Виктория Ростокина - Счастье в кредит. Книга 1

Сестра-хозяйка выделила его для лежачей больной Денисовой и это означало, что отныне пациентке разрешено вставать.

И Акимовна была горда: ее сегодняшний приход к Наташе с халатиком в руках знаменовал собою целый этап на пути к выздоровлению. Она была добрым вестником.

Наташа поняла это. Чтобы не обижать добродушную старушку, она заставила себя улыбнуться: «Чи-из». Однако вставать ей вовсе не хотелось. Сил еще не было.

А нянечка стояла рядом в ожидании. Оставаться в лежачем положении — значило сильно разочаровать ее.

«Чи-из», — еще раз мысленно произнесла Наташа и, напрягшись, спустила ноги с постели. Железная хирургическая кровать была высокой, и ноги бессильно болтались, не доставая до пола.

Акимовна помогла ей сползти с матраса на пол. Босые подошвы, ставшие за время болезни нежными и чувствительными, ощутили неприятный холод линолеума. Нянечка пододвинула ей тапочки. Это были Наташины собственные шлепанцы, которые вдруг оказались непривычно широкими. Отеки, преследовавшие Наташу во время беременности, сошли.

Приступили к главному: к примерке халата.

Акимовна помогла расправить одеяние, так как передняя половинка от крахмала прилепилась к задней. А потом подала его Наташе, как заправский швейцар, помогающий одеться важной персоне.

Больничные вещи, как известно, имеют некий общий усредненный размер. Наташино исхудавшее тело совсем потерялось в этой торчащей накрахмаленной коробке.

Она с трудом протиснула руки в хрустящие карманы.

И вдруг на дне одного из них нащупала какую-то маленькую прохладную вещицу.

Заинтересованная, Наташа достала ее.

Это был крошечный православный нательный крестик. Простой, алюминиевый, с синим эмалевым покрытием на внешней стороне. А на обороте — мелко-мелко выдавленная надпись: «Спаси и сохрани».

В ушко крестика был продет обрывок нитки, завязанной на узелок.

Видно, его взяла с собой одна из прежних пациенток клиники, да спрятала в кармашек, стесняясь открыто носить на груди. Верующие боялись признаться в своей принадлежности к Церкви.

— Чтой-то там? — с любопытством спросила Акимовна.

Наташа на ладони протянула ей находку:

— Вот.

Нянечка всплеснула короткими ручками:

— Ох ты матушки! Нельзя! Нельзя! Положь на стол!

Наташа удивилась перемене, произошедшей с Акимовной. Еще недавно такая сияющая, торжественная, старушка выглядела теперь до смерти перепуганной.

— Почему нельзя? — удивилась Наташа.

— Горе! Горе! — причитала Акимовна. — Чужой крестик подобрать — чужой крест всю жизнь тащить. Судьбу нести чужую. Положь, детка, положь, милая.

Но Наташа крепко зажала вещицу в кулаке. И ей казалось, что крестик, став горячим-горячим, согревает не только ее ладонь, но и все тело. И душу тоже.

Едва она прочла три коротких словечка — «Спаси и сохрани», — как поверила, что ее действительно спасут. И сохранят. Кто? Какие-то высшие силы? Справедливость? Природа?

Ей казалось, что ей послано знамение: все будет хорошо.

Она твердо решила взять крестик себе. Она не будет носить его на шее, ведь она неверующая и некрещеная. Но обязательно сбережет его.

Акимовна, громко сокрушаясь о Наташином неразумии, вышла. Ее ждали каждодневные дела.

А Наталья Денисова, впервые за долгий срок стоя на ногах, разглядывала свою маленькую, блестящую небесной синевой находку. И улыбалась.

Первый раз улыбалась без натуги.

И вместо дурацкого бессмысленного слова «чи-из» тихонько повторяла:

— Спаси и сохрани. Спаси и сохрани.

— Вот видишь, видишь! — ликовала Виана. — Сдвинулось! Ходишь! Смеешься! Это надо отпраздновать! Открывай, Андрей.

С разрешения лечащего врача она принесла в больницу бутылку шампанского. Да не простого, а самого лучшего, настоящего французского, из провинции Шампань.

Наташе позволено выпить несколько глотков.

Да и остальным достанется не больше, потому что на это мини-празднование были приглашены и врачи, и медсестры, и санитарки. На почетном месте конечно же восседала довольная Акимовна.

— С выстрелом или тихо? — спросил Андрей.

— С выстрелом, с выстрелом! — загомонили все.

Андрей тряхнул бутылку, и выстрел получился такой силы, что столб пены достал до белоснежного, стерильного потолка.

Именно в это время в палату заглянул главврач, явившийся с очередной инспекцией. Ему налили тоже. Он вздохнул с облегчением: наконец-то у больной Денисовой, за которую хлопочет таинственный покровитель, дело сдвинулось с мертвой точки!

Если спиртного было немного, то уж закусок — видимо-невидимо. Виана расстаралась: бутербродами и кусками торта обнесли даже больных из других палат.

И все радовались тому, что Наталья Денисова из лежачей превратилась в ходячую.

Сама Наташа радовалась тоже и с удовольствием демонстрировала окружающим свое достижение. Она прохаживалась по больничной палате, правда пока еще опираясь рукой то о стену, то о стул.

Дойдя до приоткрытой двери, она, не рассчитав, оперлась о нее, дверная створка двинулась, и Наташа чуть было не потеряла равновесия…

Но тут же почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили ее. Она обернулась: кто это ее поддержал?

И завизжала по-ребячьи, по-поросячьи, восторженно:

— Владимир Константинович!

Вошедший, слегка поклонившись, представился:

— Профессор Мартынов.

Андрей вскочил, уступая гостю стул, и ему стало неловко. Он вспомнил, как некогда незаслуженно обидел Наташу, подозревая ее в связи с Владимиром Константиновичем. Придет же на ум такая нелепость!

И сейчас парень как мог старался услужить любимому Наташиному педагогу: долил ему остатки шампанского, положил в тарелку всего самого вкусного из расставленных на столе яств.

Больную усадили на кровати: хватит на сегодня ходьбы, пора и отдохнуть. Виана пристроилась рядом с ней.

Профессор, улыбаясь, переводил взгляд со своей студентки на целительницу. Вот достойная натура для художника-портретиста, работающего на контрастах!

Бледненькая и слабая юная девушка, беспомощная, доверчиво улыбающаяся, с короткими белокурыми волосами. И рядом — жгучая брюнетка с тяжелым узлом блестящих волос на затылке, смуглая, полная жизни и тайны, с мудрым проницательным взглядом.

Красиво. Изысканно. Сложно.

Наташа проследила за его взглядом и невольно подумала: профессор и Виана, вот была бы замечательная пара. Они могли бы сниматься в главных ролях в каком-нибудь фильме о средневековье. Профессор был бы, например, мудрым королем Артуром, а Виана — его прекрасной супругой Джиневрой. Или, еще лучше, он — волшебником Мерлином, а она — феей Морганой. Все эти герои и героини прошлого отличались мужеством, красотой и благородством. И именно такими были в Наташином представлении ее любимый преподаватель и ясновидящая-целительница.

Поймав себя на этих мыслях, Наташа поразилась. Да она, оказывается, уже настолько окрепла, что способна думать об отвлеченных вещах. Прежде она была сосредоточена лишь на ощущении физической боли и на несчастьях, свалившихся на них с Андреем.

Как права была Виана! Сколь много в жизни значит такая простая вещь, как улыбка.

Чи-из! Чи-из! Спаси и сохрани!

Сохрани их всех — хороших людей, собравшихся здесь. Милых и близких, знакомых и не очень. А еще — всех, кто там, за стенами палаты. Кого никогда не увидеть и с кем никогда не познакомиться.

Сейчас Наташа любила весь мир и всем желала добра. Она выздоравливала.

«Я живу, — наконец-то сказала она себе. — Я жива».

И вот она сидит на лавочке возле входа в клинику.

Первый раз — на свежем воздухе. Спустилась по лестнице совершенно самостоятельно.

Она прислушивается к погромыхиванию трамваев вдалеке. Один из этих красных вагончиков привезет к ней Андрея.

Вот: ту-дум, ту-дум, стоп. Трамвай подъехал к остановке. Теперь надо выждать минуты три-четыре. Ровно столько времени занимает дорога от остановки до входа в МОНИКИ.

Нет. На этот раз — нет. Будем ждать следующего.

Как хорошо тут, на солнышке!

Наташу разморило, она прикрыла глаза.

Совсем как на пляже у Волги, на травянистом берегу, куда они всегда ходили с одноклассниками. Или как на острове, куда они с классом ездили.

Только запахи — не речные. Пахнет бензином, пылью и выхлопными газами.

Но этим можно пренебречь.

И тогда увидишь вдруг, как на другом берегу, на соседнем островке, стоит одинокая женщина и призывно машет рукой.

Кому?

Может быть, даже ей, Наташе.

Хотелось бы разглядеть ее лицо.

Хотелось бы услышать ее голос.

И голос раздался! Совсем рядом.

Он был смутно знакомым:

— Чтобы не получить ожогов, не находитесь на солнце больше пятнадцати минут.

Наташа очнулась. Сначала она не увидела ничего, кроме солнечных бликов в глазах.

Потом разглядела.

Перед ней стояла Ирина, дочь Владимира Константиновича. Блистательная, как всегда. Но немного смущенная.

Ирина, которая когда-то увела у нее Андрея.

Наташин враг?

Да нет. Это было так давно. В другой жизни.

Теперь у Наташи не было врагов. Ведь она начинала жить с нуля.

— Лавочка с видом на море и обратно? — сказала Ирина. — Здравствуй, Натали.

— Здравствуй, — равнодушно ответила Наташа.

— Папенька сказал, что тебе лучше. А я ведь и не знала, что тебе было хуже. Я вообще ничего не знала.

— Ну и хорошо, — сказала Наташа. — Зачем тебе знать?

Она не меняла позы. Ей не хотелось шевелиться. Ей не хотелось разговаривать. И ворошить прошлое не хотелось.