— О чем? — безразлично спросил он.

— Скажи, что отдашь долг!

Он грустно улыбнулся, заглянул ей в глаза.

— Как?

Сотни вариантов тут же промелькнули в ее голове, ни один не подходил, но спасительный выход все же должен был существовать. Надо лишь спокойно подумать. Она судорожно улыбнулась.

— Подожди… Топор еще не опустился… Ты ведь хотел найти «жирного кота», помнишь? Не нашел?

— Нет. А ты?

Аня на секунду заколебалась.

— Да нет, откуда! Но… Не знаю. Ты можешь куда-нибудь спрятаться на день-другой? Хорошенько спрятаться?

— А смысл?

— Я что-нибудь придумаю.

— Возьмешь в долг? Это ничего не изменит.

— Я еще не знаю, что сделаю! Двенадцать кусков в баксах, конечно, сумма большая… Но ты не вешай нос, Олег! Пока мы вдвоем, мы обязательно что-нибудь придумаем!

Она ясно видела, что он сам не придумает ничего, если за полтора года не нашел иного выхода, как сбежать из Ленинграда. Боль, страх, острая любовь переполняли Анину душу, и через миг она была уверена, что найдет тот единственный шанс, который спасет любимого.

— Спрячься завтра до вечера, — решительно сказала она. — Дай мне сутки. Все будет нормально.

— Девчонка ты… Меня, может, ждут уже на выходе.

— Посиди спокойно. — Она встала. — В Риге твоя шпана с нами не справится. Оторваться отсюда — чистый пустяк.

Еще полчаса назад она заметила, что в зал вошел Гарик Кристапович с футляром саксофона в руках. Аня нашла его в углу, где он со своим приятелем жевал моченый горошек, запивая его пивом из одной кружки на двоих. Аня ощущала в себе какую-то ожесточенную решительность, непривычную собранность и потому, даже не поздоровавшись с Гариком, спросила с ходу:

— Гарик, ты всех здесь знаешь, конечно?

— Все кабаки — мои друзья, — ответил Гарик.

— Сможешь вывести меня и моего друга через кухню?

— А что вдруг?

— Нас ждут снаружи. Один гад привел компанию, а я с ним не хочу больше встречаться, так он со злости собирается…

— Понятно, — прервал ее умненький Гарик. — Сделаем… Капля водки ведь ничего не стоит, правда? Накапай нам с другом по капле на каждый зуб.

Аня вывернула из сумочки все оставшиеся у нее деньги.

Через полчаса вместе с Олегом они через кухню вышли из подвала, пересекли темный проходной двор, нырнули под арку и оказались на узкой улице с еще не зажженными фонарями.

— Разойдемся, — нервно сказала Аня. — Тебе есть где спрятаться до завтрашнего вечера?

— Да.

— Позвони мне ровно в шесть.

— Ладно, но…

— Не надо, — торопливо сказала она. — Не говори ничего. Все уладим. Дай я тебя поцелую и иди.

Она быстро поцеловала его в холодные губы, отвернулась и стремительно пошла по улице.

Быть может, впервые в жизни мозг ее работал предельно напряженно, лихорадочно, разгоряченно, но очень четко. Она сразу поняла, что достать такую сумму, как двенадцать тысяч долларов, просто так невозможно. Не хватит ни ее накоплений на книжке, ни того, что можно выручить, продав шубу, браслет и побрякушки. Попытаться у кого-то занять, залезть в кабалу, в рабство на бесконечное время? Придется. Ане не было страшно, ее переполняла бурная, ликующая радость, потому что она знала: чего бы это ни стоило, а деньги она найдет. Варианты получения кредита были немногочисленны: Кир Герасимов, Дед Сухоруков, да, пожалуй, и все. Можно было на худой конец, набрать деньги по частям. А чтобы долг оказался поменьше, с учетом неизбежных процентов, надо будет все-таки продать и браслет, и шубу, снять со счета накопления, а отдых отца перенести на следующий сезон. Других вариантов пока не было. Если занимать по частям, то был резон тряхнуть мясника Сармы, он всерьез настроен на женитьбу и, может быть, поможет.

«Вывернемся!» — пропели в душе Ани победные фанфары, и она уже спокойно и деловито перебирала в уме все возможности по очереди: Дед, Кир, мясник, а еще, говорят, можно продать квартиру! В отдаленном уголке сознания промелькнула фигура папашки Штрома. Ведь уголовная ситуация — это его профессия? Но этот вариант Аня не брала в расчет — в милицию она не верила совершенно.


Как всегда, в одиннадцатом часу вечера она позвонила в дверь Деда. Он долго возился с запорами, прежде чем приоткрыть дверь. И не успела Аня ступить в прихожую, как он заскрипел, прерывисто дыша:

— Ох, лихоманка меня, голуба, колотит… В глазах крути и грудь давит.

— Заболел, что ли? — спросила Аня.

— Захворал, голуба, захворал. Но ты входи, входи. Что тебе-то свой заработок терять? По бюллетеню у нас не платят, хотя я сегодня ни на что не способный. Ты мне хоть компресс сделаешь, горчичники поставишь, вот ведь какой я стал кавалер!.. А был орел, ох орел!

Приволакивая ноги, он добрался до дивана и повалился лицом вниз.

— Ладно! — весело сказала Аня. — Сейчас влепим тебе горчичники, потом стакан водки тяпнешь и утром будешь здоровенький.

— Буду, буду, голуба, назло врагам буду.

— А врача вызывал?

Он поднял голову и покосился подозрительным глазом.

— А зачем мне врачи? Не-е… Я никого не вызываю.

Что правда, то правда. Аня уже давно приметила, что из осторожности Дед не приглашает к себе в дом никого. Иногда немытая посуда оставалась в раковине неделями, вышедший из строя старый телевизор Дед не ремонтировал месяц, а потом купил новый. Такое было ощущение, будто порог его квартиры переступали только самые близкие, проверенные люди, а остальных он остерегался. Из-за своего сейфа, что ли?

Порадовавшись, что сегодня ее обязанности качественно изменились, Аня быстро нагрела воды, в деревянной хлебнице нашла пакет горчичников, раздела Деда догола и заклеила ими всю спину от ягодиц до шеи.

Через пару минут Дед завыл и потребовал содрать с тела раскаленную припарку, но Аня, недолго думая, уселась ему на спину да еще подпрыгивала, изображая скачки с препятствиями.

— О-ох, мучительница! — стонал Дед и кряхтел натуженно: — Мучительница, ты ж меня в гроб сведешь, кто тогда тебя кормить будет?

Через полчаса, когда у Деда от жестоких процедур уже глаза закатывались, Аня отлепила с заалевшей спины горчичники, промыла кожу мокрым полотенцем, обернула Деда простыней и закутала в грязноватый халат.

Хлебнув густого и сладкого как патока чаю, Дед разом взбодрился, глазки его заблестели, и он лукаво глянул на Аню.

— Люблю я тебя, голуба, но денег тебе не дам!

— Каких денег? — опешила она.

— Да таких! Я, голуба, большую жизнь прожил. И ежели человек пришел у меня денег просить, в долг, в заклад или еще как, то он и рта открыть не успеет, а я уже все вижу по глазам, задом чую, что пришел у меня денег клянчить! Вот так-то! У тебя глаз сегодня тот самый: просящий! Но я тебя очень люблю, и потому денег не проси — не дам! Кредит жизнь портит. Не проси.

Не так-то он был прост, старый леший, видать, действительно не по-пустому прошагал по жизни. Все знал, все понимал, а до чего не доходил умом, то учуивал звериным нюхом. И хотя говорил он со своим обычным смешком, вроде был благодушен, Аня сразу поняла: уговаривать дедушку, упрашивать его — занятие пустое, лишенное смысла. Деньги — это та сфера жизни, где Дед существовал в другом измерении, был другим человеком, подчинялся другим законам и правилам.

— Деньги-то мне, конечно, нужны, — без напора начала Аня, но он снова захихикал.

— Не-е, голуба! Тебе деньги не нужны! Для своих лет ты у меня достаточно хороший куш имеешь. И одета, и обута, и вся вон какая гладенькая! Ухоженную девку всегда по коже видно! Коль ваша шкура атласная, значит, в хороших руках состоит! А коль все хреново, так вы ни за какими пудрами, ни за какими кремами не упрячетесь — и прыщи, и шелуха на шкуре! Не, голуба, тебе деньги не нужны! Это твоему хахелю деньги понадобились!

— Какому хахелю? — обмирая, спросила Аня.

— Да уж не ведаю, какому, тебе про то лучше знать. Хахель-то у тебя есть или должен быть, голуба. Но мне это без разницы. Я против закона природы не пру! Ты свое дело при мне аккуратно справляешь. И я доволен, и тебе хорошо. Но твоих кавалеров я кормить не буду. А уж тем более из беды их выручать! Не-е.

— Ты же богатый, черт! — рассмеялась Аня. — В могилу, что ли, капиталы свои возьмешь?

— Может, я богатый, голуба, а может, из последних сил содержание тебе справляю. Не исключено, что я уже завещание в твою пользу написал, но только тебе долго ждать придется, пока я окочурюсь!

— Ни хрена ты не написал! — весело возразила Аня.

— Значит, напишу, — кивнул Дед. — А сейчас ничего не проси. Туфелек, трусиков нет — скажи, подарю. А деньги — получаешь свою ставку, и все, рыбец!

— Рыбец так рыбец, — согласилась Аня.

— И вообще, никогда в долг не бери, если нет к тому обеспечения. Лучше убей кого и отыми деньги, но в долг не бери.

— Ладно, убью, — пообещала Аня и закончила строго: — А сейчас давай спать, дед! У меня завтра день жуть какой тяжелый, и я пораньше уйду.

— И то ладненько, голуба, у меня тоже глаза закрываются.

Он послушно закрыл глаза, а Аня несколько минут смотрела на него и никак не могла взять в голову, действительно ли этот рыхлый, дряблый старик умудряется проворачивать крупные подпольные дела, загребает несметные деньжищи и держит под контролем целую компанию мошенников, как на то намекал Кир? Ничего уголовного в облике старикашки не было, разве что ключ от сейфа, висевший на шее. Аня задумалась. Какая же странная, притягательная сила таится в этих самых ДЕНЬГАХ, если человек даже на пороге смерти стремится приумножить их количество, хотя знает, что не сможет обменять глупые бумажки на радость существования, на удовольствие! Или они сами по себе наполняют душу счастьем?