— Точно, — ответила она.

Штром захлопнул сейф, сел к столу, закурил и взглянул на нее внимательно.

— Так. Допустим, ты не врешь. Антона Николаевича Сухорукова знаешь?

— Нет, — тут же выдохнула Аня, зная, что так следует отвечать на любой опасный вопрос. Сперва скажи «нет», а уж потом подумай, что будет дальше.

— Значит, Деда ты тоже не знаешь?

— А это одно и то же?

— Одно, дорогая, одно. И никогда ты к Деду в гости не ходила, никогда с ним не баловалась, никогда он тебе подарков не дарил?

— Нет, — повторила Аня, пытаясь припомнить, в каком состоянии оставила Деда. Вроде бы все было в порядке.

— На работу устроилась? — резко сменил тему инспектор.

— Нет. И меня уже не возьмут.

— Почему это?

— Потому что я беременна, — с легким вызовом ответила она.

— Да? — засомневался Штром.

Аня встала и выпрямилась.

Штром дернул ртом и сказал с сомнением:

— Может, и так, а может, растолстела от пирожных с ликером.

— Отвезите к врачу. Через полчаса будете иметь справку. Ну а курсы, на которые вы меня направили, сами знаете, закрыли.

— Знаю, — кивнул он. — Знаю, что ты ходишь на них в частном порядке.

Он явно колебался, скорее всего никак не мог определить, в какую графу «подопечных» теперь отнести Аню. В ресторанах ее всю зиму не было видно, около гостиниц — тоже. И эти курсы… А с другой стороны, ее холеность и отсутствие работы наводили на размышления.

— Если не секрет, от кого ребенок?

— Не хочу говорить, — смело ответила Аня.

— Не знаешь или не хочешь?

— Знаю, но не скажу.

— Ну что ж, дорогая, на работу тебя, понятно, не зачислят, платить тебе декретные деньги ни один начальник отдела кадров не пожелает, но зато я сейчас оформлю тебе…

— Перестаньте, — с неожиданной для себя смелостью прервала его Аня. — Беременной женщине, инспектор, вы ни хрена не оформите.

Он негромко засмеялся.

— Ты права. Всерьез будешь рожать?

— Непременно.

— Тогда после того, как выйдешь из этого кабинета, беги из Риги и не возвращайся сюда лет пять.

— Это почему еще?

Он помолчал, потом сказал без официального оттенка в голосе:

— Ладно. Поскольку ты мне с самого начала нравилась, я скажу, почему тебе надо бежать. Потому что ты была знакома с Сухоруковым и у него бывала. Но на твое счастье, это знакомство и сам Дед Сухоруков отрицает.

Он выдержал паузу, но Аня с невероятным трудом удержалась от вопроса: «А что с ним, с Дедом?»

— Он отрицает, хотя валяется в больнице избитый до полусмерти и еле говорит.

— Да? — Аня сама себя не слышала из-за грохота в голове — там будто граната взорвалась.

— А в больницу он попал по вызову соседей, которые нашли его в квартире окровавленного, без сознания, со сломанной челюстью и ребрами. Но он все отрицает. И избиение, и ограбление — все.

— А при чем тут я? — с трудом выговорила Аня.

— Да при том, что Деда, конечно же, утром ограбили. И ограбили крепенько. Но он в этом не сознается, потому что ему лучше деньги потерять, чем объяснить, откуда он их взял. И потому Дед не даст нам никакой наводки ни на бандитов, его сокрушивших, ни на того или ТУ, кто этих бандитов привел. Будет молчать. Правда ему невыгодна. Он вообще заявил, что утром лампочку в люстру вкручивал и с табуретки упал, отсюда и травмы. На нашем языке это означает, что «жертвы преступления нет». А значит, нет и преступления, и преступников.

— Это для меня слишком сложно.

— Врешь, Плотникова, для тебя все очень понятно. Даже понятней, чем мне.

Он помолчал, и Аня благоразумно не прерывала его молчания.

— Хорошо. — Штром резко поднялся. — Я еще раз к Деду съезжу, а ты, Плотникова, посиди и подумай.

Она снова оказалась в коридоре. Ожидание продлилось несколько часов. По коридору ходили какие-то люди, на Аню никто не обращал внимания, а она ни о чем не думала. Мозги ее отключились, она словно спала наяву, мысли и мутные образы плавали в сознании, не задевая никаких чувств. На время она не обращала никакого внимания, поскольку оно то ли остановилось, то ли проплывало мимо нее.

Штрому пришлось встряхнуть ее за плечо, когда он вернулся.

— Иди, Плотникова, назовешь внизу свою фамилию, и тебя выпустят. И помни, что я сказал: исчезни. Сегодня же и навсегда. Прощай.

Аня встала и двинулась по длинному тускло освещенному коридору к лестнице.

На улице было темно и ветрено. Выпавший утром снег таял под ногами. Аня взглянула на часы. Оказалось, что пошел уже седьмой час вечера.

Сармы дома не было. Аня не сразу нашла ее записку на круглом столе в своей комнате. Корявым почерком и с кучей ошибок было написано:

«Анна! Ты прекрасная девчонка, и спасибо тебе за все! Мы с Иваром поехали за деньгами, будем часов в десять, так что никуда не уходи! Как я рада! Да, твой Олегушка был в полдень, посидел, мы перекусили и немного выпили. Он тебя не дождался, ушел и будет звонить вечером. Целую. Сарма».

Аня не понимала, отчего Сарма счастлива и почему она, Аня, стала причиной этого счастья. Безвольно переставляя ноги, она добралась до дивана и подумала, что, может быть, есть записка и от Олега. На тумбочке около дивана ничего, кроме книжки на английском, не было.

Совершенно машинально Аня выдвинула ящик, хотя записки там быть не могло, и непроизвольно открыла шкатулку, где хранила свои ценности.

Шкатулка оказалась пустой. Ни золотого браслета дяди, ни ее побрякушек из серебра, ни сберкнижки.

Аня туповато смотрела на шкатулку, пытаясь вспомнить, куда она переложила все свое богатство, заглянула в сервант, но ничего, кроме документов и писем, не обнаружила. Какая-то смутная догадка мелькнула в ее сознании, и Аня пошла к телефону. Номера Виктора она не вспомнила, но нашла его на стенке.

Трубку подняла Раиса Андреевна, сразу возликовавшая:

— Ой, Аннушка, что ж это я вас так давно не видела и не слышала?! Вы меня огорчили! Эта гнусная Галина просто обнаглела! Представляете, на той неделе…

— Раиса Андреевна, — монотонно произнесла Аня, — Виктор дома?

— Витенька убежал полчаса назад. Не знаю, куда, но…

— Но?

— Но я случайно слышала, как он говорил по телефону. Судя по всему, он пошел провожать кого-то на вокзал! По-моему, уезжает этот ужасный Олег! Я, откровенно говоря, очень рада, потому как…

— Куда он уезжает?

— Ну, я же не подслушиваю чужих разговоров, Аня! Куда-то уезжает и, как мне показалось, навсегда! Такое событие меня…

Аня положила трубку.

Она вспомнила, что и московские, и ленинградские поезда отправляются с вокзала по вечерам.

Аня оделась, вышла из дому и сперва неторопливо, а потом почти бегом ринулась на вокзал.

По табло информации в кассовом зале она определила, что ленинградский поезд отправляется через двенадцать минут.

По лестничным переходам она взлетела на перрон, метнулась к головному вагону и сразу увидела Виктора. Слегка растерянный, он озирался по сторонам и, заметив Аню, крикнул радостно:

— Вот и ты! А Олега нет! Сказал — второй вагон, десять минут осталось, так и опоздать можно!

— Куда он едет?

— Да на чей-то день рождения в Питер! То ли брата, то ли свата! Он у меня свою зажигалку «ронсон» забыл, просил поднести! Слушай-ка, я что-то засомневался! Может, он сказал двенадцатый вагон, а не второй? Давай жди здесь, а я побегу!

Он тут же ринулся вдоль перрона. Аня посмотрела ему вслед, рассеянно отвернулась, скользнула взглядом по параллельной платформе — в свете фонарей мелькнула знакомая шапка. Мелькнула и тут же исчезла в потоке людей, двигавшихся вдоль дизельного поезда, уходящего неизвестно куда.

Ане показалось, что ее будто ударили. Ни о чем не думая, она бросилась к переходу и, на кого-то натыкаясь, кого-то сбивая, взлетела на противоположную платформу.

Не разбирая дороги, Аня бежала вдоль вагонов и уже в середине состава увидела шапку.

— Олег! — крикнула она что было сил.

Он уже стоял около проводника и подавал ему билет. В руках всего лишь небольшая сумка.

— Олег, — тихо повторила она.

Первого пронзительного крика он не услышал, а на едва прошелестевший шепот обернулся.

Тяжелое лицо его дернулось, он оставил билет в руках проводника и шагнул ей навстречу.

— Олег, не уезжай! — задыхаясь, проговорила она. — Не уезжай, все будет хорошо. Я тебя люблю. У нас все есть, есть деньги, мы за все заплатим и уедем вместе.

— Пошла отсюда вон, проститутка! — скаля зубы, проговорил он. — Вон, сука!

— Подожди, ты же не понимаешь! Тебе не надо никуда ехать, я все сделала, я все уладила, мы будем вместе и уедем, куда хочешь…

— Я — с тобой? Да что ты мне дашь, кроме сифилиса? Иди, валяйся по кроватям со своими близнецами, со стариками, с иностранцами, с кем хочешь! Да меня блевать тянет, едва я тебя вижу!

До нее не доходил смысл его слов, она на них даже не обижалась, не чувствовала несправедливости, потому что все сказанное было правдой, а имел ли он, Олег, право это говорить, она решить не могла.

— Ну да, да, все так! Я что хочешь для тебя сделаю!

— Ты мне не нужна, падаль!

Проводник громко крикнул:

— Отправляемся, молодой человек! Целуйте вашу девушку и если едем, то едем!

Олег быстро оглянулся. Потом повернулся к Ане и незаметным резким движением ударил ее локтем в солнечное сплетение. У Ани перехватило дыхание, на миг промелькнула мысль, что все происходит совершенно не так, как ей сейчас представляется, что все совершенно по-другому, но, пока она пыталась разобраться в этой путанице, поезд дернулся, снялся с места, застучал колесами, и поплыли мимо квадраты освещенных окон, а потом стало пусто, невыразимо тихо.