Сбруя моей славной лошадки была выдержана в красно-бело-зеленых тонах, на венгерский манер. Только сейчас можно было по достоинству оценить истинную красоту этого животного. Несмотря на царившее повсюду возбуждение, Ада была на удивление спокойна, только глаза сияли необыкновенным блеском.

Я похлопала ее и поцеловала морду, пригнув к себе ее милую голову. Затем Габор помог мне сесть в седло.

— Великолепно! — сказал он и с гордостью обвел меня взглядом. — Посадка, как у императрицы. — Он поправил складки моего платья и медленно повел лошадь под уздцы.

Тетя и Эрмина прогуливались вблизи. Я молчала. Дышать было тяжело. Во-первых, я уже не могла обмахиваться веером, а во-вторых, в голове сидели только две фразы: «Не упасть в обморок» и «Скоро все кончится». Но когда мы уже подходили к воротам и я увидела, что творится на трибунах, меня впервые охватило жгучее чувство страха. Несмотря на то что мой желудок был совершенно пуст, он вдруг начал бунтовать. Так! Быстро! Надо вынуть чудодейственный флакончик… О! Как хорошо! Подействовало. Шедший нам навстречу Зольтан Бороши вдруг резко остановился.

— Что стряслось?

— Мне дурно.

Его всего передернуло.

— Дурно вам станет потом. Сейчас надо одерживать победу. Собрался весь город, и все смотрят на вас. Улыбаться! Даже ценой жизни! Per aspera ad astra! Через тернии к звездам! Зарубите себе на носу!

Ада начала пританцовывать. Чтобы успокоить лошадь, генерал похлопал ее по шее.

Счет пошел на минуты. Осталась всего одна! Вперед!

— Ни пуха, ни пера!

— К черту!

Я подала знак, и мы вышли на дорожку.

Шквал аплодисментов. Но я ничего не слышала. В ушах стучало, я думала только об одном: как бы не упасть в обморок, не выпасть из седла. И самое поразительное — мне это удалось.

До того, как совершить прыжок, все складывалось относительно удачно. Мы так тщательно тренировались, что все прошло как по маслу. Ада устремилась вперед, навострив уши, шла точно, как часы, затем с рыси перешла в галоп, безукоризненно выполняя каждое движение. Со всех сторон доносились аплодисменты и одобрительные выкрики тех, кто поставил на нее. К счастью, шум не привел ее в испуг.

И вот начались барьеры. Сначала я выбрала неправильную позицию для прыжка и слишком поздно подала знак лошади. Этого со мной еще не случалось, но мне повезло: вместо того чтобы остановиться перед первым барьером, как сделала бы любая другая лошадь, моя славная кобыла взмыла вверх, и, прежде чем я осознала, что произошло, мы уже перемахнули через перекладину и приземлились на твердый грунт по другую сторону барьера.

С этого момента я предоставила ей полную свободу действий. Мое сокровище сразу поняло, что от меня ждать нечего, и скакало, как ему вздумается. Ада перепрыгнула через все барьеры без единой ошибки. Все прошло безукоризненно, и, как потом мне рассказывали, я при этом даже ухитрялась улыбаться. Мы произвели такое впечатление, будто для нас это было просто как забава. Меня хвалили и одновременно удивлялись, что во время прыжков рядом не было никого из помощников, чтобы подстраховать меня. Все выглядело так легко и радостно, так совершенно и гармонично, как это и должно быть у настоящего наездника и его лошади.

На самом же деле единственное, чего мне не хватало, — это вздохнуть полной грудью. Я считала секунды, когда же кончатся мои мучения.

Никто не должен заметить, как мне плохо, — ни многочисленные гости, толпившиеся на трибунах и в вестибюле или висевшие, как гроздья винограда, на окнах, ни Габор с Эрминой и тетушкой Юлианой, ни принцесса, ни генерал, ни граф Шандор, ни бургомистр — никто на свете!

Когда во время совершения круга почета снова грянули аплодисменты и раздались восхищенные выкрики, я лишь секунду радовалась своему успеху. В голове стучала только одна мысль: воздух, воздух, воздух.

Наконец, под бурные аплодисменты моих почитателей, лица которых сияли от гордости за меня, я выехала через ворота на свободу. Габор помог мне сойти с лошади. Аду награждали поцелуями и кусочками сахара. Я переходила из одних объятий в другие, а когда генерал прижал меня к своей груди, я подумала: еще немного, и я задохнусь. Я попыталась совершить нечеловеческое усилие над собой и сделала вдох — на моей спине раздался глухой треск.

Это лопнул мой корсет!!!

Что было потом… я уже не помнила.

Когда я открыла глаза, то обнаружила, что лежу на твердой кровати в незнакомом, светлом и прохладном помещении. Штор на окнах не было. Вокруг меня — лишь белые стены. Так. Значит, я умерла. Умерла и лежу в гробу. Но что это? В углу стояли носилки, а у двери — две металлические раковины для умывания, выкрашенные белой краской. Нет, я не умерла. Я могла дышать. Я громко застонала, наполнив грудь чудесным свежим воздухом. Какое счастье! Я жива, и я одержала победу. Я приподнялась, опершись локтями о кровать, и осмотрелась по сторонам.

Я лежала на походной кровати. В метре от меня на другой кровати лежала тетушка Юлиана с моей шляпой-цилиндром на животе. Между нами на белом стуле с довольным видом сидела Эрмина, поигрывая моим хлыстом.

— Пожалуйста, где… что… что я натворила?

— Ты потеряла сознание, — сказала Юлиана.

— А где мы?

— Мы в лазарете. Лежи спокойно, душа моя, — тетушка зевнула, как будто это она пережила тяжелые скачки, а не я. — Ты все сделала великолепно. Никогда не думала, что ты способна на такое. И выглядела восхитительно. Я страшно горжусь тобой.

— Пожалуйста, Юлиана, «страшно» — это нелитературное слово.

— Но в данном случае оно незаменимо.

В дверь постучали.

— Войдите! — громко крикнула Эрмина.

Появилась Валери.

— Минка, — радостно воскликнула она. — Ты просто великолепна. У тебя выправка, как у моей кузины в Вене. У Габора теперь будет репутация лучшего во всей монархии тренера по верховой езде, а генерал будет купаться в деньгах. Сколько мы соберем для благотворительности, Эрмина? Он тебе уже сказал, сколько мы отдадим беднякам?

— Две тысячи гульденов.

— Это хорошо, — она присела ко мне на кровать. — Вставай с постели осторожно. Буфет открыт. В шесть часов — чествование победителей, все уже ждут тебя.

— Но платье для верховой езды я больше не надену, — решительно заявила я.

— Нет, ты его обязательно наденешь. Ты еще никогда не выглядела такой ослепительной.

— Но я не могу.

— Но почему?

— Оно мне слишком тесно, — я рассказала историю с неправильным обмером и о том, как меня затягивали в корсет, как я чуть не задохнулась, и о своих мучениях в манеже.

— Я ничего не заметила. Браво! Вот школа нашего Зольтана! Все, кто прошел через его руки, получают выучку на всю жизнь.

Тут вмешалась тетушка Юлиана:

— Я послала в отель. Сейчас придет Цилли и принесет изумрудно-зеленое платье с жемчужным шитьем и с новым поясом, а также твою белую шляпу и лаковые туфли с пряжками. Мы сделаем тебе новую прическу, без хвоста, волосы уберем вверх. И ты отпразднуешь это событие, как того заслуживаешь.

— А какого размера платье?

— Пятьдесят сантиметров в талии. Подойдет или нет?

— Если надо, подойдет.

— Не можешь же ты выйти на люди в нижнем белье?

Я еще не сказала, что кто-то снял с меня платье для верховой езды и накрыл меня серым одеялом. Больше всего мне хотелось бы остаться лежать под этим одеялом. Мне здесь было так уютно!

В дверь снова постучали. Это пришла Цилли, запыхавшись от быстрой ходьбы. За ней — Йозефа с корзинкой в руках.

— Я не могла не прийти и не поздравить барышню с победой, — радостно сказала Йозефа. — Я выиграла двести пятьдесят гульденов, а Лизи — пятьсот. А ты, Цилли, сколько ты выиграла? Быстро говори!

— Триста!

— Триста гульденов, — повторила сияющая Йозефа. — Уже все в отеле знают. Мы ведь поставили на вас. Все празднуют вашу победу и пьют за ваше здоровье. Только наш хозяин расстроен. Он поставил на вдову-архитекторшу.

— Что? — вскрикнула Юлиана. — Зачем он это сделал? Не понимаю… ну что ж, наверное, у него был свой резон. Минка, ты можешь встать? Пойдем. Мы сейчас тебя оденем.

Превозмогая отвращение, я снова позволила затянуть себя в корсет. Однако зеленое платье было мне абсолютно по размеру. К тому же, оно было легче, чем толстый бархат. Удивительное совпадение — сегодня был поистине мой «зеленый» день. Весь день — с утра до вечера — я была в зеленом.

Не успела я сесть на белый больничный стул, чтобы Йозефа приступила к укладке моих волос, как в дверь снова постучали. Вошел Габор.

— Не входить! — скомандовала Эрмина. — Минка еще не готова к приему посетителей.

— Пардон, — ответил Габор, и мне показалось, что он расстроен. — Я по очень важному делу… по сугубо личному.

— У вас еще будет предостаточно времени, — покровительственно заметила Эрмина. — Мой дорогой Габор, не торопи события. Исчезни.

— К сожалению, не исчезну. Не могу. Мой старик ждет у двери. Он просит передать, что бросает к вашим ногам сорок тысяч гульденов и просит вашей руки.

Эрмина побагровела.

— Он просит моей руки?

— Прошу прощения. Но он просит руки… нашей фройляйн Минки. Я неправильно выразился.

— Что?! — Эрмина в шоке уставилась сначала на Габора, потом на меня. — Ведь было условлено, что ты и Минка… а теперь он хочет… Он хочет жениться на моей Минке? Они ведь совершенно не подходят друг другу, он и Минка.

— Кто это сказал? — в волнении воскликнула тетушка и начала судорожно обмахиваться веером.

— Габор, ты не ошибаешься? Если нет, то он просто спятил.

— Послушай, Эрмина, ведь это должно быть лестно для девушки. — Тетушка приблизилась ко мне. Зефи опустила ножницы, все уставились на меня.