— К сожалению, — парировал Его Превосходительство и нежно похлопал Аду по шее. — Если бы она была рекрутом, то можно было бы орать по-настоящему. А так приходится прикусить себе язык, чтобы не ранить нежную душу.

Я положила голову на плечо Эрмины. Если бы она знала, какие слова были брошены мне в лицо! Я тихо всхлипнула. Эрмина успокаивающе погладила меня по голове.

— Всадники не плачут, — прокомментировал генерал и протянул Аде сахар. — Человек с кавалерийским духом не знает боли.

— Но она не мужчина, — раздраженно сказала Эрмина. — Она старается изо всех сил, разве вы не видите? Предлагаю покончить с экспериментом. — Она направилась к Габору, забрала у него мою шляпу, которую тот весь урок держал в левой руке, и, достав длинную шпильку из шелкового ридикюля, заколола мои локоны. — Скачки — это не для моей девочки!

— Ошибаетесь, — произнес генерал с сатанинской ухмылкой, — gutta cavat lapidem! Капля камень долбит. Я добьюсь от вашей голубки успеха.

— Но не такими драконовскими методами! Нельзя ли быть чуть более галантным? Тональность делает музыку.

Генерал подавил усмешку:

— На все есть своя причина, дорогая моя. Не надо горячиться!

— Какова же это причина, позвольте спросить?

— Она будет вам изложена, дорогая кузина, позже — не так ли, Габор? А пока должна оставаться тайна.

Эрмина на мгновение задумалась:

— Но завтра устроим перерыв на один день. Девочке нужен отдых!

— Тут вы жестоко ошибаетесь. — Генерал кивнул в мою сторону. — Завтра мы только начинаем по-настоящему. Не забудьте захватить две книги.

— Две книги? — удивилась Эрмина. — Зачем?

— Две книги! И я хотел бы просить вас быть точно в то же время. — Он поклонился Эрмине, его раскосые черные глаза глядели на нее с лукавством. — Это было великолепно. Целую ваши нежные ручки. Габор, пошли. Позвольте откланяться. Адье.

— Адье, сударыни. — Габор держал Аду в поводу. Молниеносно приложив средний и указательный пальцы свободной руки к губам, он глубоко втянул воздух, будто курил.

Я поняла. Весточка. В гильзе от сигары. Под пальмой. Я украдкой кивнула и обернулась на Эрмину. Та ничего не заметила.

Габор улыбнулся мне на прощание. Все та же знакомая улыбка, тот же обожающий взгляд. Как всегда. Значит, он все же не презирает меня окончательно? Это было просто чудо.

С истерзанным телом, но немного успокоившись, я, опираясь на руку Эрмины, поплелась к воротам манежа.

ГЛАВА 11

«Вас подвергают испытанию. Выдержка и отвага. Omnia vincil amor».


Вот такие слова нашла я под пальмой на следующий день. Значит, это была только игра.

Генерал на самом деле не сердился, он только делал вид. Он не хотел обидеть меня по-настоящему, он хотел только знать, как далеко он может зайти, прежде чем я сломаюсь и начну рыдать. Но зачем это новое испытание? Мне и без того было невероятно трудно подавить панический страх перед лошадьми и решиться на уроки верховой езды. Вот и пойми этих взрослых.

Во всяком случае, я была предупреждена, и следующий урок проходил уже легче. Едва я оказалась в седле — на этот раз мне помогал Габор, и его близость очень воодушевляла, — едва он расправил складки моей амазонки, которая была по-старомодному длинной и почти волочилась по земле, как Его Превосходительство зажал у меня под мышками принесенные книги, одну слева, другую справа, вложил в руки повод и выжидающе отступил назад.

— Прошу прощения. Я не хотела бы затруднять вас, но так я не могу двигаться, — слабо запротестовала я.

— Чушь, — пророкотал генерал, — именно так надо ездить верхом. Она что, не понимает? Книги мешают оттопыривать локти, ведь она не хочет выставить себя на посмешище перед всем городом. Она же не обезьяна в цирке. Локти должны плотно прилегать к туловищу. И лучше привыкать к этому сразу же.

Я старалась изо всех сил. И все же время от времени один из томов выскальзывал и падал в песок. Габор поднимал его, передавал своему папа́, а тот с жуткой бранью засовывал книгу мне обратно под мышку.

— Сука, — заорал он, когда я в третий раз выронила книгу, — язви ее в зад. До сих пор не научилась.

И он уставился на меня своими раскосыми глазами, ожидая реакции. Но она не последовала.

Слезы? Они прошли. Брань становилась все свирепее, голос все громче — я сохраняла благородное хладнокровие. Ночью я дала себе клятву — пока я жива, Зольтан фон Бороши никогда больше не увидит меня плачущей.

Габор тайком кивнул мне. Генерал ухмыльнулся. Но тон так и остался грубым, и на следующий день, и через день, — вся первая неделя прошла под вульгарные окрики. К мукам душевным прибавились муки телесные: болело все! Каждый мускул.

Любое движение причиняло адскую боль. Все тело ныло. Казалось, руки пронзают иголки, а в спину всадили нож — никогда не было мне так худо.

Я не могла ни сидеть, ни лежать, ни ходить, ни стоять — поднимаясь, я какое-то время стояла крючком, не в силах сразу выпрямить спину. И вдобавок ко всему еще и корсет — я вся была комком сплошных терзаний. Но я была влюблена.

И если бы Габор потребовал, я села бы верхом на тигра.

Поэтому день за днем я пунктуально приходила в манеж и выполняла свой долг. И вскоре у меня стало на удивление хорошо получаться. Я прямо сидела в седле с высоко поднятой головой, вытягивала руки, словно держала два стакана воды, и уже не так боялась упасть. Локти автоматически плотно прижимались к туловищу. Торс оставался неподвижным, плечи прямыми, а теорию кафельной печи я помнила даже во сне. Я научилась управлять Адой, направо хлыстом, налево пяткой.

— Только дотронуться, очень мягко, — предостерег меня генерал, — совсем легонько хлыстом, запомните это, Маргита! Моя лошадка — не преступник, которого надо наказать. И не размахивайте хлыстом! Как можно незаметней! У хорошего всадника не видно, когда он дает посыл. Команды должны быть незаметны, словно лошадь идет сама по себе.

Ада была моим спасением — да благословит ее Господь на все времена. Сотни раз она могла показать мне, что не я господин, а она! У животных тоже есть чувство юмора, а ловко сбросить всадника из седла — что может быть забавней. Лошадь сразу определяет, каков ее наездник. Но Ада вела себя сдержанно. Она не выкидывала никаких шуток, пока я не почувствовала себя уверенно на ее хребте. Почему-то она полюбила меня, и мой страх перед ней улетучился.

Я училась галопу. Это было нелегко.

— Нет! — измученно стонал отец Габора целыми днями. — Никакого перца!

Однако в пятницу, 23 июля, ему вдруг все понравилось, и начался новый этап обучения.

В первый раз выехав на улицу, мы скакали вдоль известной своей красотой реки Эннс — прозрачной, как стекло, зеленоватой быстрой горной реки, которая дала имя городу. Светило солнце, от воды веяло прохладой. Взобраться на лошадь помогал мне Габор, заглядывая в самую глубину моих глаз. Ада шла как бы сама по себе, и впервые я испытала чувство, что самое страшное позади. Меня признали два темпераментных господина, и я принадлежала к их кругу.

И тут приключилось испытание огнем. Мы неожиданно встретили дядюшку Луи, верхом на вороном Рио Гранде.

Я уже говорила, что мой дядюшка ежедневно совершал прогулки верхом, чаще всего около пяти, до того как в отеле начиналась вечерняя кутерьма. Это его единственная отрада, любил он повторять. Он еще ни разу не видел меня верхом на лошади.

Тем больше было его удивление. Глаза его загорелись.

— Минка, — воскликнул он, — не могу поверить! Она и впрямь сидит в седле, как заправский драгун, и улыбается, и делает вид, словно всегда это умела.

— Она умеет гораздо больше, — ответил генерал. — Мой дорогой Луи, у малышки есть перец в крови. Мчится галопом, как настоящий венгерский ребенок, выросший в степи. Хотите посмотреть? — И, не дожидаясь ответа, он состроил наводящую ужас гримасу, проревел «Марш, марш! Урра-аааа!» и сорвался с места.

«Только не опозориться», — пронеслось у меня в голове. Я дала Аде знак, и мы припустили вдогонку. Словно в дикой погоне, мы покинули тихую долину и свернули на широкую дорогу для верховых. Мы неслись вперед, деревья мелькали справа и слева, копыта цокали по твердому грунту. Меня растрясло так, что все печенки отшибло, но я уже обрела сноровку. Я сидела в седле, и довольно уверенно. И когда генерал поднял наконец руку — казалось, прошла уже целая вечность, — мне без труда удалось остановить Аду. Дядюшка Луи, который скакал вслед за нами, расточал мне похвалы. Габор сиял от гордости, а Зольтан фон Бороши, бросив на меня испытующий взгляд, изрек:

— Прекрасно! Браво, Маргита! Так держать!

Но на следующий день, тоже на выезде, он то и дело придирался, то же было и в манеже, я опять делала все неправильно, все не так.

Эта суббота после первых похвал была крайней точкой падения за все мое обучение. Шел одиннадцатый день занятий.

Генерал был в мрачном настроении. Невыспавшийся, с красными глазами, с бледными мучнистыми щеками — вчера он опять праздновал в separée до полуночи. А погода была предгрозовая, духота, воздух заряжен электричеством, Ада была невнимательна, я сразу дала два неверных посыла. Этого было достаточно!

— Стоп! — прорычал Зольтан фон Бороши так, что стены задрожали. — Она что, с ума сошла? — Он устремился ко мне и вырвал повод. — Еще чуть-чуть — и эта бестия дала бы моей Аде шпоры. Что она себе позволяет! — Он уставился на меня своими горящими татарскими глазами, поднял руку, и я подумала, что сейчас он ударит меня. Однако я не отклонилась, а умница Ада не испугалась, что было равносильно чуду при таком мощном окрике.

И в этот самый момент разразилась долгожданная гроза. Стало темно, как ночью. От мощного порыва ветра захлопнулись окна. Блеснула молния, раздались раскаты грома, и тут же по крыше забарабанил дождь; казалось, начался второй потоп.