— Что из этого следует? — спросил Хеннесси.

— Ее к этому принудили.

— Ты спал на этом диване. Всю ночь. Ты услышал бы, если бы кто-то вошел.

— Они прокрались в дом, — предположил Роберт. — Или угрожали детям еще днем, так что ей пришлось выйти к ним на улицу.

— Ладно. Мне нужно все обдумать.

Оба умолкли и попытались вообразить маньяка, орудующего в округе.

— Нет, не вяжется тут что-то, — покачал головой Хеннесси.

— Говорю тебе, — настаивал Роберт, — Она не ушла бы по своей воле. Просто допусти, что все может обстоять не так, как кажется.

Джо подумал, что эти слова в полной мере можно отнести к человеку, сидящему рядом с ним на диване. Может, он прячет где-нибудь подружку или рассчитывает получить солидную сумму по страховке. А сигарету за сигаретой смолит вовсе не потому, что Донна исчезла, а из страха за свою шкуру.

— Мы рассмотрим все возможные версии, — произнес он вслух.

Они закончили обследовать дом, но разговаривать на улице было слишком холодно, и Джонни Найт сел к Хеннесси в машину. Он подул на закоченевшие руки и потер их друг о друга.

— Ребятишки ничего не знают, — сказал он. — А с мужем что?

— С Робертом? — Хеннесси открыл бардачок, вытащил бутылочку пептобисмола и отвинтил крышку.

— С Робертом так с Робертом, — отозвался Джонни Найт, — Думаешь, он приложил к этому руку?

— Он работает в типографии. — Хеннесси глотнул лекарства и положил бутылочку обратно в бардачок, на потом. — Понятия не имеет, с какой стороны подойти к плите и как заправляют постель, а теперь у него на руках оказалось трое детей.

Джонни Найт пожал плечами.

— Она пропала. А он здесь.

— Черт, — выругался Хеннесси.

— Вот именно, — согласился Джонни Найт.

В их городке ни разу не случалось убийства, максимум — разбойное нападение, но Хеннесси обязан был начинать расследование, как будто убийство произошло. Он наведался в страховую компанию и выяснил, что застрахован был Роберт, а не Донна. Он съездил в Квинс и допросил мать и сестру пропавшей, побывал в банке, где у Дерджинов имелись сберегательные счета. Ни любовников, ни долгов, вообще никаких зацепок не обнаружилось. Все время до полуночи он провел на ногах, объезжал округу, опрашивал соседей, а когда вернулся домой, Эллен, уже одетая во фланелевую ночную рубашку и с застывшей на лице тревогой, ждала его на кухне.

— Ничего, — сказал Хеннесси и покачал головой. Эллен налила ему чаю и поставила на стол тарелку с печеньем. — Она как сквозь землю провалилась.

— У меня в мыслях это не укладывается. — Пока муж был на службе, Эллен обошла весь дом и заперла окна, а наружные двери закрыла на засов, — Мы с Донной все время общались. Я знала бы, если бы что-то было не так.

Хеннесси взял с тарелки крекер и разломил его пополам.

— Думаешь? — спросил он.

— Конечно знала бы. Она была моей подругой. О господи, — Эллен поставила чашку, — «Была».

Они молча переглянулись.

— Нет никаких признаков того, что она мертва, — заметил Хеннесси.

— Джо! — одернула мужа Эллен. — Не смей так говорить, — Она взяла печенье и тоже разломила, — Что Роберт сказал детям?

— Что она поехала отдохнуть.

Эллен поднялась, ополоснула чашки, поставила их на сушилку и добавила:

— В последнее время она не слишком хорошо себя чувствовала.

— Что? — насторожился Джо.

— Несколько недель назад она как-то пришла и начала говорить, что наелась камней или что-то в этом роде. Я подумала, что у нее несварение желудка.

— Что именно она сказала? — вскинулся Хеннесси.

— Джо! — возмутилась Эллен, — Я тебе не свидетельница. Не надо говорить со мной таким тоном, как будто я преступница.

— Ладно, ладно, — мягко произнес он, как разговаривал бы с любым другим свидетелем, который вдруг заартачился, — Просто попытайся вспомнить. Ты не замечала никаких признаков чего-то неладного?

Эллен покачала головой.

— Камни, — протянул Хеннесси.

— Я пошла спать. Это невыносимо.

Хеннесси двинулся в спальню следом за женой, думая о камнях. Чтобы наесться камней, нужно глотать их целиком, иначе сломаешь зубы и подавишься крохотными острыми обломками. Нет, не так. Нужно выбирать их по одному и открывать рот. Закрыть глаза и глотать, а потом принять на себя все последствия своего выбора.


Щенок спал рядом с его кроватью, на маленьком синем коврике, и по ночам в своих снах все время куда-то бежал. Он бежал по траве, бежал под дождем, бежал среди звезд, которыми была утыкана черная ночь.

— Эй, малыш, — окликал его иногда Эйс с постели и, протянув руку, трепал щенка между ушей.

Но тот никогда не просыпался, лишь поскуливал во сне да переворачивался на другой бок и бежал дальше. Раньше кто-то заботился о нем, поэтому, когда кто-то другой снова стал заботиться о нем, это не стало для него полным потрясением и он всецело доверился своему новому хозяину. Стоило Эйсу лишь вытянуть губы, как щенок мчался к нему со всех ног, не дожидаясь свиста. Большую часть времени он проводил в ожидании нового хозяина: в его комнате, где Мэри скрепя сердце позволила ему поселиться, хотя она лично предпочла бы, чтобы пес жил в подвале, а еще лучше — во дворе, у школы, перед дверью, из которой Эйс всегда выходил после звонка без пятнадцати три. Когда-то кто-то заботился о нем — вот и все, что он знал. Кто-то купил ему кожаный ошейник с серебряным жетоном, на котором было выгравировано: «Меня зовут Руди, а мою хозяйку — Кэти. Я живу по адресу Кедровая улица, дом 75». Эйс отцепил жетон, но выбросить его рука не поднялась. Он спрятал его во внутренний карман кожаной куртки, и серебряный прямоугольник уже успел оставить отпечаток на коже.

— Руди, — шептал Эйс спящему щенку. — Руди, апорт! — приказывал он, забрасывая палку на другой конец спортплощадки после уроков.

Он ждал, что кто-нибудь поинтересуется, откуда у него вдруг взялся чистокровный щенок немецкой овчарки, но никто не задал ни единого вопроса. Первые несколько дней он прятал пса у себя в комнате и тайком подкармливал мясом и молоком. Он даже устроил щенку туалет из старых газет и в первую неделю брал к себе в постель, и малыш сворачивался клубочком под одеялом, измученный испытаниями, которые выпали на его долю. Лапы у него были ледяные, а между подушечками запеклась кровь, оставлявшая на полу бледные красные полосы.

Когда Мэри обнаружила в мусорном бачке описанные газеты, она догадалась о появлении собаки. У нее было сверхъестественное чутье на грязь, а собак она считала никчемными созданиями. Эйс боялся, что мать устроит ему допрос с пристрастием и заставит отдать щенка в приют, но она лишь заявила, что не потерпит шерсти на мягкой мебели и попрошайничества за столом, и потребовала, чтобы Эйс трижды в день выводил щенка на улицу. Вечером, едва Святой вернулся с работы, Мэри сказала:

— Сходи полюбуйся, кого твой сынок притащил домой.

Святой постучался в комнату сына и вошел, а увидев щенка, наклонился и похлопал в ладоши.

— Иди сюда, малыш, — сказал он, но Руди испугался и забился под кровать. Святой распрямился и негромко свистнул, но пес к нему не пошел.

— Такой не помешал бы мне на заправке, — сказал Святой сыну.

— Прости, бать, — ответил Эйс, — Он предпочитает не выпускать меня из виду.

Вечером, когда они ужинали, щенок в комнате Эйса принялся скулить и царапать лапой дверь, чтобы его выпустили.

— Твоя собака? — спросил Джеки.

Эйс уткнулся в свою тарелку. После аварии он избегал брата, не пошел даже кататься на новеньком «бель-эйре» Джеки, том самом, на который копил деньги.

— Моя.

— Смотри, чтобы твоя псина не брехала по ночам.

Эйс посмотрел на брата. Со вставными зубами и заново собранной челюстью Джеки казался солидней, взрослее. И все же, когда щенок заскулил, Джеки, похоже, занервничал. Тогда-то Эйс понял, что его брат знает — это щенок Кэти, и родители тоже откуда-то знали это, но не подавали виду, в точности как мистер Корриган. Отец Кэти беспокоил Эйса, он опасался, как бы тот не устроил скандал. Он мог бы обвинить Эйса в воровстве: дескать, это у Маккарти семейное, а потом забрать собаку и вызвать полицию. Или, еще хуже, врезать Эйсу, а у того рука не поднялась бы дать сдачи. Но это не остановило бы мистера Корригана, он дал бы Эйсу оплеуху и оставил лежать на лужайке перед домом.

Однако же, когда их пути таки пересеклись, мистер Корриган повел себя так, будто видел и Эйса, и щенка впервые в жизни. Он притворился, будто всецело поглощен прилаживанием крышек к жестяным мусорным бачкам. Зато щенок узнал мистера Корригана: шерсть у него на загривке встала дыбом, он навострил уши и негромко зарычал. Эйс замер, ожидая, что мистер Корриган набросится на него, но тот лишь развернулся и потащил бачки к дому.

Так что когда и в школе тоже никто не поинтересовался, откуда у Эйса взялась собака, он уже не удивлялся. Парни, курившие за углом перед началом уроков, не сказали ни слова, хотя и попятились при виде щенка. Руди повсюду ходил за Эйсом как привязанный. Он растягивался на кафельном полу в ванной, когда Эйс принимал душ, он трусил по пятам, когда тот отправлялся на свидание с Рикки Шапиро к забору у Южного шоссе, где они целовались, пока у обоих не начинали саднить губы. Но, как и ребята в школе, Рикки боялась щенка. Даже Дэнни Шапиро, похоже, стало не по себе, когда он понял, что щенок будет сопровождать их после учебы каждый день.

— А он кусается? — спросил Дэнни.

— Бог ты мой, он ведь еще щенок. У него молочные зубы.

Эйс зашвырнул теннисный мячик на заснеженную лужайку перед домом Вайнманов, и Руди бросился за ним.

— Угу, — с опаской сказал Дэнни, глядя, как четвероногий друг мчится обратно к ним. — Молочные клыки.