Леонид Николаевич пытался поговорить с женой начистоту, выяснить, что происходит, но она недовольно отмахивалась, злилась его вопросам и совершенно отказала ему в интимной близости, что-то наговорив про возрастные изменения и что, мол, ей стало это болезненно.

Но теперь-то он ясно видел ненормальность поведения жены и предпринял еще несколько настойчивых попыток поговорить с ней и все выяснить, но она резко отказывалась, объясняя, что ужасно устает на работе, разве он не видит! У них новый проект, аврал, и она приходит ночью еле живая – о чем тут говорить!

Ну, может, подумал тогда он.

Дальше становилось все хуже и хуже и непонятней – сначала из дома пропали деньги, которые откладывали на ремонт и новый холодильник, расследование ни к чему не привело, никто не признался, и решили, что куда-то засунули, перепрятали и забыли.

– Что значит засунули? – возмутился Леонид Николаевич. Он совершенно вменяемый, здравомыслящий человек, знающий, что и где находится в его хозяйстве. И все же не нашли, жена нервничала, возмущалась каждый раз, когда обсуждали пропажу, и тему как-то потихоньку замылили, как говорится, до выяснения.

Потом Евгения устроила скандал, когда ее попросили посидеть с внуком в выходной день, заявив, что у нее есть и свои важные дела, а раз родили, то вы и занимайтесь, и, хлопнув в сердцах дверью, куда-то ушла и не возвращалась до поздней ночи.

Потом пропали все ее золотые украшения, вот тогда-то Леонид Николаевич и осознал в полной мере, что в их семье происходит нечто совсем уж плохое. И пошел к проходной завода, на котором работала Евгения Борисовна, поговорить с ее начальством про этот их странный затянувшийся аврал.

Вот там он и увидел ее с этим мужчиной.

И все сразу понял.

Ночью, дождавшись ее возвращения, он усадил жену в кухне напротив себя и сказал, что видел, как она целовалась с мужчиной.

И тогда случилось что-то дикое! Она рассмеялась каким-то ненормальным, утробным смехом, сказала, что рада, что муж наконец все узнал и теперь можно ничего не скрывать, призналась, что встретила мужчину всей своей жизни и он настоящий, не в пример Леониду.

Она говорила и говорила, как любит ее тот мужчина и что она первый раз в жизни и только с ним поняла, что такое настоящее удовольствие… и несла что-то еще на грани нормальности.

– Хорошо, – остановил этот мутный признательный фонтан Леонид Николаевич. – Если у тебя такая любовь, ты можешь идти к нему, я тебя отпущу и на развод сам подам.

– Он снимает угол у своих родственников, я сделала ему прописку у твоей мамы, правда, временную. Я буду жить здесь, – объявила Евгения с победным видом. – А вот когда мы найдем нормальную квартиру, тогда я и уйду к нему!

– Это ему ты отнесла деньги и золото? – спросил ее муж.

– Ему очень были нужны деньги, его обокрали, а мы еще заработаем, – отмахнулась она.

Леонид Николаевич был вынужден на следующее утро объясняться с сыном и невесткой, которые слышали весь их разговор с женой.

С той ночи начался ад их жизни.

Теперь Евгении не надо было скрываться и врать, и она жила как хотела – приходила поздно ночью, частенько под хмельком, а то и вовсе пьяной, в любое время дня и ночи мог позвонить ее мужик, совершенно не стесняясь уже никого из домочадцев, и она тут же неслась к нему на зов. Она отдавала ему всю свою зарплату и могла несколько дней ничего не есть, постоянно находилась в состоянии перевозбуждения, глаза ее лихорадочно блестели, она начинала что-то говорить и забывала на половине фразы, о чем говорит.

А однажды произошла и вовсе ужасная история, после которой уже никто из родных не мог относиться к Евгении Борисовне как к нормальному, адекватному человеку.

В редкий выходной день, когда она оказалась дома, невестка с сыном затеяли генеральную уборку и попросили маму погулять с малышом, пока они тут убирают.

Леонида Николаевича в тот день неожиданно вызвали на работу, там случилась какая-то небольшая, но неприятная авария. Аварию ликвидировали быстро, и уже к обеду он возвращался домой, как вдруг заметил в сквере через дорогу знакомую коляску, над которой склонилась какая-то женщина.

Внучок Ванечка заходился страшным ревом, а женщина качала коляску, пытаясь его как-то успокоить.

– Ваш? – спросила она строго подошедшего к ней Леонида Николаевича.

– Наш, – подтвердил он.

– Что ж вы, мужчина, ребенка одного без присмотра оставляете? – напустилась на него незнакомка.

– Как одного? – не поверил он. – С ним бабушка была.

– Ушла ваша бабушка, – сообщила ему женщина. – Уж час назад, как ушла. Забирайте, – двинула она ему коляску. – Нам с Сережей, – и она кивнула на своего сынишку, возившегося в песочнице, – давно домой пора, а мы тут с вашим младенцем занимаемся. Хорошо хоть я вас помню, вы часто с ним гуляете, а так бы в милицию отвезла и заявление написала.

Он поспешил поблагодарить женщину, и она рассказала, что к Евгении Борисовне подошел какой-то мужчина, явно кавказец, они с ним о чем-то поговорили и ушли вдвоем, а коляску она просто оставила.

Бесполезно было о чем-то с ней говорить, вразумлять и стыдить. Коля с женой попытались поздно вечером, когда она вернулась, но Евгению не интересовало ничего, она просто отмахнулась:

– Вот сами и гуляйте с ребенком, а у меня своя жизнь.

И ушла спать.

«Своя жизнь» бросил ее через месяц, найдя себе другую, помоложе и с жилплощадью.

И началось в семье еще более дикое безумие! Евгения Борисовна бегала за «мужчиной своей жизни», подстерегая его везде, где могла, рыдала, орала, выла, уговаривала его вернуться и обещала, что все для него сделает, она бросалась в ноги Леониду Николаевичу и умоляла его перевезти к ним маму жить, а ее возлюбленному отдать ее комнату в коммуналке и тогда к ней вернется ее единственная любовь.

Они запирали Евгению на замок, чтобы остановить, когда она рвалась из дома, но она выбиралась через окно на карниз подъезда, спускалась по нему и бежала к тому мужчине. Они врезали замок в дверь спальни и запирали ее там, и она выла, кричала, требовала, чтобы ее отпустили, и билась в дверь.

Взрослая, сорокашестилетняя женщина, с высшим образованием, инженер, ведущий специалист на работе и руководитель отдела, прекрасная мать, жена стала совершенно невменяемой от необузданного секса и животной, болезненной привязанности к этому мужику.

Им пришлось положить ее в знаменитую Клинику неврозов. Посовещались с детьми, поджались в расходах, сложив месячную зарплату Леонида Николаевича и еще кое-что продав, и заплатили тайно нескольким врачам, чтобы те оформили больничный лист, как последствия тяжелого сотрясения мозга, следствие случайной травмы головы, чтобы после выписки Евгения Борисовна смогла продолжить работать в той же должности.

Больше месяца она пролежала в клинике. Вышла другим человеком: постаревшая, поседевшая, увядшая, притихшая, какая-то потерянная, стала постоянно просить прощения у всех родных и частенько вдруг застывать задумчиво, улыбаясь чему-то внутри себя, видимо, вспоминая свою большую любовь.

«Большую любовь» из маминой коммуналки Леонид Николаевич выписал за месяц, пока жена лежала в больнице, и морду ему набил от души. Тот вроде бы грозился в милицию жаловаться, да Леонид Николаевич объяснил популярно, что и как он, коренной москвич, может сделать с наглецом и в какую милицию он может обратиться. На этой ноте выступления горячего кавказского мужчины закончились.

Он исчез из их жизни, но навсегда остался в ней больной памятью, исковеркав жизнь Евгении Борисовны и всей семьи. Она постепенно отошла от потрясений, вроде бы начала возвращаться к жизни, но изменилась кардинально, став совершенно другим человеком.

Что-то непоправимо сломалось в ней.

Сломалось так сильно, что исправить это не имелось никакой возможности – и снова стать женой Леониду Николаевичу она уже не могла.

Она каялась, плакала и становилась на колени, просила у мужа прощения, да он и простил давно уж, еще тогда, когда билась она о двери, рвалась бежать к любимому, тогда и простил, все поняв и посочувствовав. Только жить с ней вместе больше не мог.

Не мог, и все. Попрали его любовь, и осталась от нее лишь жалость.

А с жалостью в постель не ляжешь и о своем сокровенном не пошепчешься, не посмеешься вдвоем и радость-беду не разделишь.

И он ушел.

Стал жить с мамой в ее коммуналке.

Евгения Борисовна работала, но домом совсем не занималась и детям не помогала – угасала разумом, стояла часами у окна, смотрела куда-то вдаль и улыбалась загадочно и грустно. Показывали ее врачам, те никаких патологий и болезней не находили, как физических, так и душевных. А она угасала – худела, стремительно старела на глазах.

Леонид Николаевич даже вернулся в семью на какое-то время. Решили они с детьми, может, так ей полегче станет. Ан нет, не стало, а даже еще усугубилось, при виде мужа Евгения Борисовна сразу начинала плакать и просить прощения. И он снова ушел в свою коммуналку.

А потом она пропала. Ее нашли в Москве-реке.

И не смогли установить, сама ли она туда прыгнула или что-то случилось, ушиб на голове обнаружили – непонятно, самоубийство это было или грабеж.

Но Леонид Николаевич точно знал, да и дети понимали – сама ли, или кто другой угробил, но жить она уже была не в состоянии и, что самое страшное, не хотела. И не стала бы. Забрал у нее всю ее жизнь кавказский Ромео. Всю и без остатка.

А через полтора года Леонид Николаевич встретил свою Лидочку ненаглядную.

Так что и не поймешь порой, к чему беда случается, бывает, что и к великой радости.


– Нынче время просвещенное, разные теории обо всем имеются, в том числе и религиозные. Я человек маловерующий, ты знаешь, – заканчивал свой рассказ Леонид Николаевич тихим, печальным от воспоминаний голосом. – Хотя и крещенный бабушкой. В церковь особо не хожу, так иногда свечку поставить, попросить о чем, да иногда на праздник какой. Молитв толком не знаю, кроме «Отче наш». Но знаю, что в православии, да и в других религиях, то, что случилось с моей женой, называют дьяволизмом или бесовщиной. Она и вела себя так, словно в нее дьявол какой вселился. – Он замолчал, погрузившись в свои мысли, подумал и продолжил объяснять то самое важное, зачем пришел к дочери среди ночи: – На седьмой день после ухода от тебя Юра приехал к нам и честно мне все рассказал. Есть такие мужчины и женщины, которые обладают невероятной сексуальной привлекательностью и магнетизмом, настолько сильным, что это сводит их партнеров с ума. Как правило, такие люди хитрые манипуляторы и тонкие психологи и могут управлять человеком, попавшим в зависимость от них, как им угодно. Эти люди не обладают ни жалостью, ни нравственностью, никакой моралью, их интересует только удовлетворение своих амбиций и желаний. И частенько люди погибают после связи с такими особями. Юра попался именно такой женщине. Поверь мне, я знаю, о чем говорю, пройдя через этот ад и видя это воочию. В жизни всякое случается, на то она и жизнь: у вас с мужем могли с годами остыть чувства и ты или он могли встретить другого партнера, я же вон встретил Лидочку, хотя жену свою первую любил и не мыслил расставания с ней. Можно понять и по-человечески простить и принять любовь к другому человеку как нечто неизбежное. Но Юра встретил не любовь, а нечто разрушающее, темное, безумное. Он сопротивляется и борется, хоть и не понимает этого пока до конца. Ты можешь обвинять его во всем, можешь отречься от него, жить со своей обидой и лелеять ее, это твое право, и ты на самом деле обижена. Но я от Юры не отрекусь и буду ходить в церковь, ставить свечку ему за здравие и молиться, а вдруг это поможет. Вот так, Варюха, – вздохнул Леонид Николаевич и погладил дочь по голове. – Вот и думай про любовь, которая «долготерпит, милосердствует, все покрывает, всего надеется, все переносит».