— Сампайу совсем зарвался, раздраженно бросила Кларита.

— Нет, я на него не в обиде, — возразила Арлет. — Наоборот, я вижу, что он искренне меня любит, и это достойно уважения. Скажи, почему Сампайу я верю безоговорочно, хотя и не люблю его, а в Сесаре сомневаюсь?

Кларите нечего было ответить на этот вопрос, и она промолчала.

— Знаешь, что мне посоветовал Сампайу? — продолжала между тем Арлет. — Чтобы я попросила Сесара назначить точную дату свадьбы!

— Ну и?.. — не удержалась от вопроса Кларита, уже по тону Арлет догадавшись, как повел себя в этой ситуации Сесар.

— Он сказал, что сейчас у него много дел, которые надо закончить, прежде чем отправиться в свадебное путешествие.

Часто бывая в Понтале по делам кооператива, Маркус однажды решился спросить у Флориану, действительно ли тот приучал своих малолетних дочерей к вину и сигаретам. Флориану остолбенел от такого вопроса и не мог вымолвить в ответ ни слова.

— Я сразу не поверил Ракел, когда она мне это сказала, — извиняющимся тоном продолжил Маркус. — Но все же хотел уточнить…

— Так ты услышал эту мерзость от Ракел?! — изумился Флориану. — Господи, да как же она могла сказать такое о родном отце!

— Вы не расстраивайтесь, — попытался успокоить его Маркус. — К сожалению, Ракел способна на многое… А меня простите, пожалуйста, за этот дурацкий вопрос. Я не хотел сделать вам больно.

Домой он, однако, вернулся в дурном расположении духа и решительно заявил жене:

— Ну все, теперь ты можешь отсюда уезжать. Я говорил с врачом, он считает, что ты вполне здорова.

Кларита пришла на помощь Рут, умоляя Маркуса не обижать беременную жену, на что он ответил:

— Мне не стоит напоминать о ребенке! Я и так думаю только о нем. А эта особа, — он презрительно кивнул на Рут, — сама говорила не раз, что терпеть не может детей, особенно грудных.

— Я завтра же уеду, — сказала Рут.

— Нет, ты не уедешь, — твердо произнесла Кларита. — Я тоже имею право позаботиться о своем внуке.

Позже, улучив момент, она стала умолять Рут сдержаться, потерпеть, не обижаться на Маркуса:

— Он думает, что ты — Ракел, поэтому так злится. Но если ты не уедешь, то Маркус в конце концов полюбит тебя.

— Я больше не, могу притворяться, видя, как он мучается, — сказала Рут. — Мои силы на пределе. Надо рассказать Маркусу правду.

— Бедная моя девочка! — сочувственно произнесла Кларита. — Ты устала, я понимаю… Может, тебе действительно надо передохнуть? Поедешь на несколько дней в Понтал, соберешься там с силами, а потом приедешь сюда на судебное разбирательство и скажешь, что не даешь согласия на развод.

У Рут не было сил думать о предстоящем судебном разбирательстве — она с радостью восприняла предложение Клариты, мечтая лишь о том, чтобы поскорее стать самой собой, то есть Рут, а не Ракел.

Утром она покинула дом Виржилиу, даже не попрощавшись с Маркусом. Войдя в ее спальню и увидев там драгоценности Ракел, он очень удивился:

— Она не взяла их с собой?

— Да, — подтвердила Кларита. — Ракел оставила себе только обручальное кольцо, а остальное велела передать тебе.

— Невероятно! — растерянно молвил Маркус. — Неужели она и вправду изменилась?

Глава 13


По приезде домой Рут довелось пережить еще один удар: мать встретила ее холодно, почти враждебно.

— Ну что, у тебя ничего не получилось с Маркусом? — спросила она, не скрывая, что ее удовлетворил бы отрицательный ответ.

— Пока не получилось, — ответила Рут. — Но сеньора Кларита убеждена, что Маркус меня полюбит.

— Ты ей все рассказала? — изумилась Изаура. — И она тебя поддерживает?

— Да.

— Но развод все-таки состоится?

— Маркус полагает, что это неизбежно.

— Ну тогда нечего ходить в платье Ракел и носить обручальное кольцо! Сними его сейчас же! — грубовато потребовала Изаура. — Ты не Ракел!

— Мама, не надо так волноваться, — попыталась успокоить ее Рут, понимая, что у матери помутился рассудок после смерти Ракел.

Флориану подтвердил ее догадку:

— Ты не обижайся на мать, она стала странной в последнее время. По ночам пробирается к новым лодкам, которые купил Маркус, и сдирает с них краску. А я по утрам заново их подкрашиваю… Перед людьми стыдно… Так она убивается по Ракел.

Рут слушала отца со слезами на глазах, а затем, пожалев мать, сняла кольцо и платье Ракел, надела свою привычную одежду и волосы собрала в тугой пучок, как делала это прежде.

Увидев ее в таком облике, Тоньу забеспокоился:

— Сейчас ты совсем не похожа на Ракел. Оденься и причешись, как она! А то Маркус может тебя увидеть, он сейчас в Понтале. И тогда все откроется…

— Ну и что из того? — остекленелым взглядом уставилась на него Изаура. — Что из того, я тебя спрашиваю? Кто ты такой, чтобы лезть в нашу семью? Пусть Маркус все узнает! Потому что Рут не должна занимать место Ракел!

Тоньу растерялся, а Флориану силой увел жену в спальню.

— Дай ей успокоительного, — сказал он дочери, вернувшись в гостиную. — И надень, пожалуйста, платье Ракел. Тоньу прав. А мать ты не слушай, она несет бред.

Последовав совету отца и Тоньу, Рут вновь облачилась в платье сестры и в таком наряде отправилась на рынок за продуктами, не предполагая, каким тяжелым испытанием станет для нее этот выход в город. Уже с первых шагов по улице она ощутила на себе враждебные взгляды и отчетливо услышала у себя за спиной их шепот: «У, ведьма!.. Даже смерть ее не берет!.. Бедняжка Рут погибла, а эта вон процветает!..»

— Тоньу; я не вынесу этого, — сказала она ему, возвращаясь с рынка. — Они все меня ненавидят!

Тоньу перестал лепить свою скульптуру из песка и, как мог, стал утешать Руг:

— Пойми, они не тебя ненавидят, а Ракел!

— Мне от этого не легче!

— Но ты ведь любишь Маркуса? Тогда — терпи!..

Он осекся, заметив, что стоявшие поодаль рыбаки смотрят на них с явным изумлением: о чем так мирно могут беседовать эти двое?

— Рут, порушь мою скульптуру! — потребовал Тоньу.

— Зачем? — пришла в недоумение она.

— Пусть рыбаки не сомневаются, что ты — Ракел.

— Мне больно разрушать такую красоту.

Рут отдалилась от него на несколько шагов, а затем, разбежавшись, сломала песчаную скульптуру.

— Смейся! Громко смейся, — подсказал Тоньу. Рут попыталась изобразить хохот, но он получился более похожим на рыдания.

Рыбаки, однако, не заметили столь существенной детали и, устремившись на помощь Тоньу, схватили Рут, полагая, что она — Ракел, и поволокли к морю.

— Сейчас ты ответишь за все зло, которое натворила! — приговаривали они, окуная Рут головой в воду. — Если сама не утонула, то мы тебе поможем.

— Оставьте ее! Отпустите! — вынужден был нарушить конспирацию Тоньу, испугавшись, что Рут захлебнется. — Пусть ее судит Господь Бог!

Рыбаки, движимые жаждой возмездия, не слышали Тоньу, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы на помощь дочери не подоспел Флориану. Лишь увидев его, рыбаки спохватились и поняли, что зашли слишком далеко.

— Я же говорю тебе: кончай эту комедию, — бросила Изаура плачущей Рут, узнав, что случилось на берегу. — Тебя попросту убьют!

— Нет! — вдруг решительно заявила Рут. — Я пойду до конца, чего бы мне это ни стоило!

— В тебе нет сердца! — обвинила ее Изаура.

Едва Рут успела отдышаться и высушить волосы, как случилось еще одно малоприятное событие: в спальню к ней тайком пробрался Вандерлей.

— Я узнал, что ты в Понтале, и не смог тебя не повидать! — заявил он, сразу же набросившись на Рут с поцелуями.

— Уйди, негодяй! — отбивалась она изо всех сил. — Катись к своей невесте, к Андреа!

— Да что с тобой? — опешил Вандерлей. — Я же люблю тебя! А на Андреа женюсь из-за денег.

— Подонок! — продолжала свое Рут. — Не смей приближаться ко мне! Забудь меня!

Окончательно сбитый с толку, Вандерлеи попятился к выходу.

А спустя час он сказал Алемону, сидя в его баре:

— К сожалению, Ракел уже не та женщина, которую я знал!..

Приобретя неожиданного союзника в лице Сесара, Донату уверенно приступил к осуществлению их совместного плана: разбавив молоко спиртом, он подсунул это питье Тоньу и стал нарочно его подначивать. Спирт ударил в голову Тоньу, и он, в конце концов, набросился на отчима с кулаками.

— Tы убил моего отца, а я убью тебя! — кричал, не владея собой, Тоньу.

В этот момент как раз и появился Сесар, без промедления отправивший Тоньу в психбольницу. Убитая горем Алзира тем не менее догадалась попробовать молоко, которое пил Тоньу, и спрятала кувшин подальше от глаз Донату. Затем, разыскав Глоринью и Титу, сказала им, что Донату специально подпоил Тоньу, чтобы избавиться от него.

— Ты должна все это рассказать комиссару, — заявил Титу. — Пойдем к нему!

Однако Донату заметил, что кувшин с молоком исчез, и, пока Алзира отсутствовала, обыскал весь дом. Когда же Титу привел комиссара, в кувшине уже было обычное молоко, без всяких примесей.

— Я клянусь, что там был спирт! — плакала Алзира.

— Не плачь, — сказал ей Родригу. — Я верю тебе. Просто этот негодяй успел уничтожить улику.

А Тоньу между тем метался на больничной койке, повторяя: «Донату убил моего отца, а я убью его!» Затем, после большой дозы успокоительного, он затих и, лишь проснувшись на следующее утро, осознал, где находится.

— Доктор, отпустите меня, — взмолился он, — я бываю буйным только от спиртного.

— А вчера вы что-нибудь пили?

— Нет.

— Ну вот видите, — развел руками врач, — спиртное тут ни при чем. Просто болезнь обострилась, и вас надо лечить.