– Можем ли мы чем-то помочь мальчику? – спросил Макс. – Какие-то лекарства, что угодно…

– Нет, – доктор поднял на них взгляд, в котором читалось искреннее сочувствие. – Мы сделали все необходимое. Я должен сказать Вам, что такая реакция на наркоз бывает в одном случае из двадцати тысяч. Мы заметили аллергию сразу, поэтому мальчик еще жив. Но сейчас сделать ничего нельзя. Остается только ждать.

– Если потребуется хоть что-нибудь, пожалуйста, позвоните.

Доктор кивнул. Макс оставил на столе доктора визитку, и они с Манечкой направились к выходу. Мимо Клавы и Ангелины, которые стояли в коридоре, обнявшись, и плакали, они прошли молча. Макс, который сам перенес страшную потерю, прекрасно понимал состояние Алекса и состояние этих женщин. Лучше всего он понимал, что слова сочувствия сейчас помочь не могут. Вообще ничто не может сейчас помочь.

– Сколько времени? – спросила Манечка, когда они вышли на улицу.

– Уже пятый час.

– Не поеду на работу.

– Давай тогда поедем куда-нибудь, – сказал Макс. – Туда, где больше жизни.

Майская погода, казалось, решила вспомнить мартовские холода. Пока они дошли до машины, руки Манечки покрылись мурашками и покраснели.

– Садись за руль, – сказала Манечка. – Хочу, чтобы мой любимый покатал меня. А потом нам будет что отметить в каком-нибудь ресторанчике.

– Ладно, – сказал Макс. – Попробую.

Он сел за руль, настроил под себя водительское сидение и зеркала, завел машину. Манечка пристегнулась ремнем безопасности, Макс последовал ее примеру. Он неуверенно нажал тормоз, поставил рычаг коробки передач в положение «D», отпустил тормоз. Машина плавно покатилась вперед. Макс вырулил со стоянки, выехал за ворота больницы и осторожно влился в поток машин.

– Куда поедем? – спросил он.

– Решай ты. Ты же мужчина. А я с тобой поеду куда угодно.

У Макса было странное ощущение. Он вел машину, как бы вспоминая как это делается. С каким-то равнодушным удивлением он отметил, что у него полностью исчез страх перед вождением, который преследовал его все эти три года.

– Я знаю, куда тебя повезти, – сказал он.

Макс выбрал маленький ресторанчик около театра музыкальной комедии. Когда они вышли из автомобиля, Манечка повисла у него на шее.

– Ты прекрасный водитель. Почему ты сомневался?

– Не знаю. Теперь я и сам не понимаю почему, – улыбнулся Макс.

– Сегодня обязательно должно было случиться и что-то хорошее. И я очень надеюсь, что Борька выкарабкается.

– Я уверен, что так и будет. Сердце ему починили. Врачи сделают все необходимое. Может быть, восстановление после операции затянется. Но он будет жить. Я уверен в этом.

Они вошли в ресторанчик. Тихая музыка. Свободный столик в углу. Приветливая улыбка официантки. Макс провел Манечку между столиками и усадил на удобный стул.

– Сейчас мы покушаем. А потом война план покажет, – сказал он.

* * *

Фрида сидела в своей машине, и смотрела, как Алекс выезжает из больничных ворот. Она включила радио, нашла музыку, потом переключилась на новости, на рекламу, вернулась на музыку, посмотрела на часы. Наконец, она приняла решение, достала сотовый телефон и набрала номер.

– Виктор? Это Фрида. Я хочу увидеться… Хорошо. Через час буду.

Она, не спеша, тронулась с места и выехала за ворота.

Алекс точно не знал, куда он едет. Первая мысль – помолиться – все еще казалась ему привлекательной. Конечно, Алекс не верил, что молитва может помочь. Его критичный ум полагал, что у Бога достаточно своих дел, и человек только под влиянием огромной гордыни может искренне верить в то, что он, маленькая песчинка в бесконечном Универсуме, достоин внимания Создателя, и что Создатель может услышать его слабый голос и исполнить то, о чем просит его человек. И все же, поскольку молитва была единственным средством привлечь в ситуацию высшие силы, неподконтрольные человеческому разуму, мысль о ней оставалась для Алекса притягательной.

Еврейская семья, в которой он вырос в Советском Союзе, изо всех сил старалась забыть свои культурные и религиозные корни, поэтому они крестили своих детей в православие. В последние годы, когда быть иудеем снова стало престижно и почетно, Алекс подумывал принять иудаизм, но его критичный мятежный ум никак не мог смиренно вместить в себя многочисленные религиозные догмы, правила и запреты.

Алекс неоднократно в беседах с верующими иудеями издевался над Библией, находя в ней весьма забавные противоречия. Например, рассматривая цитату «И был вечер, и было утро: день второй», Алекс язвительно замечал, что никакого утра и вечера быть не могло, поскольку светила были созданы только в третий день. Да и само понятие «день» может быть поставлено под сомнение, ведь не было еще Луны и Солнца. Какой же день? И собеседники либо пытались объяснить столь явный ляп аллегориями и метафорами, либо застенчиво умолкали, либо называли Алекса сатанистом, поскольку раз не может он просто поверить в то, во что слепо веруют миллионы людей, значит, на это есть особые причины.

Алекс направился в ту церковь, где недавно говорил с отцом Александром. Внутри уже не было верующих, но двери храма были все еще открыты. Алекс вошел. У входа за прилавком клевала носом женщина, торгующая свечками, иконками и крестиками. Рядом с ней располагалось напечатанное на принтере объявление, в котором говорилось, что свечи, купленные не в храме, не являются жертвой, угодной Богу, а рядом другое, в котором значилось: «Иноверцы, самоубийцы, атеисты и экстрасенсы в храме не отпеваются, панихиды по ним не служатся, молитвы за них не возносятся». За амвоном Алекс рассмотрел священника. Алекс прошел вглубь храма, узнал отца Александра.

– Батюшка, благословите, – произнес он ритуальную фразу, подходя к священнику, кланяясь и целуя ему руку.

– А, это Вы, сын мой. Господь благословит.

– Я приезжал к Вам недавно.

– Я помню. Как Ваш сын?

– Операция прошла не очень хорошо. Он на грани жизни и смерти.

– Чем я могу помочь, сын мой?

– Помолитесь со мной, батюшка. О его здравии.

Эта нестандартная просьба вырвалась из уст Алекса сама. Но прозвучала она так, как будто бы именно с этой мыслью он сюда и приехал.

– Я помолюсь с тобой, – ответил отец Александр. – Как зовут сына?

– Борька… Борис.

– Получил ли Борис крещение в православной церкви? – спросил священник.

– Нет, батюшка. Борис некрещеный.

– Тогда по церковным правилам я не могу молиться за него, – сказал отец Александр. – Я могу помолиться только за Вас.

Они подошли к иконе святой Богородицы, и оба встали на колени.

– Во имя отца и сына и святаго духа, – сказал священник, – матерь божия, обрати свой взор на страждущего отца, и дай ему утешение и надежду на скорое выздоровление его сына Бориса.

– Во имя отца и сына и святаго духа, – сказал Алекс. – Матерь божия, дай моему сыну здоровья, соверши чудо, сделай так, чтобы он стал здоров. Прошу тебя кровью моего сердца!

– Аминь, – сказал отец Александр. – Вы бы все-таки крестили мальчика.

Алекс вспомнил объявление про иноверцев и атеистов, висящее у входа. И вдруг почувствовал как будто бы толчок в центре живота.

– Похоже, батюшка, вы тут ересь практикуете, – сказал он.

– Помилуй тебя Бог! – испуганно сказал священник.

– Бог создал всех людей, батюшка. И всех любит. Даже тех, кто называет себя атеистом и относит себя к другой вере. Адам и Ева не были православными, между прочим. Если Вы сомневаетесь во всемогуществе Бога, и допускаете, что не по его воле возникли атеизм или другие религии, Вы еретик. Если Вы отказываете человеку в благословении и молитве только на том основании, что он не является православным христианином, Вы еретик. Отправляйтесь-ка Вы, батюшка в Ад со своей псевдорелигией!

С этими словами Алекс снял с себя цепочку с крестиком и бросил ее священнику под ноги.

– Ты в отчаянии, – сказал отец Александр, переходя на «ты». – Я понимаю. У тебя тяжелое время. Но единственный выход – смириться, принять волю Господа нашего!

– Вы еретик, батюшка! Особенно если думаете, что Бог не источник любви и света, а источник смерти и страданий.

– Все в воле божией, – ответил, крестясь, священник. – Его пути неисповедимы. Только те, кто приняли благую весть, смирились перед его волей, и стали частью вселенской церкви, обретут утешение.

– Если Бог даровал людям свободу воли, а он ее даровал, то он подарил им и возможность выбирать Путь к нему. Тот Путь, который ближе каждому человеку. Если Вы верите, отец Александр, что только православные христиане достойны внимания Бога, Ваше вероучение – ложь. Мне не требуется Ваше благословение.

С этими словами Алекс повернулся и пошел к выходу, мимо проснувшейся за прилавком тетки. Священник поднял брошенный Алексом крест и сказал ему в спину.

– Я сохраню твой крест И буду ждать тебя с покаянием.

– Скорее Вы дождетесь конца света, – бросил ему через левое плечо Алекс.

Он вышел в прохладный майский воздух, увидел оживленное движение по улице, вдохнул глубоко. Он вспомнил слова Фриды о том, что он плохо себя контролирует, и рассмеялся. Контролировал он себя хорошо. Просто мир, в котором на грани смерти танцевал его сын, очевидно, имел ущербность. Молитвой и смирением этого было не исправить. Алекс чувствовал, что нет.

– Моя задача, – сказал Алекс вслух вечернему воздуху, – состоит в том, чтобы превратить этот мир в место, в котором мой сын не умрет! И если молитва не помогает, нужно принять это и искать другое решение, а не демонстрировать овечью покорность перед обстоятельствами.

Теперь Алекс очень хорошо понимал Макса, который ходил после той трагической аварии сам не свой и всем задавал вопросы о смысле бытия. Да, мир, в котором гибнут дети, лишен всякого смысла. И совершенно точно лишен божественной благодати, что бы там ни бормотали священники.