И Земфира собрала вещи. Тихо спустилась по лестнице с узелком в руках. Но уже почти в дверях столкнулась с Баро.

— Ты куда собралась? — Он даже растерялся.

— Я пойду в табор, — ответила она чуть слышно.

— Нет-нет, тебе нужно отдыхать. Ты еще слишком слаба!

— Ты не понял меня, Рамир. — Земфира собралась с силами. — Я ухожу от тебя.

— Что? Почему?! — Баро совсем опешил.

— Мне надо во многом разобраться.

— Сядь. — Он усадил ее почти насильно. — Объясни мне, в чем тебе нужно разобраться? Что случилось, что происходит?

— Я не могу тебе рассказать. Не проси.

— Хорошо, расскажешь, когда захочешь. Но из дома я тебя никуда не пущу!

— Рамир, я прошу, не удерживай меня. Я не могу больше оставаться в этом доме.

— Но почему, почему все хотят покинуть этот дом? Сначала Кармелита, потом дети…

— Ты же сам говорил, что дети ушли из-за меня. И, возможно, если меня не будет, они вернутся.

— Не говори так, Земфира!

— Но ты именно так считаешь… Да и не в этом дело, Рамир. Я очень сильно виновата перед тобой.

Баро подумал, что Земфира говорит о выкидыше, и только собрался было сказать, что она не виновата, что Бог дал — Бог и взял, но жена опередила его:

— Если бы ты знал все, то сам бы меня выгнал.

— Я не понимаю тебя. О чем ты говоришь?

— Не удерживай меня, Рамир. Я должна уйти. Я решила. — И Земфира встала, направившись к дверям.

— И я не смогу тебя удержать? — глухо спросил Баро.

— Нет.

— Что ж, если так, то иди. Только я хочу, чтобы ты знала, этот дом — твой дом. И он всегда будет ждать тебя, Земфира.

— Если бы ты знал всю правду, Рамир, то не говорил бы так. — И она вышла из дома с узелком в руках. Так же, как и пришла.

Баро опустился в кресло, обхватив голову руками… Его мир рушился на глазах.

* * *

К концу дня Сашка закончил все дела на конюшне. На душе было по-прежнему тошно. И он пошел к Марго.

Год назад, после недолгого кочевья с табором Марго боялась, что обратно на работу в пивную ее не возьмут. Но за годы работы она стала символом этого любимого управцами кафе на волжской набережной. Без нее пивная как-то осиротела, былые завсегдатаи стали заходить все реже. И поэтому хозяин принял Маргошу с распростертыми объятиями — оказалось, для того, чтобы продавать пиво, тоже нужен талант.

Сашка зашел в кафе и сразу же направился к барной стойке, где орудовала его избранница. Марго тут же налила ему кружку пива.

— Нет, Маргош, сегодня мне водка нужна, — проговорил он.

— С чего это вдруг? — Маргоша грозно, по-хозяйски уперла руки в боки.

— Горе у меня.

— Что случилось? — Тон Марго сразу изменился, в глазах мелькнула тревога.

— Торнадо умер, — отвечал Сашка.

Марго успокоилась. Нет, конечно, коня ей было жалко. Но понять этого цыганского отношения к лошадям, как к самым близким людям, она так до конца и не могла.

— Я ведь его с рождения знаю, — продолжал конюх. — Вот этими руками вскормил. Он же мне был почти как сын.

— Вот-вот, тебе лошади дороже людей. Ни детей тебе не надо, ни жены! Все бы пропадал с лошадьми целыми сутками…

— Не заводись, Маргош, не время сейчас. Лучше пожалей.

— Пусть тебя собутыльники твои жалеют!

И в самом деле, какой-то пьяный подсел к Сашке на соседнее место у стойки.

— Бабы — одно слово, — заговорил слегка заплетающимся языком пьяный.

— Точно! — Сашка рад был встретить единомышленника.

— От них все несчастья, — развивал свою мысль случайный знакомый. — Мы ради них — на все, а они… Эх!..

Это был Игорь. В последнее время, после многих жизненных неудач он сильно переменился, постарел. В нем уже трудно было узнать того ловкача, который подбрасывал драгоценности Рубине, обвиняя ее в воровстве.

Пьяным Игорь не был. В кафе он зашел просто перекусить еще минут двадцать назад. Но, увидев Сашку — конюха с конюшни Зарецкого, — понял, что можно узнать новости об отравлении Кармелиты из первых рук. Вот и подсел к нему, изображая выпившего.

— А у тебя горе, что ль, мужик? — спросил он Сашку.

— Да.

— Ну пойдем, помянем за мой счет. — Игорь пригласил Сашку за свой столик, даже не сомневаясь, кого они идут поминать.

Марго с беспокойством наблюдала из-за стойки, как ее Сашка с каким-то мужиком разливают бутылку водки.

— Ну что, за знакомство, Саша? — говорил Игорь, чокаясь.

Выпили по первой.

— Так что там у тебя стряслось? — спросил он, тут же наливая по второй.

— Лошадь померла.

— Лошадь? — Игорь не мог скрыть разочарования.

— А ты что, лошадей не любишь? Да лошади — они ж гораздо лучше людей! Лошадь — она не обманет, не предаст! — Сашка говорил громко, с надрывом, почти кричал. И все это для того, чтобы его услышала Марго.

Игорь еле-еле его урезонил, налив очередную рюмку.

— А от чего она умерла-то, лошадь?

— От ринопневмонии. Болезнь такая. Ну это как у людей воспаление легких. Знаешь, у них ведь даже болезни, как у людей. И вообще, лошади — они лучше людей. Я тебе сейчас докажу — наливай!

Выпили еще по одной.

— Вот мы с тобой эту гадость пьем, — продолжал Сашка, — в голове — дурь, во рту — бр-р-р… А вот лошади эту дрянь никогда пить не станут. Они, как дети, сладкое любят. Вот и Торнадо тоже… — Перед Сашкиными глазами, как живой, встал образ коня, пьющего молочко.

— Что «торнадо тоже»? Какое еще «торнадо»? — Своими вопросами Игорь вывел конюха из оцепенения.

— Торнадо — это жеребец, который сегодня помер. Кличка у него такая была — Торнадо. Вот он тоже сладенькое любил. И перед смертью даже молока сладкого, с медом выпил. Выпил, и того… — Сашка готов был уже расплакаться пьяными слезами, но Игорь, почувствовав, что они подходят к самому интересному, быстренько налил еще рюмку и сунул ее Сашке в руку.

— А вы что ж, лошадей молоком с медом поите? Не слишком ли дорого? — осторожно задавал он наводящие вопросы.

— Да не поим мы их молоком. Это Кармелита, хозяина дочка, больного Торнадо молочком с медом напоила. Сердце у нее доброе…

— У кого? У лошади?

— Да нет, у дочки хозяина. Она днем и ночью на конюшне, постоянно. Молодец она! Давай выпьем за ее здоровье!

И Игорь выпил за здоровье Кармелиты, внутренне дивясь и усмехаясь парадоксам жизни, причудливым поворотам судьбы. Тратил силы и рисковал он, как оказалось, зря.

* * *

Однако Земфира с узелком своих вещей пошла в табор не сразу. Она пришла к Рубине.

— Земфира, что случилось? — всполошилась старушка, откладывая свое вышивание. — Да на тебе лица нет! И почему ты с вещами?

— Я ушла от Рамира…

— Как ушла?

— Ушла из дома. Хочу вернуться в табор.

— Да что произошло, в конце концов? Ты же его так любишь! Он что, выгнал тебя?

— Нет, я сама ушла. Понимаешь, я его обманула. И если бы он только узнал, то сам бы меня выгнал. Вот я и решила уйти первой, пока ложь не открылась.

— Что это за ложь, Земфира?

— Я не готова тебе рассказать, Рубина. Мне стыдно.

— Земфира, но ты же — шувани, а шувани никогда не может говорить неправду, не имеет права! Как же ты могла солгать?

— Вот поэтому я и пришла к тебе, Рубина. Я больше не шувани. Я потеряла свой дар…

Потрясенная Рубина опустилась на стул.

— Я понимаю, как это для тебя важно, — продолжала Земфира, — ты ведь передала свой дар мне. И надеялась на меня. А я не смогла ни доверие твое оправдать, ни дар сохранить.

— Может быть, ты ошибаешься, и дар шувани все еще с тобой?

— Нет, Рубина, я больше ничего не вижу.

— И давно ты это поняла?

— Нет, поняла я это не сразу. Потом пыталась скрыть, от этого еще больше запуталась… И во всем этом виновата моя ложь.

— Земфира, послушай меня: если ты искренне раскаешься, то и дар к тебе может вернуться. Я знаю такие случаи.

— Нет, Рубина. Я не хочу быть шувани… — Земфира опустила голову.

— Почему же ты только сейчас говоришь мне об этом? Ты ведь знала, на что шла, когда принимала этот дар.

— Нет, я не знала… Не знала, что это такое. А теперь знаю. — Земфира решилась поднять взгляд и посмотреть Рубине в глаза. — Я не смогла. Это не для меня. Я простая цыганка, простая женщина.

— А я?

— Ты — мудрая, Рубина. И добрая. Ты была настоящая шувани. А у меня нет в душе той силы, что есть у тебя.

— Что же ты собираешься теперь делать?

— Вернусь в табор. Буду жить, как прежде… Ты прости меня, Рубина. И, если можешь, не осуждай.

— Я не осуждаю тебя — я вижу, как ты страдаешь. Плохо то, что табор остался без шувани, а значит, без помощи и без защиты… А ты — тебе нужно вернуться к Рамиру.

Но Земфира только покачала головой:

— Нет, Рубина… Пойду я. Прости меня еще раз.

Земфира вышла, и Рубина перекрестила ее вслед.

Глава 8

Миро сидел в своем шатре один. Вернее, вдвоем с гитарой. Он был настоящим цыганом — и гитара всегда помогала ему в самые тяжелые минуты жизни. Неожиданно в шатер вошла милиция, помогающая в цыганской жизни куда меньше, чем гитара.

— Добрый день! — Солодовников поприветствовал Миро и предоставил вести дальнейший разговор стажерке Поляковой.

— Дело в том, — начала девушка довольно уверенно, — дело в том, что сегодня в доме Николая Андреевича Астахова была совершена кража. А вы, Миро Бейбутович, — один из последних, кто там побывал. В связи с этим мы должны произвести у вас обыск.

— То есть вы обвиняете меня в воровстве? — повернулся Миро к следователю.