— Иди, Моли останется. — Я смотрю на Молли, она пожимает плечами и кивает. Он все еще не теряет надежду.

— Иди! Я не поцелую тебя, пока ты не побреешься. — Он рычит и выходит из палаты с Хьюго за его спиной.

— Вы настолько милые, отвратительно! Я думала, что он с ума сойдет, пока ты была в коме, — она мягко улыбается.

— Ага, это весомая причина не мыться,— ворчу я.

Я не думаю, что это мило, он все время был здесь. Честно, я не ожидала ничего меньшего. Я уже приняла то, что он любит меня — иррационально, всецело, но так приятно. Он бы никогда не ушел, если бы не знал, что все будет хорошо.

— Правда. — Она кивает. — Я так рада, что ты в порядке.

— Спасибо.

В дверь стучат, и в палату заходит действительно горячий парень. Черт, ради него я бы и к цирку присоединилась.

— Мисс Паркер, я доктор Райкер, ваш ортопед. — Он выдает идеальную улыбку, чем-то похожую на улыбку Тео.

У него копна волом темно-орехового цвета, и они спадают на его лоб, из-за того, что он ерошит их постоянно. Его глаза карие, но больше отливают золотом. На нем светло-голубая рубашка и бежевые брюки-чино. Какого черта, серьезно? Он горяч, даже когда не старается выглядеть горячо… он бы выглядел горячо, даже будь он уборщиком. У меня уходит пару минут, чтобы понять, что я ничего не сказала, а просто пялюсь на него. Эй, не нужно меня винить, у меня травма.

— Эм, привет, — говорю я тихо.

Он коротко улыбается Молли и начинает рассказывать о моих сломанных костях. Он оборачивается к панели на стене и нажимает на кнопку.

— Как вы можете видеть, ваша лодыжка…

— Бл***дь! — вскрикиваю я. Молли ворчит. Вот, черт! Как будто меня тащат по стеклу. Его губы вытягиваются в линию.

— Эм… сломана. — Он нажимает на другу кнопку.

— Это пока что все, что мы сделали с вашей ногой, потому что сломанные кости — это последнее, о чем вам стоит беспокоиться. Мы только сделали так, чтобы вы не потеряли свою ногу.

— Прекрасно. Большое спасибо.

— Это нужно для правильного срастания костей, и так же ваша ключица срастется благодаря платиновым пластинам, — он продолжает говорить все это очень профессиональным тоном, нажимая параллельно на разные кнопки. Я смотрю на Молли, которая кусает губу, следя за всеми его передвижениями.

— И как много времени пройдет, пока она полностью восстановится? — спрашивает она таким невинным голосом. Он смотрит на нее, и его профессиональная маска дает трещину, буквально на долю секунды его губы раскрываются.

— Скорее всего полное восстановление займет от шести месяцев до года, — говорит он, полностью сфокусировавшись на ней.

— О, спасибо за информацию, — мурлычет она. Он моргает и поворачивается ко мне.

— Хорошо, я закреплю вашу лодыжку. — Я киваю.

— Хорошо. — Он нажимает на кнопку и выходит из комнаты.

— Твою же мать! Самый горячий доктор в мире! — говорю я тихо.

— Я бы хотела, чтобы мой гинеколог выглядел, как он. Я была бы намного счастливее, если бы он смотрел на мою вагину. — Я смеюсь, и это больно, охренительно больно!


Молли тусуется у меня в палате, как будто ей больше совершенно нечем заняться.

— Молли, что случилось с Кэсси? — спрашиваю тихо. Ее лицо становится холодным, как лед.

— Она почти убила тебя, вот что!

— Я знаю… я не знаю, почему, но это имеет значение. Что с ней случилось? — давлю я. Она долго не отвечает.

— На ней не было ремня безопасности, она в коме и на жизнеобеспечении. Сейчас они пытаются вытащить ее. — Я тяжело сглатываю.

— Ребенок? — Она опускает глаза и качает головой. Бл***дь!

— Она здесь? — спрашиваю я.

— Да, но… — выдыхает она.

— Я хочу, чтобы меня отвезли к ней.

— Какого? Нет! — кричит она. — Тео будет вне себя! Ты как мученица, когда дело касается этой девушки!

— Нет! — вскрикиваю я. Я откидываюсь назад, и мои ребра протестуют.

— Она зависимая шлюха! — кричит она. — Она и так причинила тебе кучу дерьма! Она даже не в сознании, нет никакого смысла видеть ее!

— Что ж, больше дерьма она уже не причинит.

Может, это наркотики, кто знает? Я думаю, что мне просто жалко ее. Это грустно, что она лежит там совсем одна, у нее нет никого. Никто не будет скучать по ней, никто не будет скорбеть по ней. Я никогда не скажу этого Тео, но ясно вижу те причины, которые привели ее к этому. И эгоистичные поступки Тео были одной из тех причин. Я знаю, что такое потерять себя. И не могу представить того, что нет никого рядом, чтобы помочь тебе найти себя снова. У нее нет никого.

— Пожалуйста, Молли, — прошу я тихо.

— Ты даже не сможешь встать с этой кровати, — вздыхает она.

— Что ж, я как-нибудь выберусь отсюда, с твой помощью или без! — Я клянусь, я чувствую себя, как один из тех стариков, которые прикованы к постели.

— Твою мать, Лилли! Только пять минут с ней, и ты никогда не скажешь Тео, что я тебя отвозила к ней! — ворчит она.

— Даже если я скажу ему, я никогда не скажу, что это была ты, — отвечаю я.

— Ладно, я пойду, схожу за креслом. — Она покидает палату, всем видом показывая, как ей не нравится эта идея.

Она возвращается и подкатывает кресло к кровати.

— Тебе действительно не следует покидать кровать.

— Просто несколько сломанных костей, — огрызаюсь я.

— Лилли, ты чуть не умерла. Перестань отрицать это дерьмо! Это бесит! — огрызается она. О, черт, она действительно недовольна происходящим.

Я сажусь и свешиваю ноги с кровати, точнее, огромный белый гипс.

— О, черт! У меня будут отвратительные шрамы!

— Детка, тебя словно пропустили через мясорубку, и шрамы — это последнее, о чем нужно думать, — ухмыляется она.

Я смотрю вниз, и из-под моей рубашки тянется трубка.

— О, отвратительно! Она пугает меня, позови медсестру, чтобы она убрала это! Меня сейчас стошнит! — Я чувствую подступающую рвоту. Я ложусь обратно на кровать. Кладу руку на живот, и из моего желудка тоже тянется трубка. О боже! Это чем-то смахивает на фильм «Матрица». В палату заходит медсестра, не одна из тех, кого я уже знаю.

— Все в порядке? — улыбается она.

— Уберите это сейчас же. — Указываю на пакет, прикрепленный к кровати, Молли пытается сдержать смех. Медсестра подходит к кровати и берет планшет.

— Здесь говорится, что катетер нельзя убирать, как минимум, ближайшие сорок восемь часов.

— Я хочу, чтобы вы убрали это сейчас! — говорю я.

— Вы очень бледная, — замечает она.

— Да, это потому что я поняла, что из меня торчит трубка, а возле кровати висит пакет с мочой! — отвечаю я. Молли давится смехом.

— Хорошо, я позову доктора, это займет некоторое время.

— Отлично, — ворчу я. Медсестра уходит. Молли вытирает слезы.

— О, черт, Лилли, ты слишком смешная.

— Мне нужно проведать Кэсси до того, как Тео вернется, так что, видимо, мешочек идет с нами, — ворчу я. Господи, это отвратительно!

Молли помогает мне пересесть в кресло. Мои конечности словно желе. Все болит, как сука, но я пытаюсь выглядеть бодро, чтобы Молли не передумала.

— Дай мне плед. Я не хочу, чтобы кто-то видел мою мочу. — Она ухмыляется. — Даже не смей смеяться, — тычу я в нее.

Она оборачивает пледом мои ноги, чтобы спрятать пакет. Моя сломанная нога торчит, как копье у рыцаря на турнире.

— Хорошо, готова? — спрашивает она.

— Веди.

Молли катит меня по коридору, и мы попадаем в лифт. Мы одни здесь.

— Ты знаешь, куда идти? — спрашиваю я.

— Да, она на четвертом этаже. — Как будто это удивительно, почему бы Молли не знать, где лежит Кэсси.

— Я думала, что Тео захочет увидеть ее, она потеряла ребенка…. И он потерял ребенка, я знаю, что он стал принимать факт о ребенке, благодаря тебе. — Сжимает она мое плечо.

— Он не был у нее. Он скорбит и зол. Он держится перед тобой, но….

— Я знаю, он сломлен. Я вижу это. — Я кладу свою руку на ее. — Спасибо, что попыталась.

— Было плохо, Лилли. Как будто ему было все равно. Мне пришлось сказать о ребенке, — говорит она. — Как будто он сфокусирован только на тебе, и без тебя ничего не имеет значения.

— Он не может просто смириться с Кэсси, потому что я смирилась. Я всегда имела с ней дело, если она была обеспокоена, — улыбаюсь я грустно. Мой несносный непонятный мужчина.

Лифт останавливается, и двери открываются. Мы проезжаем по коридору и въезжаем в палату. Одна из медсестер останавливает нас.

— Мы здесь, чтобы увидеть Кэсси, — говорит ей Молли. Сейчас часы посещения, так что медсестра кивает и указывает нам на главную палату.

Двери открываются, и мы попадаем в палату, наполненную различными приборами и пиканьем. Субтильное тело Кэсси лежит посреди кровати. Все ее лицо в ссадинах и синяках. Огромная рана тянется через ее щеку и губу, огромное количество швов держат вместе кожу. В ее рту трубка и еще куча капельниц тянется к ее рукам. Ее живот исчез, из желудка торчит трубка.

— Что будет с ее телом? — спрашиваю я тихо.

— У нее нет родственников. Она была уже без сознания, когда ее привезли, и потеряла ребенка. Он уже не придет в сознание, так что, скорее всего, ее кремируют. — Я киваю. — Тео пока ничего не говорил, потому что, ну, ты умирала, буквально. У него были другие приоритеты. — Я грустно киваю.

Я только надеюсь, что она не была в сознании, чтобы осознать то, что она потеряла ребенка. Так легко обвинять и судить ее, но Кэсси больна. Она наркоманка, у которой, скорее всего, и психическое расстройство. Тео никогда бы не оставил ребенка ей, но она хотя бы знала, что ее ребенок жив.

Я подъезжаю к кровати. Я знаю, что доктор ничего мне не расскажет, но она просто лежит тут, такая… это все ничего мне не говорит, куча всяких отчетов и рентген. Я точно понимаю, что значит смерть мозга. Я оглядываюсь на Кэсси, умиротворенно лежащую на кровати. Ком встает у меня в горле, она так молода, у нее вся жизнь была впереди, но, в конце концов, она оказалась здесь. Она не хотела помочь себе; может быть, это лучший исход.