Виктория Ростокина - Счастье в кредит. Книга 1

По перрону летела Машка Кулешова, размахивая букетом цветов и сшибая на бегу провожающих.

Наташа высунулась из окна и помахала рукой.

Машка поняла, что поезда ей уже не догнать и бросила букет вслед уходящему составу.

Цветы рассыпались на лету, несколько из них попали в открытые окна другого вагона.

Наташа махала рукой, пока Машка не скрылась из виду, а сама плакала.

Все-таки ей жаль было расставаться с детством.

Почему-то теперь она была не так уверена, что никогда сюда не вернется…

Наоборот, ей казалось, что здесь осталось для нее что-то очень важное, неузнанное, неувиденное, неуслышанное…

Нет, она сюда еще вернется…

«Привет, Наташа!

Как писал товарищ Сухов своей супруге, дела у меня идут хорошо, даже очень. Вот только лапы ломит и хвост отваливается. Но это уже из другой песни.

Интересное дело — знаю, что это письмо никуда не пошлю, и ты его никогда не увидишь, не прочтешь, а все равно боюсь написать правду. Наверное, это потому, что и сам ее боюсь. Один большой Человек сказал: «Не записывайте за мной, ибо все это будет ложью…» Примерно так. Я, конечно, не этот человек, но тут он совершенно прав, как, впрочем, и во всем остальном…

Ну да ладно, хватит лирики. Мотоцикл бегает, гитара звучит, ну и все остальное — пройдет. Мать сказала — ты была очень больна, но поправилась. Она вообще неохотно говорит со мной о тебе.

Очень хотелось бы знать, как поживаешь ты сейчас, но тайна сия для меня покрыта мраком. Хотя… чего только на белом свете не бывает…

Недавно нас с ребятами чуть не выперли из нашего подвала, только чудом удалось спастись. Мы там устроили небольшой концерт, на который пришло несколько больше людей, чем мы рассчитывали. Я, кстати, хотел и тебя пригласить, но решил, что ты мне откажешь.

Так вот, этот концерт не очень понравился местной милиции. Нас всех забрали в отделение и долго обзывали хиппи и панками. Только благодаря имени моей мамки нас отпустили и не выбросили на улицу всю аппаратуру. Так что и тут мне пришлось прятаться за мамкину юбку, как это ни противно.

Все время вспоминаю нашу с тобой первую и последнюю поездку на мотоцикле, как ты тогда боялась! Я, признаться, думал, что ты просто уйдешь и больше никогда не станешь со мной разговаривать. Но ты этого не сделала, значит, смелая.

Очень хочу пожелать тебе, чтобы ты оставалась такой всегда, но не буду этого делать, потому что получится не письмо, а какое-то завещание. Но мы-то еще живы. ЖИВЫ! Значит, все у нас будет в порядке, у тебя отдельно, у меня отдельно. Но главное, что в порядке. Главное, ты выкарабкалась.

Только постарайся вытащить своего Андрея, очень постарайся, а то ему уже недалеко. До чего, ты сама поймешь, если не вытащишь. Но главное, что шанс у него есть. Ведь вернулся же он к тебе, а значит, еще не совсем потерянный для жизни человек. Ему только нужно немного помочь, ну да ты это лучше меня понимаешь, я надеюсь.

Ну что тебе еще написать? Больше уже и нечего. Вернее есть, но не напишу. Лучше потом скажу. А еще лучше, вообще никогда не скажу, а оставлю все при себе. Уж ты за это на меня не обижайся, ладно?..

Целую (зачеркнуто). Жму руку.

Сашка».

«Почему именно я? — спрашивала себя Наташа. — Разве я самая плохая? Я старалась быть любящей дочерью. Может, конечно, недостаточно… Но я же, в самом деле, очень любила маму. И я была бы хорошей матерью… Вон другие — бросают своих детей, родителей сдают в дома престарелых… И живут… и ничего с ними не случается! Как это несправедливо!»

За что это все на нее свалилось?! Если бы это было возможно, Наташа дошла бы до самого Господа Бога, чтобы бросить ему в лицо обжигающий вопрос: за что?! И пусть попробует объяснить, чем она провинилась, что лишилась в одночасье и матери и ребенка. Пожалуй, если бы Бог существовал, было бы проще. Но Наташа была воспитана в таких атеистических традициях, что могла требовать соблюдения справедливости только от людей, а не от кого-то мифического. Хотя в такие минуты жизни поневоле становишься фаталистом и начинаешь верить в законы кармы, Возмездия, Высшего Суда и тому подобному, над чем раньше просто смеялся.

Наташа смотрела на мелькающие за вагонным стеклом названия подмосковных станций и вспоминала, как они с Андреем приехали сюда год назад. Уже год? Или всего год? Иногда ей казалось, что это было словно вчера, а иногда — что с той безоблачной поры прошла целая жизнь… вечность…

Как она была тогда наивна… Как безоглядно влюблена в Андрея. Как слепо ему доверяла… И даже представить себе не могла, что Андрей может предать ее, обмануть, уйти к другой… Она вспомнила, как он врал, возвращаясь под утро, как бегали его глаза, увиливая от прямого Наташиного взгляда. Ох, хоть бы это никогда не повторилось. Сколько сил стоило пережить его измену, выстоять, сохранить любовь… И вот только-только все начало налаживаться и впереди рисовалось только полное счастье, как новая тяжесть свалилась на ее хрупкие плечи…

«Надо быть сильной… — стискивая зубы, бормотала про себя Наташа. — Я выдержу… Я все выдержу… Мы все начнем сначала… У нас будут дети, много… Мы будем еще счастливы’ Назло всем! Назло всему! Вот только… Мамочку не вернуть…»

Она слишком ослабела после свалившихся на нее переживаний и тяжелой болезни. И Андрей, встречавший ее на вокзале, едва не отшатнулся в первое мгновение, увидев Наташино осунувшееся лицо с темными кругами под глазами. Пока она лежала в больнице, он привык к ее бледному личику, а к выписке, благодаря стараниям Вианы, даже румянец понемногу начал возвращаться на Наташины щеки… Но сейчас перед Андреем возникло просто привидение какое-то, бледная тень былой Наташи.

Особенно контрастно смотрелась Наташа по сравнению с Ириной. У Андрея перед глазами поневоле встали сочные Иринины губы, пухлые, ярко-алые, капризно изогнутые в полуулыбке. И огромные сияющие глаза в пушистом окружении ресниц, как два горячих угля, манящих и обжигающих…

А Наташа? Углы губ скорбно опущены, как у старушки, глаза потухли, и взгляд какой-то растерянный и подслеповатый… Она даже как будто стала меньше ростом.

Он шагнул ей навстречу, широко растянув в улыбке рот и распахнув объятия, как и положено преданному мужу после разлуки.

Наташа обвила его шею руками и прижалась лицом к груди.

— Андрюшенька… — бормотала она. — Если бы ты знал, как это ужасно… Как нам дальше жить? После всего…

Он изо всех сил старался казаться участливым.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он, обнимая Наташу.

— Не волнуйся… Вполне нормально…

Она уловила в его глазах сомнение и торопливо добавила:

— Я знаю, я ужасно выгляжу… Но это чепуха…

— Да нет, что ты… — промямлил Андрей. — Это скоро пройдет…

Он замолчал, не зная, что говорить дальше. Какой-то отчужденный, не такой, как раньше.

«Он не знает, как говорить со мной… — синхронно с его мыслями уловила его настроение Наташа. Но истолковала это по-своему. — Бедненький… Боится ранить меня неосторожным словом. Боится напомнить и расспросить о поездке, чтобы не бередить тягостные воспоминания. Какой все-таки Андрюшка деликатный… Я на его месте, наверное, тоже не знала бы, как себя вести. Надо прекратить свои вздохи. Я веду себя, как эгоистка, хочу, чтобы все вокруг занимались только мной и моими переживаниями. А ведь моя жизнь идет дальше… Надо найти в себе силы, чтобы жить…»

Наташа попыталась улыбнуться. Ласково провела рукой по его волосам.

— Ну, рассказывай, что новенького? Как ты тут без меня? Экзамены сдал?

Андрей как-то заметно смешался, промямлил растерянно:

— Сдал, но лучше ты расскажи, как поездка. Узнала что-нибудь?

— Ох, Андрюша… — искренне вздохнула Наташа. — Потом… Лучше потом об этом… Я еще сама не разобралась. Как-то странно все… Я видела Вадика… Ну да ладно… — она махнула рукой. — Давай лучше о хорошем.

— Нам придется искать новую квартиру, — брякнул Андрей.

— Почему? — изумилась Наташа.

— Дружба дружбой, а служба службой…

Наташа невесело вздохнула. Опять из-за нее на них сыпятся новые невзгоды. Конечно, Иван Лукич не может позволить им жить в жэковской квартире, коль скоро они не работают. Ему нужны дворники, на них же «весь мир держится»… А ей врачи строго-настрого запретили физическую работу до тех пор, пока организм полностью не восстановится. А сколько это будет? Месяц? Год? Или всю жизнь?

— Наш домовой уже намекал мне, что пора и честь знать, — недобро процедил Андрей. — Я же «хвосты» подтягивал… Куда мне было еще метлой махать?

— Конечно-конечно… — поспешила успокоить его Наташа.

И Андрюшины «хвосты» на экзаменах тоже из-за нее. Ведь он почти не отходил от ее кровати, до учебы ли ему было? А попробуй наверстай… Наташа вдруг остро ощутила свою вину перед ним. Все суетились вокруг нее, а она была погружена в свои проблемы и даже не подумала, каково Андрею разрываться между институтом, работой и больницей. Ей просто хотелось, чтоб он сидел и держал ее руку в своей… Вот и додержались… Теперь ему пришлось расхлебывать.

Наташе даже в голову не пришло, что до сих пор хрупкое благоденствие их семьи держалось на ее плечах. Это она вставала до зари и спешила прибрать участок. Андрей если и выходил изредка, то так — размяться. Или когда она уж очень себя плохо чувствовала. Только последние два месяца, когда Наташа носила дитя, он старался оберегать ее, беря на себя утренний труд. А она мучилась угрызениями совести, оставаясь нежиться дома под одеялом и испытывая к Андрею нежную признательность.

— Ничего, Андрюш… Что-нибудь придумаем… — виновато сказала она.