— Не сомневаюсь, — кивнула Эллисон.

— Но мы справимся. — Тора подошла и села на грязную кровать Дикона. Вся комната была завалена одеждой, компьютерами, альбомами для рисования и грязной посудой. Совсем как в детстве. Не считая бросающейся в глаза коробки презервативов на захламленном ночном столике. Тора поймала ее взгляд и грустно улыбнулась.

— Мы не можем иметь детей, — сказала Тора.

— Потому что по закону вы брат и сестра? — спросила Эллисон, хотя уже знала, что причина не в этом.

На Торе были выцветшие джинсы и огромная толстовка «Орегон Стэйт Биверс», которую, как предположила Эллисон, она взяла у Дикона. Она выглядела уставшей и маленькой, но не такой грустной, как Роланд, и даже близко не такой грустной, как Дикон.

— Потому что психопатия имеет генетическую предрасположенность, — сказала Тора. — Не то, чтобы Дикон знал о том, кто он и кем… был. Я просто сказала ему, что не хочу детей.

— Так, значит, ты знаешь? — спросила Эллисон

Тора подняла руки.

— Я многое узнала, когда вломилась в кабинет и прочитала документы папы. Я узнала, кем мы были до папы. Остальное я выяснила сама.

— А ты уверена? Я имею в виду, насчет того, кто ты? — спросила Эллисон, не в силах представить себе Тору психопаткой. И все же…

— Я не могу рисковать, — сказала Тора. — Никого не может быть ужаснее биологического отца Дикона. Он убил маму Дикона.

— Я знала, что он кого-то убил, но не маму Дикона.

— Дик боится, что однажды он превратится в своего отца.

Эллисон вспомнила о перцовом баллончике, который дал ей Дикон. Ей и Торе. Ему нужно было защитить двух женщин в этом доме. Только от кого? От самого себя.

— Я провела кое-какие исследования после того, как узнала, кто мы такие, — сказала Тора. — Детям уже даже не ставят диагноз психопатия. Они ждут, пока тебе не исполнится восемнадцать. И знаешь почему?

Эллисон ждала ответа.

— Все взрослые, у которых диагностировали психопатию, проявляли ее симптомы в детстве, — сказала Тора. — Но не все дети, проявляющие те же самые черты, оказались психопатами. В основном… некоторые дети перерастают это. Мы могли бы вырасти из этого. А может, и нет.

— Мне очень жаль, — сказала Эллисон. И ей было искренне жаль. Слово «жаль» показалось здесь слишком маленьким, как если бы вы дали пенни человеку, который только что потерял миллион долларов. Тора, Дикон и Роланд подверглись неэтичной, незаконной, неопробованной и непроверенной операции на мозге, которая полностью и навсегда изменила их личности. И это сделал с ними их отец.

— Ты ведь хочешь детей, правда? — Эллисон поняла это по боли в ее глазах.

Тора мучительно прошептала: — Да.

— Всегда можно прибегнуть к услугам усыновления, — сказала Эллисон.

Тора улыбнулась.

— Верно. Мне бы этого хотелось. Может быть, когда-нибудь. Но в случае, если вы планировали детей с Роландом, ты должна знать…

— Я знаю, — сказала Эллисон. — Он сказал мне.

— Хорошо. — Тора потерла лицо и откинула волосы со лба. Она выглядела измученной. Эллисон хотела отправить ее в постель прямо в ту же секунду, но, похоже, Тора собиралась излить ей душу.

— Дикона начали мучить кошмары, когда ему было двенадцать, — сказала Тора. — Не просто страшные сны, ночные кошмары. Ему снилось, как животные нападают на него, и он просыпался в слезах.

Эллисон сочувственно кивнула.

— Он не хотел никому говорить, но я заставила его рассказать мне. Потому что я его "близнец". После того, как все ложились спать, я шла к нему в комнату, чтобы поспать с ним. Он лучше спал, когда я была рядом. Если он просыпался в слезах, я его утешала. Однажды ночью он сказал мне, что испугался, что это сделал не слизняк.

— Слизняк?

Тора улыбнулась.

— Так Дикон называл опухоль мозга, о которой ему рассказывал отец. Видимо, папа сказал, что опухоль была похожа на слизняка. Дикон винил его во всех ужасных поступках, которые он совершил. Но он боялся, что, возможно, это не причина, сказал он. Вот почему я… почему в конце концов мне захотелось выяснить, не случилось ли с ним чего-то такого, о чем я не знала.

— Так вот почему ты залезла в папины медицинские файлы? — спросила Эллисон.

— Поэтому, — сказала Тора. — И тогда я нашла этот большой файл под названием «Проект Рэгдолл». Я прочитала его от начала до конца. Не понимала и десятой доли этого, но осознала достаточно, чтобы понять, что ни у кого из нас никогда не было ничего плохого. Ничего. Но ты понимаешь, о чем я. Ни опухолей, ни повреждений, ни кист.

Эллисон ничего не ответила.

— Папа сказал мне, а я тебе, что все плохие поступки, которые я совершила, ложь, которую я говорила, что на самом деле это не моя вина, что это было в моем мозгу, — сказала Тора. — Это было моим единственным утешением. Но штука была ни при чем. Все дело было во мне.

— Ты была ребенком, Тора. Маленьким ребенком.

— Я знаю, — сказала она. — Но все же… — Она покачала головой. — Представь, что ты умная и гордишься этим, а потом выясняется, что ты умная, потому что доктор вставил тебе в голову микрочип, когда тебе было семь. Представь, что ты считаешь себя порядочным человеком, а затем выясняется, что единственная причина, по которой ты не стала монстром, заключается в том, что доктор просверлил дырку у тебя в черепе?

— Я не могу представить, — сказала Эллисон.

— Представь, что ты только что узнала, что Ро любит тебя только потому, что кто-то перестроил его мозг. Так и есть, знаешь ли. Если бы он действительно был так плох, как говорилось в досье, то никогда бы не смог полюбить по-настоящему. Каково это?

— Не очень круто, — признала Эллисон. — Но ведь он не виноват, что родился… — Как бы она назвала это? Родился злым? Родился неправильным? Родился сломленным? Родился больным? Она решила на этом остановиться. Роланд не виноват, что родился. Конец.

— Возможно, твой папа был прав, — сказала Эллисон. — Возможно, то, что мы называем злом, просто болезнь. Кто-то ведь должен был попытаться это вылечить, верно?

— Возможно, — сказала Тора, но это прозвучало так, будто она сама в это не верила. — Я никогда не говорила Дику о том, что я нашла в документах. Я никогда не говорила Ро. Думаю, они оба до сих пор верят в то, что сказал им папа. Им нужно в это верить. Я знаю, как ужасно было для меня узнать, что я не та, за кого себя принимала.

— Должно быть, трудно держать это в секрете, — сказала Эллисон.

— Нелегко быть единственным ребенком в семье, который знает, что Санта-Клауса не существует, — сказала Тора.

— Неужели я должна лгать ему в лицо, если он спросит, что я знаю?

Тора отвернулась и посмотрела в окно на длинную извилистую дорогу, которая когда-то давно привела сюда каждого из них.

— Иногда, — начала Тора, — ясными ночами Роланд стоит на пляже и смотрит на звезды, и кажется, что он смотрит, есть ли там Бог. Когда он это делает, я так сильно его люблю, что мне больно. Я боюсь, что однажды он поднимет глаза и увидит, что никто не оглядывается. — Тора встретилась взглядом с Эллисон. — Если бы ты знала, что никто не оглядывается, ты бы ему сказала? Или ты позволишь ему продолжать поиски?

— Разве это не пустая трата времени — продолжать поиски, если там никого нет? — спросила Эллисон.

— Там звезды, — сказала Тора.

— Скажи мне одну вещь, — попросила Эллисон. — Правильно ли поступил папа со всеми вами?

— Ох… кто знает? Он сделал нас хорошими, — сказала Тора. — Он не сделал нас мудрыми. Я понятия не имею, было ли это правильно или неправильно, хорошо или плохо. Я знаю, что это было бы сочтено неэтичным, судя по тому, как он это сделал. Но я спрашиваю себя: хочу ли я исправить то, что он сделал?

— Нет?

— Ни разу за миллион лет. Я мало что помню о своей жизни до папы, но я помню… — Ее голос затих. Она отвернулась к окну. Слеза скатилась с ее глаз, покатилась по лицу и упала на бедро. — Я помню достаточно.

Эллисон не стала расспрашивать о подробностях. Тора заслуживала немного конфиденциальности, даже секретности.

— Я знаю, что были и другие, — сказала Тора. — Я знаю, что он причинил им боль, когда пытался помочь. Но я знаю, что папа любил нас. Пойти на риск, на который он пошел, чтобы помочь нам, — это ведь любовь, верно?

— Это своего рода любовь, — сказала Эллисон. — Или, во всяком случае, попытка.

— Когда любишь кого-то, ты иногда делаешь выбор, который не хочешь делать. Делаешь вещи, чтобы помочь им, которые тебе не хотелось бы делать, — сказала Тора. Она смотрела в пол, но подняла в голову и встретилась взглядом с Эллисон.

Тогда Эллисон поняла, кто звонил ее тете в тот день.

— У меня было такое чувство, что это ты, — сказала Эллисон. — Но я сразу задавалась вопросом, зачем это тебе.

— Я видела, как ты лежала без сознания, — сказала Тора дрожащим голосом. — Я видела, как папа склонился над тобой в панике. И я видела, как скорая помощь увезла тебя. Ты выглядела такой беспомощной. Такой маленькой. Я знала, что папа сделал с нами, и думала… Мне было страшно.

— Ты боялась, что он сделает это и со мной? — спросила Эллисон. — Операция?

— Он лгал людям, чтобы сделать это с нами. Что, если он солгал и о том, что ты упала с лестницы, чтобы поэкспериментировать на тебе? Когда Дикон побежал искать Кендру и рассказать ей о случившемся, я позвонила твоей тете. Я притворилась, что я — это ты. Я не знала, что еще делать. Прости.

— Не стоит, — сказала Эллисон. — Сестры должны защищать друг друга.

— Так и есть, — кивнула Тора, лицо ее исказилось, будто она заставляла себя не падать духом. — Но я была не права, заставляя тебя бояться Роланда. Я так ошибалась на его счет. Я так его люблю. И тебя… я любила тебя и до сих пор люблю. Можешь ли ты полюбить меня?