— И что же случилось с этим великолепием, о котором вы любите вспоминать?

— Я часто задаю себе этот вопрос, — ответил он. — Может быть, они распродали все вместе с вещами из парижской квартиры. Эган не может вспомнить. Говорит только, что его спрашивали, что бы он хотел оставить себе, когда дело дошло до окончательного расчета с юристами, но он сказал, что ничего не надо. Он был тогда совсем мальчишкой, десять лет, и ничего не хотел из домашних вещей.

Он нахмурился, как бы вызывая что-то в памяти:

— Я вспоминаю, как выглядела терраса, когда ее готовили к приему гостей. Вышитые льняные скатерти, серебряные подсвечники… персидский ковер в моей комнате, который я очень любил… тонкие вина, цветы… — Он заставил себя остановиться. — Я мог бы проверить все это в суде, но едва ли что-нибудь можно вернуть обратно. — Он пожал плечами и добавил: — Может быть, это сон. Все прошло, как и многое другое.

Он как-то сразу ушел, едва сообразив пожелать мне доброй ночи. Казалось, он был ошеломлен тем, что с ними произошло, — и не столько с потерянным блеском «Фермы», сколько с ним самим.

Я была озадачена, обнаружив, что принимаю так близко к сердцу его неудачи. Он привлекателен, несчастен, и он здесь единственный мужчина, как я легкомысленно призналась себе, который заслуживает внимания, но не более того.

Глава 7

Утром Эган привез из деревни Камиллу, которая должна была занять место Сильвии. Это была простая, крепко сбитая девушка с огненными щеками. У нее был пузатый чемодан, перевязанный матерчатыми лентами; она собиралась жить на «Ферме». Теперь Эган переложит на нее часть своих обязанностей, к удовольствию Марии. Когда Эган встретил меня за завтраком, он сказал, что Камилла работала в кафе в Белане и может по вечерам обслуживать бар в «Ферме», и он сможет уходить пораньше.

В тот же день, когда я поднималась к себе в комнату за этюдником, Эган окликнул меня:

— Как насчет того, чтобы поехать с нами? Мы с Марией хотим прокатиться до одной фермы, недалеко отсюда. Хозяева уезжают и все распродают, и Конор считает, что мы сможем недорого купить кое-какие инструменты.

Предложение звучало заманчиво. Я колебалась — не хотела мешать им.

— Поедем с нами, Керри! — попросила Мария, сбегая по ступенькам.

И я поехала.

Фермерский дом был из такого же серого камня, как и «Ферма», но меньше и грубее, — это была настоящая ферма, а не дворянское поместье. Двор пропах цыплятами и утками, и в плотную землю были втоптаны их перья. Эган пошел осмотреть амбары, а жена фермера пригласила нас в дом. Маленькая комната, которая служила гостиной, столовой и кухней, была очень колоритна, хотя и темновата. Она была украшена цветами. Почему мадемуазель Софи не может сделать то же самое в «Ферме»? Ведь цветы росли там в изобилии.

Я сразу же заметила этот зеленый буфет. Он казался скорее итальянским, чем французским. Сверху были открытые полки, а внизу — выдвижные ящики с дверцами, и все было расписано завитушками и гирляндами. И я тут же подумала о баре на «Ферме», о том пустом побеленном зале, где не было вообще ничего, кроме стола и старого фамильного портрета.

— Разве это не подойдет для отеля?

Мария помолчала, глядя на буфет с некоторым сомнением. Честно говоря, я понимала, что ей было безразлично все, что окружало ее в отеле; все это было только фоном для ее Эгана.

— Вы считаете, Эгану нужно это купить? Я спрошу его.

И она сходила за Эганом. Тот вошел вместе с ней, посмотрел на буфет и рассмеялся нам в лицо.

— Конор разнесет потолок, если я зря истрачу деньги на мебель.

— Но это не напрасная трата, Эган. Это важно, отель будет выглядеть более… домашним.

Фермерская жена так сильно хотела продать буфет, что тут же снизила первоначальную цену вдвое, стоило Эгану только покачать головой. Наконец я не выдержала и заявила:

— Если буфет не понравится Конору, я куплю его у вас и отправлю домой, когда буду уезжать.

Мы решили взять буфет на «Ферму» и, завернув в старое одеяло, привязали на крыше «ситроена». Впридачу жена фермера дала нам несколько толстых фаянсовых тарелок, какие делают в Страсбурге, с розовыми цветочками и резными краями. Пока мы медленно ехали домой, я осторожно держала их на коленях. Я только и думала о том, как Конор отнесется к изменению обстановки. Я не сомневалась, что получится очень хорошо. Я возьму один из тех медных котлов на кухне, который уже не используется, помещу туда цветы и поставлю на открытую полку буфета, а по бокам расположу страсбургские тарелки.

Камилла вышла, чтобы помочь нам внести буфет. Потом, когда я выходила, начистила медный котел и поместила туда гладиолусы, маки и другие цветы, названия которых я никогда даже не знала.

Когда все было закончено, я подивилась произошедшей перемене. Такая красота при входе предвещала красоту повсюду в отеле, как я и рассчитывала. Даже Эган поднял брови. Он пошел за Конором.

А мадемуазель Софи была все время где-то поблизости, пока мы возились, устанавливая буфет на место; она не могла не слышать шума, который мы подняли. И вот она неожиданно появилась наверху лестницы и начала спускаться, ворча:

— И кто же будет вытирать пыль с этого чудовища? Станет ли одна из вас, прекрасные леди, тратить досуг на домашнюю работу?

Мария и я были слишком огорошены, чтобы ответить.

Тут же появились Конор и Эган.

Мадемуазель Софи повернулась к ним:

— Вы разрешили им притащить в дом вашего отца эту уродину из какой-то фермерской хижины?

Даже Эган остолбенел на мгновение от такого яростного нападения. Конор смотрел недружелюбно через наши головы. Эган быстро пришел в себя, подошел к Софи и положил руки ей на плечи:

— Софи, дорогая, вы еще не рассмотрели эту редкую вещь. Она и расписана вручную. Наши гости будут в восторге, вы увидите, а когда-нибудь мы продадим его с большой выгодой.

Она со злостью сбросила его руки:

— Вы используете каждую возможность, чтобы покрыть позором этот дом, Эган, вместе с вашим братом. Вы все делаете ради этих проклятых денег, которые совсем помутили ваш разум, все этот ваш дьявольский бизнес. Единственное, что извиняет вас, — это то, что отец не видит последствий вашей деятельности!

— Довольно, Софи! — прозвучал неожиданно резкий голос Конора.

Ее одетая в черное фигура метнулась к лестнице с удивительной живостью, будто ненависть зарядила ее энергией. Нам оставалось только молча смотреть ей вслед.

Мария первой нарушила молчание; ее слова прозвучали, как у испуганного ребенка:

— Что это значит, Эган? Она имела в виду меня?

Конор повернулся на каблуках и вышел.

— Нет, конечно нет, Мария! Я же просил тебя не обращать на нее внимания. — Он повернул ее лицом к себе. — Она уже много лет ведет себя подобным образом. А все потому, что не может простить Конору, что он превращает ферму в отель. А мне — что я позволяю это делать.

— Но она сказала… проклятые деньги…

— Она имеет в виду деньги, которые мы зарабатываем в отеле.

Я вышла, предоставив Эгану утешать ее. Я хотела увидеть Конора. Все мои намерения помочь им улетучились после этой безобразной сцены. Проклятые деньги! Что она имела в виду — доход от отеля или деньги Марии? Что она и Конор знали о Марии? Или здесь было нечто другое, столь неприятное, что Конор удалился, не сказав ни слова? И почему Эган так старался успокоить Марию?

Мне не хотелось больше писать. Я не хотела оставаться на «Ферме» и снова встречаться с мадемуазель Софи, поэтому пошла погулять куда-нибудь подальше. Я забралась так высоко, что лиственный лес закончился и теперь попадались лишь сосны и пихты. Я шла по мягкому зеленому ковру, сквозь который местами проникал каменный остов гор. Была ли Софи причиной подавленного настроения Конора?

Я не нашла ответа и объяснила все неприятной атмосферой, которая царила в «Ферме». Было уже поздно, когда я вернулась в отель и поднялась прямо в свою комнату. Проходя мимо комнаты Марии, я постучала в дверь, чтобы узнать, там ли она.

Она была у себя, уже приняла ванну и была готова к танцам. На ней была длинная полосатая юбка, талию перехватывал широкий пояс. Если она и была огорчена дневным инцидентом, то не показывала виду. Наверное, Эган располагал эффективными средствами успокоения, потому что сейчас она просто светилась.

Они собираются в Канн на дискотеку, сообщила Мария, надевая на руки браслеты.

— Эган хочет поехать в Нью-Йорк в сентябре, — поделилась она со мной радостно. — Он даже остановится у нас, если тетя Милли его пригласит, а я думаю, что она сделает это, потому что сгорает от любопытства увидеть, каков он.

— Он поедет, только чтобы нанести визит?

— Он намерен поискать работу в каком-нибудь нью-йоркском отеле — не хочет всю зиму быть так далеко от меня.

Значит, по крайней мере, они не собираются предпринимать решительные шаги этим летом. Я прекрасно понимала, что не смогла бы остановить их, если они что-нибудь задумали, и все-таки здесь, в отеле «Ферма», было что-то беспокоившее меня, и мне не хотелось, чтобы она сделала шаг, о котором я бы не знала.

— А что представляет собой Лаура? — спросила я с любопытством.

— Вам это интересно, не так ли? — лукаво улыбнулась Мария.

Я пожала плечами:

— Но она приезжает завтра. Я и сама скоро это увижу.

— Очень странно видеть вас такой заинтересованной. Вы хотите знать, хорошенькая ли она? — Мария надула губки. — Вовсе нет. Скорее яркая и пышная. Может быть, она и была красива в молодости. А теперь она старая, как Конор. Ей не меньше тридцати пяти.

— А почему Лаура не приезжает сюда чаще, если уж она его любовница?

— Не может, она… — Мария осеклась. — Я обещала Эгану, что не буду говорить о ней.