Дрожащей рукой я нащупала выключатель. Свет зажегся, и я увидела прекрасно организованное рабочее место. Если бы Конор направил свой талант на обустройство интерьеров «Фермы»! Вдоль стен, рассортированный по размерам, был сложен пиломатериал. В шкафах стояли краски, под ними висели кисти. Я отыскала доску, по размерам подходящую для указателя. Нашла в ящике наждачную бумагу и зачистила одну сторону доски. Потом набросала карандашом очертания отеля, окруженного деревьями, с горами на заднем плане. А перед домом изобразила овальный бассейн. У Конора нашлись быстросохнущие эмалевые краски; для моих целей они подходили превосходно. Я раскрасила свой рисунок ярко, может быть, даже немного наивно, но эффект получился замечательный. Наверху я написала: «Ферма», а внизу — «Бассейн», по-французски и по-английски. Вокруг названия отеля я нарисовала сверкающие звезды, ведь все имеют право на звезды…

Я не знала, как долго простоял Конор в дверях.

— Увидел свет и подумал, что забыл выключить его, — сказал он. Потом подошел поближе и посмотрел на мое творение. — А что, очень хорошо.

— Мне просто было нечего делать, — ответила я, пожав плечами. — А вы говорили, что хотели бы иметь такой указатель.

— Я не ожидал, что вы примете на себя столько хлопот. Но это гораздо лучше, чем может сделать мастер в Белане.

Разговор не клеился. И я сказала:

— Ну ладно, я пойду к себе и попробую отмыть руки скипидаром.

— А у меня здесь есть немного.

Он отыскал бутылку и чистую тряпку, стоял и смотрел, как я вычищаю краску из-под ногтей.

— Я провожу вас в отель, — предложил Конор. — У меня есть фонарик.

Он выключил свет в мастерской, взял меня за руку, а в другой держал фонарь, луч которого прыгал по земле перед нами.

— Вам, наверное, очень одиноко по вечерам, — сказал он. — Я понимаю, что это работа, и все-таки очень плохо быть заточенной в таком уединенном месте, как это.

— Но я вовсе не страдаю, — ответила я. — Привыкла к одиночеству.

— Если вы одна, — медленно произнес он, — значит, это ваш собственный выбор.

Я слегка покраснела, потому что Конор был не из тех, кто украшает свою речь пустой лестью.

— Мой круг общения ограничен, — ответила я. — Но среди тех, кого я вижу, нет никого, кого бы я… захотела узнать получше.

— Полюбить кого-то — значит совершенно измениться. Не важно, кто вы и чем занимаетесь; человек становится другим рядом с тем, кого любит.

— У вас есть Лаура, — сказала я.

Он ответил не сразу:

— Лаура замужем.

— Но, кажется, она вас любит?

Он отнял руку и сделал безнадежный жест. Я полагаю, что он подумал о тех коротких часах, когда они были вместе. И все же это лучше, чем ничего.

— Почему она не может развестись с мужем?

— Он никогда не даст ей развода. Никогда не отпустит ее.

— А как он сможет удержать ее, если она захочет покинуть его? Я уверена, что она ничего не потребует.

— Почему мы должны говорить о Лауре? — спросил он, повернувшись ко мне.

— Извините, я не имела в виду…

Он крепко сжал губы.

— Вы же ничего не знаете о ней… о нас.

— И это меня не касается. Я понимаю.

— Нет, не понимаете, ничего не понимаете! — воскликнул он, неожиданно рассердившись. — Я не знаю, почему мы должны говорить о ней. Я только хочу поблагодарить вас еще раз.

— За указатель? Не надо меня благодарить. Я сделала это с любовью.

Желая обойтись общими словами, я вместо этого произнесла самое точное слово. Я поспешила пожелать Конору спокойной ночи, чтобы не пуститься в непозволительную откровенность, и поднялась наверх.

Дверь Марии была открыта. Я заглянула туда. Я не видела, чтобы они с Эганом возвращались, и хотела пожелать ей спокойной ночи. Но она была не одна. Она и Эган стояли лицом к лицу. Я почувствовала напряжение. Они поссорились? Я отступила:

— Я только хотела…

Я замолчала. В полутьме я не разглядела раньше их лиц. На лице Эгана словно застыла маска, Мария была бела как мел.

— В чем дело? — резко спросила я.

Они смотрели друг на друга, как бы раздумывая, сказать мне или нет. Мария первая решилась и выпалила:

— Смотрите.

Она подошла к гардеробу и отворила дверцу. Я заколебалась, сразу испугавшись. Мои мысли крутились вокруг всяких ужасных вещей, которые я могла бы увидеть. Но я все же шагнула вперед и заглянула в гардероб. Сперва я увидела только кучу тряпок. И только мгновение спустя поняла, что эти тряпки — платья Марии. Кто-то порезал их бритвой.

Я лишилась дара речи. Обняла Марию, пытаясь утешить.

Взглянув поверх ее головы, я встретилась глазами с Эганом. Он сказал напряженным голосом:

— Это, скорее всего, Софи. Я поговорю с ней.

Он сделал движение, чтобы уйти, но Мария освободилась от моих объятий и кинулась к нему.

— Эган, пожалуйста! Ты ничего не добьешься. Она же сумасшедшая. Но я совсем не боюсь ее. Не раздражай ее.

Мы с Эганом снова переглянулись.

— Может быть, Мария права, — сказала я. — Софи еще больше разъярится, если вы вмешаетесь. Платья — это не так уж страшно. Мария — вот что важно.

Я оставила их. Впервые я испугалась за Марию: Но на следующий день появился повод для еще большего беспокойства. Скажу без преувеличения: мне стало по-настоящему страшно за нее.

Утро выдалось дождливое, я была у себя в комнате и рисовала то, что видела из окна: старые каменные стены, заросшую плющом террасу, ржавую садовую утварь, поникшие под дождем головки цветов. Дверь была открыта, чтобы Камилла могла войти и убрать комнату.

Заглянул Эган.

— Снова за работой? Можете прерваться на минутку?

— Входите.

Я продолжала работать, а он стоял за моей спиной и смотрел на рисунок.

— Керри, вы беспокоитесь за Марию?

— Как же иначе?

— Я не допущу, чтобы даже малейшая неприятность произошла с Марией, — заявил он. — Вы можете быть уверены в этом.

— Но вы не всегда можете защитить ее.

— Софи не потревожит ее. Пусть себе выкидывает свои безумные штучки, как вчера. Она может выкинуть такую штуку — порезать платья. Но что-нибудь посерьезнее ей и в голову не придет.

— А может быть, это сделал кто-нибудь еще? А вовсе не Софи?

— Не беспокойтесь, Керри. Я обещаю вам, что, пока я здесь, она будет в полной безопасности.

Что я могла ответить?

— Послушайте, — продолжал он, явно стараясь разрядить обстановку. — Мария едет со мной в Белан. Как насчет того, чтобы поехать с нами? Арман просил меня вставить его картину в рамку. В городке есть чудесный столяр.

Я была готова выкинуть из головы вчерашний инцидент и поэтому отложила в сторону мои рисунки. Мария уже ждала нас в прихожей, где висели плащи. Ярко-желтого плаща Конора не было на месте — видимо, он работал снаружи, несмотря на непогоду. Эган взял свое пальто, и мы побежали к машине.

Вести машину было трудно. Дорога превратилась в такую же реку грязи, как и тогда, когда мы впервые приехали сюда. А при дневном свете смотреть на бездонную пропасть у края дороги было еще страшнее. Однако — возможно, это была реакция на испорченное прошлым вечером настроение — мы ощущали душевный подъем. Мы весело смеялись, когда машину заносило, не чувствуя опасности, и тем не менее доехали до Белана без происшествий. Пока Эган парковал машину, Мария перебежала через улицу к булочной. Ей очень понравились маленькие булочки, и Эган купил нам по одной. Мы под дождем поспешили в мастерскую столяра.

Здесь стоял запах свежего дерева и древесных опилок и раздавалось знакомое, режущее слух завывание электрической пилы. Старик столяр сам принес нам посмотреть несколько рам. Они были массивные, с резьбой. Оставалось только нанести позолоту. Я взяла одну из рам в руки, и она показалась мне неожиданно легкой.

— Дешевле пересылать, — сказал Эган. — Нравятся?

— Очень красивые. Мне кажется, эти рамы сделают картину более значительной, чем она есть на самом деле.

Я заказала две такие же рамы, они оказались как раз нужного размера и хорошо подходили к моим холстам.

К моменту, когда мы добрались до «Фермы», дождь уже кончился. Настроение у нас поднялось, и все эти порезанные платья отодвинулись куда-то в дальний уголок нашего сознания.

Мария воспользовалась тем, что постояльцев нет, и решила занять ванную. Я видела, как она прошла туда с банкой ароматической соли для купания, большим куском туалетного мыла, которое мы купили вместо тех тоненьких пластинок, которыми нас снабжала мадемуазель Софи.

— Вы уверены, что вам не нужна сейчас ванная? — спросила она меня.

— Нет, я пойду туда прямо перед обедом.

И я снова вернулась к своим полотнам. Ходить по склонам гор после такого дождя было нельзя. И я увлеклась композицией, которую начала перед тем, как поехать за рамами. Не знаю, сколько прошло времени… Вдруг я услышала пронзительный крик.

Целую секунду, объятая ужасом, я не могла двинуться с места. Потом бросила свои кисти и кинулась к двери. Эган уже бежал из кухни. Он подбежал к дверям ванной, как только я начала исступленно крутить ручку двери.

— Мария!

Она сама открыла дверь. У нее на шее висело банное полотенце, конец его был в крови.

— Я в порядке, — прошептала она. — Вот только рука.

Я быстро закутала ее в другое полотенце, и мы отвели Марию в комнату. Эган схватил ее за запястье. Ее ладонь была глубоко разрезана. Он забинтовал ей руку льняным полотенцем, висевшим около раковины в ее комнате, а я пошла к себе за йодом и марлей — врач мисс Уолдрон снабдил нас набором лекарств.

Когда мы закончили перевязку, румянец возвратился на лицо Марии. Я нашла ее халат, помогла надеть его и обернула полотенцем ее мокрые волосы.