Все остальное было готово уже несколько дней назад и ждало своего часа в моей комнате: блестящие черные сапоги, новое белье, новый черный «помпадур», веер, вязаные перчатки и элегантная зеленая шляпа-цилиндр, лежавшая в круглой коробке из золотистого картона. Все было на месте, кроме самого главного!

Но виновата была отнюдь не фрау Цирмиллер, а проблемы с транспортом. Дело в том, что на южном направлении железной дороги произошел несчастный случай: грузовой поезд сошел с рельс, и про товарный вагон, застрявший на запасных путях, просто-напросто забыли. В результате красная подкладочная ткань вовремя не прибыла, а материю этого оттенка невозможно было достать нигде — ни в Штайре, ни в Вельсе, ни в Линце. В конце концов пакет прибыл с последней почтой вечером накануне праздника, когда мы уже сходили с ума от расстройства.

Лилли Цирмиллер работала всю ночь напролет. Торжественная церемония на Главной площади уже подошла к концу, заканчивался и парад, но платье все еще не было готово. Скачки были назначены на пять часов.

Чтобы как-то отвлечься от тревожных мыслей, мы с дядей Луи в последний раз обошли отель. Все было подготовлено наилучшим образом.

Бокалы сверкали, портреты кайзера украшали зеленые гирлянды. Столовое серебро в ресторане начищено до блеска, на белоснежных скатертях и салфетках из дамастовой ткани ни малейшего пятнышка. Повсюду стояли вазы с цветами. Все выдержано в черно-желтых императорских тонах: желтые розы соседствовали с черными фиалками, специально выведенными для дома Габсбургов.

Наш обход закончился. Часы показывали половину первого.

Платья все не было.

— Спокойно! Держать себя в руках! Сохранять мужество! — громогласно подбадривал меня генерал. — Ты даже не представляешь себе, что случается на поле боя! Надеюсь, из-за платья ты не потеряешь силы! Все обойдется. Уверен, наша славная Лилли нас не подведет.

В воротах уже показались первые гости, разодетые в пух и прах. В ресторане хлопали пробки открываемых бутылок шампанского. Кланяясь прибывающим гостям, мы с генералом направились к столу.

За нашим столом собралось немногочисленное общество: барон, Эрмина и я. Габор, сидевший с товарищами за столом для кавалеристов, ободряюще кивнул в мою сторону. Трапеза состояла из одиннадцати блюд, включая мороженое и торты. Струнный квартет играл Гайдна и Россини. По случаю торжественного дня музыканты облачились в красные концертные фраки. Зрелище представляло собой верх элегантности.

Я же продолжала нервничать из-за платья, что усугублялось размером ставок, поставленных на меня. В горле стоял ком.

— Сейчас наша всадница заставит себя поесть, — приказал генерал, — сегодня ей потребуется много сил. И никакого кофе на десерт, это слишком возбуждает. Основный девиз сегодняшнего дня: весело и спокойно. Иначе Аду понесет. И что бы там ни случилось, помнить: тише едешь — дальше будешь. Иначе пропадем.

Я заставляла себя немного поесть, и тут произошло чудо. Вдруг у меня проснулся аппетит. Шеф-повар превзошел самого себя, и все блюда были необыкновенно вкусны. К тому же, мой корсет под летним платьем светло-зеленого цвета, привезенным из Вены, был затянут довольно слабо, так что, встав из-за стола в половине четвертого, я была в прекраснейшем расположении духа. Все мои тревоги как рукой сняло.

И кто бы, вы думали, ожидал нас внизу, в холле? Компаньонка фрау Цирмиллер, Фритци. В правой руке она держала длинный серый, скрывающий нечто многообещающее чехол для платья.

— Тысячу извинений за опоздание, — сказала она, делая книксен. Вид у нее был усталый, глаза покраснели. — Но смею успокоить вас, милостивые господа: то, что я принесла, истинный шедевр. — Она еще раз присела в книксене. Затем театральным жестом открыла серый льняной чехол.

О — ля-ля! Такое стоило всяческих ожиданий! Прощай, мой старый коричневый театральный костюм! Прощай, моя коричневая плоская, как блин, шляпа! Грядут лучшие времена!

— Очень красиво, — благосклонно заметила Эрмина.

— Сказочно красиво! — воскликнул генерал и сунул Фритци в руку золотую монету.

Я не могла оторвать восхищенных глаз от роскошного зеленого бархата, от элегантного фасона, от развевающегося подола платья.

— Фритци, ты знаешь, где находится комната госпожи Танцер? — приветливо спросила Эрмина. — Будь добра, отнеси платье туда. — И, повернувшись к генералу, добавила: — Спасибо за великолепный обед. В котором часу встречаемся?

— Ровно в половине пятого. Ожидаю вас у входа.

Чудо моего превращения в сказочную наездница-принцессу происходило в комнате Юлианы. Цилли и Йозефа все подготовили, и настал волнующий момент, когда я подошла к большому зеркалу в ослепительно белом белье, туго затянутая в корсет. Тетушка, раскланивавшаяся с сотней гостей, а потому несколько усталая, торжественно произнесла:

— Дорогая Минка, наконец-то я могу заняться тобой. Целый день только и мечтаю об этом, — она раскрыла веер и, постукивая им, вытерла несколько капелек пота со лба. — К сожалению, я не смогу долго задерживаться с вами: в четыре должна быть опять с гостями, после концерта подадут кофе, сегодня нет ни одной свободной минуты с утра до вечера. Так, а где же платье? А, вот оно! Чудесно! Какая молодец наша славная Лилли! Ну, ангел мой, наступил очень ответственный момент.

Втроем они стали помогать мне надеть платье.

— Осторожно с рукавами, — предупредила Эрмина. — Надевайте медленно, чтобы не порвать подкладку.

— Да, очень осторожно, — тетушка расправила плечи платья, приподняла воротничок.

В комнате наступила напряженная тишина: все застыли от ужаса.

Тетушка Юлиана попыталась застегнуть спереди пуговицы. Но платье не застегивалось. На животе оставалась широкая щель, которую, как ни растягивай, никак нельзя было уменьшить. Тетушка вынула свой флакончик с нюхательными каплями.

— Зефи, на сколько вы затянули барышню?

— Насколько это было возможно.

— На сорок пять сантиметров?

— Так точно, госпожа.

— Значит, размер платья не соответствует. Будь любезна, измерь ширину талии.

Йозефа сделала книксен и взяла сантиметр. Ни жива ни мертва от страха, я наблюдала за ее действиями.

— Сорок три сантиметра, — закончив измерять талию на платье, гробовым голосом произнесла Йозефа.

— Что? Платье… Лилли обузила талию. Такое с ней случилось в первый раз. Зефи! Обмерь быстро барышню. Мне кажется, она пополнела.

Зефи покорно выполнила ее указание.

— Ну и что там? — в нетерпении спросила тетя. — Сколько у нее в талии? Говори!

— Пятьдесят сантиметров, — выдохнула она.

— Ерунда! — толстая Цилли вырвала сантиметр из рук Юзефы. — Ты не способна даже правильно измерить… Святая Мария! Так и есть. Пятьдесят сантиметров. Как это возможно?

— Я слишком много съела сегодня в ресторане, — еле слышно проговорила я.

— Что ж, остается только одно, — проговорила тетя, вынимая часы, — шнуроваться как можно туже, и не мешкая.

Я чуть было не поперхнулась:

— Не хочу возражать вам, но туже не получится. Я и сейчас с трудом дышу.

— Но послушай, Минка. Сорок пять сантиметров — это твой обычный размер, а уж двумя сантиметрами больше или меньше, не играет роли…

— Сорок пять сантиметров — это то, что у нее было до того, как генерал откормил ее, как рождественского гуся, — отрезала Эрмина, — венгерские завтраки, бекон с яйцами, чесночные хлебцы, вино — все это не прибавляет стройности.

— Вот в этом ты совершенно права…

— А тебе следовало бы позаботиться об этом, Юлиана. Ты помнишь, когда была последняя примерка?

— Как раз перед твоим отъездом к брату Фрицу. Платье шили на манекене, — тетя вытерла со лба капельки пота. — Минка, крепись. Утянуть семь сантиметров — не проблема.

— Моя дорогая Юлиана, Минка только что сказала, что ей и так трудно дышать. Ты хочешь, чтобы она задохнулась прямо верхом на лошади? На глазах у всего города?

— Никто не хочет, чтобы она задохнулась. Ты преувеличиваешь, словно штабной офицер, который говорит, что у него нет долгов.

— Это ты преувеличиваешь, шнуровать туже — это убийство.

— Вечно ты делаешь из меня монстра! — с возмущением воскликнула тетя. — От корсета еще никто не задохнулся.

— Зато через какое-то время случались летальные исходы. Ты разве не читала во вчерашней «Линцер Тагеспост»? Как считает знаменитый венский анатом, корсет сокращает жизнь женщины на двадцать лет.

— Что бы там ни считал венский анатом, но Минка должна быть сегодня самой красивой девушкой в Эннсе.

— Дело не в красоте, а в том, что она должна продемонстрировать, на что способна.

— Все важно — и красота, и способности.

— Нет! Моя Минка не резиновая. Расшнуруйте ее. Она наденет свое старое коричневое платье.

Я в ужасе подняла голову. Коричневое платье?! Только через мой труп. После минутных размышлений мне пришла в голову одна идея.

— Прошу прощения, можно мне выйти? На минуту?

— Да. Но возвращайся скорее. А то мы опоздаем.

В туалете было пусто. Несмотря на все то отвращение, которое я испытывала в этот момент, я открыла круглую крышку унитаза, набрала в себя воздух и сунула глубоко в рот указательный палец. Эрмина когда-то рассказывала мне о нравах римлян, которые по-свински обжирались на своих пиршествах, а чтобы в них вошло еще больше, щекотали пером у себя в глотке. Пера у меня под рукой не было — его мне с успехом заменил собственный палец. Меня вырвало четыре-пять раз, и мой желудок опорожнился полностью.

Колени у меня тряслись, во рту от кислоты горело огнем. Казалось, что я обожгла глотку. Срочно воды!

Со слезами на глазах я возвратилась в комнату. Теперь я поняла, в чем заключалось препятствие, предсказанное в гадании. Карты из Марселя подразумевали узкое платье. Но в гадании сказано было и то, что я преодолею препятствие. Полная решимости, я открыла дверь.