— Вы не обслужите меня поскорее? — спросила она кассиршу, смазливую блондинку по имени Кэти Корриган, которая так удивилась просьбе Норы, что начала пробивать ее покупки, несмотря на возмущенную очередь, растянувшуюся до корзин с фруктами.

— У моего малыша сегодня день рождения, — объявила Нора во всеуслышание и продемонстрировала пакет полосатых бело-синих свечей. — Вы сделали доброе дело, — сказала она кассирше, складывая в пакет четыре упаковки печенья.

Выйдя из супермаркета, Нора прыгнула в «фольксваген» и помчалась домой. Она любила возвращаться сюда, ей нравилось увязать каблуками в траве, пересекая лужайку, нравилось слушать, как шуршит под ногами палая листва на крыльце, и сразу распахивать незапертую дверь. Рикки Шапиро слушала Элвиса, и хотя пластинка была заезженная и скрипела, Нора прибавила громкость, проходя мимо. Она повесила пальто в шкаф и в очередной раз восхитилась им. Джеймс в кухне на полу играл в кубики. Рикки за столом красила ногти розовым лаком и вслух подпевала Элвису.

— А вот и новорожденный! — воскликнула Нора. Она подхватила Джеймса и крепко его поцеловала. — Как они себя вели? — спросила она у Рикки.

— Хорошо, — ответила та, — Если не считать того, что Билли так и не показался из своей комнаты.

В этом не было ничего нового, так что Нора спустила Джеймса на пол и, пока малыш цеплялся за ее ногу, распаковала печенье и разложила на блюде.

— Не тот цвет, — бросила она через плечо Рикки.

— Розовый — мой цвет, — снисходительно ответила девчонка.

— Ладно, — пожала плечами Нора, — Пожалуйста. Можешь и дальше так думать, если хочешь.

— Розовый обалденно мне идет. — Рикки принялась дуть на ногти, чтобы скорее сохли.

Нора тем временем вытащила кошелек и отсчитала шесть долларов.

— Красный, — Она подошла к двери кухни. — Билли! Мы празднуем день рождения Джеймса!

— Вы смеетесь, — сказала девушка, — Мама никогда в жизни не позволит мне носить красное. С моими-то волосами!

— Твой цвет — красный, — пожала плечами Нора. — Хочешь верь, хочешь нет. Кстати, зря ты так укладываешь волосы. Лучше вымой их и пусть высохнут сами.

— Чтобы они завились мелким бесом?! — язвительно осведомилась Рикки, — Ну уж нет.

— Ладно, — пожала плечами Нора. Она втыкала свечи в печенье. — Как знаешь. Если хочешь выглядеть как все, вместо того чтобы подчеркнуть свою индивидуальность, дело твое. Джеймс ел?

— Угу, — отозвалась девушка.

Ногти у нее уже достаточно подсохли, чтобы можно было надевать пальто. Она бросила флакончик с розовым лаком в сумочку, но на ногтях лак почему-то смотрелся бледнее, чем она ожидала. Вот из-за этого Рикки терпеть не могла сидеть с детьми Норы Силк: вечно она уходила, чувствуя себя дура дурой. Она и сама не знала, почему каждый раз возвращалась: не так уж ей были нужны эти деньги. Малыш — просто лапочка, зато Билли мог свести с ума кого угодно. То он желал играть в «Монополию» по три часа кряду, то отказывался даже говорить с ней — сидел у себя в комнате, завернувшись в затрапезное старое одеяло, жевал соленые крендельки с чипсами, и вид у него при этом был настолько безумный, что Рикки не осмеливалась заговорить с ним первой. Иногда ей казалось, что она слышит через дверь, как он скрипит зубами.

Все это было нужно ей как собаке пятая нога. У нее всегда было все, чего она хотела, и, откровенно говоря, временами из-за этого она чувствовала себя ужасно. У нее даже появилась привычка раздавать свои вещи, и особенно часто она отдавала их своей лучшей подруге, Джоан Кампо, которая по субботам и воскресеньям подрабатывала в закусочной у своего отца. Сейчас она подумала, что отдаст Джоан свой новый свитер из нежно-розовой ангорской шерсти; возможно, Нора права и ей больше подходит алая или малиновая гамма.

Если жизнь Рикки что-то и омрачало, это было то обстоятельство, что ее отец зарабатывал больше, чем отцы ее подруг. Он заказал себе новенький «кадиллак эльдорадо» и всегда приносил домой вещи из «Абрахама и Страуса», он даже подумывал пристроить Рикки на следующее лето на работу в отдел одежды для девушек, тогда она сможет покупать себе шмотки с десятипроцентной скидкой. Иногда, в особенности в обществе Джоан, Рикки начинало казаться несправедливым, что с ее семьей случаются всякие хорошие вещи. Она уже четыре раза успела побывать во Флориде. Она знала, как заказать в номер еду и напитки и как приподнять край юбки, чтобы из-под него показался кринолин, по ее опыту, мальчишки были от этого без ума. Все сходились во мнении, что ее брат — самая светлая голова в школе и лучший бейсболист в недолгой истории их городка. А ведь соседи еще не знали, что их мать, Глория, говорит по-французски настолько хорошо, что в состоянии заказать обед в любом приличном ресторане, и всегда носит нейлоновые чулки, даже когда пылесосит.

И все же Рикки продолжала сидеть с детьми Норы Силк, хотя у Норы не было ничего такого, что Рикки считала подобающим иметь женщине в ее возрасте — то есть мужа и приличного дома. Ни один из домиков округи по меркам Рикки на приличные не тянул, в ее понимании таковым являлся двухэтажный дом с камином и бассейном. Сама она намеревалась к возрасту Норы обзавестись не только мужем и домом в Сидерхерсте или Грейт-Неке, но и двумя маленькими дочками, которых она в своих мечтах видела одетыми в одинаковые розовые платьица, хотя красные шляпки с сапожками тоже с ходу отметать не стоило.

— Чуть не забыла. Вам звонили из бюро подписки, — спохватилась Рикки, застегивая пальто.

— Черт! Они меня увольняют?

— За две недели вы не оформили ни одной подписки, так что они просто проверяли. И еще вы должны им четырнадцать девяносто пять за предыдущих подписчиков.

— Придется им подождать, ничего не поделаешь. — Нора облизала пальцы и поставила блюдо с сооружением из печенья на стол. — С днем рождения, малыш! — проворковала она, наклонившись, чтобы снова взять Джеймса на руки, — Выходи! — крикнула она Билли, — Свечи сейчас догорят, — Она убедилась, что не забыла спрятать спички в карман, чтобы у Билли не возникло искушения поджечь что-нибудь, и чмокнула Джеймса в щеку, — Ах ты, мой котенок, — засюсюкала она, — Мой маленький цыпленочек.

Рикки не любила печенье и вообще была на диете, но почему-то не могла оторвать глаз от Норы с ребенком. Он действительно был очень хорошенький. Просто лапочка. А Нора, с распущенными волосами, прямыми, как у маленькой девочки, в свете праздничных свечей имела вид загадочный и мечтательный. Сегодня на восемь вечера у Рикки и Джоан Кампо было назначено парное свидание. Они собирались встретиться с двумя старшеклассниками из математического кружка и пойти в кино на «Дневник Анны Франк». Рикки уже дважды видела этот фильм, поэтому позаботилась захватить коробку с носовыми платками. Каждый раз, когда Рикки плакала, лицо у нее заливалось розовой краской. Или это была бледно-алая?

— В следующую субботу приходить? — спросила она от двери.

— Ну да, — Нора кивнула, — Пока я не раскрутилась с посудой, от Арманда мне никуда не деться. Может, твою маму что-нибудь заинтересует? Я могла бы на неделе пригласить ее с подругами. Или прийти к вам.

— Вряд ли, — ответила Рикки, — Мама считает, что пластик — это дешевка.

— Что ж, ее ждет потрясение. В будущем никто не станет пользоваться ни хрусталем, ни фарфором. Разве что бедные и невежественные люди, которые ничего не понимают. Передай ей это, может, она передумает.

— Угу, — буркнула Рикки, — Боюсь, будущее мало ее интересует.

Как только девушка ушла, Нора подхватила Джеймса и отправилась за Билли, который забаррикадировался у себя в комнате.

— Я начинаю сердиться, — предупредила Нора, налегая на дверь.

Билли в это время сидел на кровати, завернувшись в шерстяное одеяло, и ел чипсы. Привязанность к старому одеялу в таком возрасте не вызывала у Норы понимания. По ночам она прокрадывалась к сыну в комнату и отрезала от одеяла куски, пока он спал, так что теперь от него осталось меньше половины и оно походило скорее на пелерину.

— Я начинаю очень сильно сердиться, — сказала Нора и забарабанила в дверь кулаком.

Будь его воля, Билли не расстался бы с одеялом даже в школе, но миссис Эллери, учительница третьего класса, каждый раз настаивала, чтобы он убрал его на верхнюю полку в шкаф для одежды. Однако запретить ему брать одеяло с собой на площадку она не могла, и все перемены он просиживал на асфальте, съежившись под одеялом, и пытался добиться невидимости. С каждым разом это удавалось ему все лучше. Теперь, вместо того чтобы третировать, одноклассники его не замечали, а Билли Силку только того и надо было. Его мать отказывалась в это верить. Она уже и так унизила его дальше некуда, пригласив в гости троих одноклассников, которых он ненавидел, — по одному в неделю. Каждый раз Нора пекла печенье и играла с гостями в войну, а Билли сидел на стуле в кухне и смотрел на них, но говорить отказывался. Билли никак не мог донести до Норы, что даже если бы эти мальчики и хотели с ним дружить (а они определенно этого не хотели), их матери ни за что не позволили бы им прийти в гости к Силкам еще раз. Как будто она сама не видела, какое лицо было у мамаши Марка Лесковски, когда та обнаружила, что Марк уплетает пончики с кока-колой под пение Элвиса, а рядом с ним в своем высоком стульчике сидит Джеймс, до ушей перемазанный шоколадным пудингом, и размахивает ложкой. Всякий раз, когда ей казалось, что она дружески болтает с мамами других мальчиков, они на самом деле неприкрыто допрашивали ее. От обрывков их мыслей, которые Билли улавливал, его бросало в краску: «Если у нее не хватает мозгов умыть ребенка, ей не следовало этого ребенка заводить. Если она не в состоянии приготовить своим детям человеческую еду, какая из нее мать?»

К исходу октября матери каждого ребенка в их классе было известно, что Нора разведена. Благодарить за это стоило длинный язык Стиви Хеннесси, который тем самым лишил Билли последнего шанса завязать отношения хоть с кем-нибудь. Так почему же она не понимала, почему не задумывалась, отчего Билли никогда не приглашают ни к кому в гости, отчего ее саму не предупреждают ни о ежемесячных родительских собраниях, ни о ярмарке выпечки, приуроченной ко Дню Колумба? Нора узнала о ярмарке в самую последнюю минуту и полночи простояла у плиты, сооружая ватрушки с кусочками пастилы и засахаренными вишнями, которые так никто и не купил. На следующий день все в третьем классе узнали, что уборщик выкинул Норины пироги в помойку, потому что никто не хотел брать их даже задаром.