Но, конечно, суровой беседы с подчиненными на тему, как мы дошли до жизни такой, что при резкой смене обстоятельств не оказалось того, кто бы взял на себя общее руководство операцией, не избежать. Хотя я четко осознаю, что в первую очередь это мое упущение как руководителя. Просто ситуация поменялась очень стремительно. Обычно мы с отцом всегда имели возможность подменять друг друга, прикрывать спины в деле окончательной координации общих действий в экстренных моментах, так что назначать кого-то непосредственным заместителем с расширенными полномочиями у нас не было необходимости. Но вот, как говорится, она назрела и вылезла наружу вот таким боком.

Когда мы заканчиваем все, что можно было сделать, и дед Миша уезжает за Зинаидой Ивановной, Леся предлагает отважно сбежать до их возвращения и вернуться с извинениями и компенсацией позже, когда основная буря утихнет.

— Папа сам тут разрулит получше нас, а мы потом приедем и подлизываться будем, — заверяет она нас, и мы, само собой, дружно и смело соглашаемся. Хоть в чем-то у нас на данный момент единство взглядов.

В город мы с Василисой едем на заднем сидении машины Федоровых с без умолку щебечущей и распевающей Настеной в качестве буфера между нами. И, если честно, я очень рад присутствию этого чудного ребенка, волшебным образом снимающего напряжение четырех взрослых людей. Совершенно очевидно, что слова деда Миши заставили каждого из нас задуматься и осознать ошибочность слишком острых реакций, опрометчивых решений и нежелания понимать ход мыслей близкого человека, приведший его к тем или иным выводам и поступкам. Я и так знал, что страдаю этой фигней — «сначала психую — потом думаю», особенно когда дело касается Василисы, но реально удивлен, что и извечно невозмутимый Шон не безгрешен. Конечно, наш взрыв возмущения можно оправдать тем, насколько страшно почувствовать даже намек на возможность потери. Но я ведь не оснований своим реакциям сейчас ищу. Если уж на то пошло, Леся и Васька в своих действиях руководствовались тем же самым. А значит, в этом моменте мне следует поставить знак плюс вместо минуса. Ведь, если бы Василисе было на меня плевать, ничего бы из этого не случилось. Ладно, добавим это к моему извинятельному списку, чего уж там. Но на данный момент меня в большей степени другое волнует. То, что Василиса предпочла довериться в трудный момент не целой толпе мужиков, а одной, в сущности, еще малознакомой женщине. Это что, тенденция в принципе, та самая пресловутая интуиция в действии или просто следствие работы широкоизвестной дамской логики? Это мне как бы на будущее знать необходимо, дабы просчитывать в случае чего наперед и подстраховываться. Не потому что я собираюсь позволить еще хоть раз случиться подобной ситуации, но жизнь вообще нас редко спрашивает о наших планах — это раз. И даже данная геморройная ситуация еще не исчерпана — это два.

Первым делом в пути я, конечно, звоню отцу. Узнав мой голос, он буркает: «Сейчас» и отключается. Перезванивает через пару минут, очевидно, оказавшись вне зоны слышимости Марины.

— Ты в порядке, сын? — почти строго спрашивает он.

— Да.

— Василиса?

— Тоже, — отвечаю, покосившись на нее.

— Вы где?

— Едем домой.

— Домой не надо. Там после ночных событий не особо уютно, и к тому же уже работают строители.

Вот, значит, как. Просто взломом все не ограничилось, было продолжение кордебалета. Ладно, сейчас рядом с напряженно прислушивающейся Василисой я это обсуждать не буду. Как и то, что мое чувство вины перед ней возрастает, как и уважение к прежде осмеянной женской интуиции. Вкупе с разгоревшейся с новой силой злостью к ублюдкам, столь нахально демонстрирующим нам свою вседозволенность и безнаказанность. Ну, суки, я разберусь, как ответить вам взаимностью!

— Езжайте в офис, там скоординируйтесь уже нормально, — отец чуть выделяет последнее слово, акцентируя, однако, а не заставляя меня чувствовать себя виноватым. — Потом надо переправить Василису сюда, к Марине, и поставить свой пост охраны. А мы пока с тобой порешаем все, сынок, и заодно подготовимся к их возвращению.

Боль, настоящая, тягучая, липкая, та, что больше просто монотонной тоски, к которой привык за годы, вдруг заполняет нутро и сковывает мышцы. Да, отец однозначно прав, именно так и следовало действовать, руководствуясь разумными доводами, но, черт… черт… твою же ж мать! Отпустить Василису сейчас, потерять ее из виду — разве не значит утратить безвозвратно даже те эфемерные успехи, что каким-то чудом обломились мне нежданно-негаданно? У нее же будет время, целая хренова уйма времени, чтобы все передумать, переиначить, стереть и выбросить из головы! Что тогда? Ко мне она вернется опять совсем чужой, накрепко закрытой и навеки уже недоступной, учитывая, что хрен мне еще судьба подкинет такую ситуацию, в которой она волшебным образом откроется и подпустит ближе. Как же все не вовремя, еще и учитывая этот сегодняшний косяк. Но как бы меня не ломало от собственной неуверенности и эгоистичного желания ни за что не выпускать мою любимую занозу из виду, выбор между моими хотелками и ее безопасностью вообще не стоит. Поэтому отец прав, и Василиса поедет в Краснодар, а мне останется надеяться, что я не полный неудачник, и чаша весов в ее длительных размышлениях все же если и не склонится явно, то хоть качнется в мою сторону.

— Да, пап. Так все и сделаем.

— Хорошо. Жду вас завтра. И, Сень… мне кажется, будет лучше, если перевозкой Василисы не ты займешься.

А вот это прямо обидно. Что собственный отец не верит, что смогу доставить ее без проблем? Гнев вскипает моментально, сделав дыхание резким и горячим.

— Думаешь, я не справлюсь? — едва сдерживаясь, выдавливаю я.

— Нет, дело не в том. Просто, если они метят в тебя, то находясь рядом, ты подвергаешь Василису риску.

— А если не только в меня?

— Тогда все равно полезно разделиться и заставить их пометаться за двумя мишенями и определиться четко, кто же им нужен на самом деле. Ты, как объект, который они хотят физически устранить с пути, или она, как инструмент возможного давления.

Злость моментально откатывает. Опять со мной это происходит. Сука-а-а, надо как-то лучше контролировать свои эмоции, Сеня!

— Ладно, я понял. Но только я с Василисой тогда две группы пошлю. Хрен они к ней даже подступиться смогут!

— А вот это верно, сынок. В этом случае больше не значит хуже. Ну, все, до связи. Мне возвращаться надо.

— Увидимся, пап.

— У них все хорошо? — Василиса впервые заговаривает со мной после нашего почти скандала.

— Да, у них все в порядке, — отвечаю я, и она опять отворачивается к окну.

Я пробегаюсь взглядом по ее лицу, от нахмуренного лба к длинным ресницам и чуть подрагивающим крыльям носа, вниз к губам, которые к моему облегчению не раздраженно сжаты. Невыносимо хочется обласкать ее не только глазами, и от силы этого желания руки сжимаются в кулаки, а губы колет от воспоминания, какими ошалелыми и неистовыми были наши поцелуи до того, как в наше пространство вторглась проклятая мохнатая скотина. Когда еще такое повторится?

Уже на подъезде к городу я набираю дежурного в офисе.

— Ше-е-еф! — вопит Роман, узнавая меня, и тут же на заднем плане раздается гул мужских радостных голосов. — А мы уже думали к вечеру начинать прочесывать все вокруг в поисках тебя!

— И как искали бы? — спрашиваю мрачно. — Ходили бы и заглядывали под каждый листик и камушек?

— Эм-м-м… — мнется мужчина на том конце. — Я так понимаю, что идти на поводу у твоей девушки было ошибкой?

Я кидаю быстрый взгляд на бесстрастно взирающую в окно Василису, которая сейчас скорее уж похожа на привычную мне Снежную королеву. Она не может слышать Романа, но все равно мне становится некомфортно.

— Не парься, все правильно. Просто нам стоит разработать протоколы на будущее, учитывая этот опыт.

— Ясно, — Роман все понимает и без лишних объяснений.

Но это все потом, сейчас о насущном.

— Как там обстановка? — перехожу я к делу.

— Дай, — слышу я в трубке голос Молотова. — Шеф, ты уже в норме?

— Лучше всех! Так что там у нас?

— А у нас веселье по полной программе. Но мы бы предпочли рассказать тебе все лично. Ты сможешь в офис подтянуться, или нам куда выдвинуться?

— Буду минут через сорок.

— Вот и ладушки. А то тут тебя как раз дожидаются еще со вчерашнего вечера.

— Кто это?

— Да господин Зарицкий же. Уже выпил весь твой дорогой коньяк для гостей и выспался на всех диванах.

— Чего вы его не выставили?

— Он говорит, что все равно не уйдет, пока с тобой не повидается, и утверждает, что может быть весьма полезен. Да и вообще, он прикольный, и не скажешь, что мажор. Такие байки травит, оборжались мы прямо! — А, ну, языком молоть — это у нас Марик всегда был непревзойденный мастер!

— Нашли себе развлечение на работе, — недовольно бурчу я. — Ладно, ждите, я скоро. Только ничего не болтайте там с порога, я не один приеду.

— То есть, будущая мадам Кринникова-младшая тоже будет? — хмыкнув, осведомляется Леха.

— Молотов! — предупреждающе рычу я.

— Да я молчу, молчу! — ржет он, и, перед тем как отключиться, я слышу, как этот шутник фальшиво запевает мелодию марша Мендельсона. Ну, погоди, засранец, я из тебя на тренировке дурь то при случае повыбиваю!

Перед офисом Леся привычно целует меня, толкая животом и вынуждая согнуться.

— Ты же знаешь, что я тебя люблю, Седенький, — шепчет она, щекоча мое ухо. — Сделай все как надо!

— Все, что будет в моих силах, матушка Гусыня, — так же тихо отвечаю я.

— Просто все! — строго нахмурив брови, она грозит мне пальцем.

Василису Рыж с чувством обнимает и тоже что-то неслышно тараторит на ухо, отчего та открыто улыбается и бросает на меня короткий взгляд. От этой мимолетной встречи глазами под диафрагмой будто кто-то немного ослабляет узел, а все потому, что в нем так нужное мне сейчас тепло. Совсем немного, неявно и на краткий миг, но я то знаю, если женщина смотрит так, значит, гроза почти миновала. Уж поверьте засранцу с обширным и многогранным опытом в этом вопросе, которым я и впредь намерен пользоваться без зазрения совести. Хотя отныне все приобретенные навыки и знания буду использовать для охмурения, соблазнения и завоевания лишь одной конкретной женщины.