— Флетчер! Милый Флетчер! — возбужденно воскликнула Пилар, протягивая руки. Подойдя к Хокинсу, она положила ладони ему на плечи и расцеловала в обе щеки. — Ты нашел ее. Я так рада. Только не уводи Чар без пальто. Она замерзнет на башне. Если ты, конечно, не обнимешь ее, чтобы согреть, а?

Они оба засмеялись. Флетчер, не отпуская Чар, свободной рукой обнял за талию блистательную хозяйку вечера, и их веселый смех оказался настолько заразительным, что Чар невольно тоже улыбнулась. Ну что она могла с собой поделать, если ей нравился Флетчер? И несравненная Пилар, очевидно, тоже видела в нем что-то особенное, так открыто демонстрируя перед гостями их дружеские отношения.

— Я больше не в силах сопротивляться, — сдалась Чар, прильнув к Флетчеру; он крепче обнял ее и одновременно отпустил Пилар.

— Но ты должна помнить, Чар, чему я тебя сегодня учила: говори «нет» до тех пор, пока он не потеряет голову от страсти, — предупредила Пилар, шутливо погрозив пальчиком. — Флетчер приехал, потому что искал тебя. Говорит, что ради дела, но, по-моему, этим чудным вечером ты ему нужна совсем по другой причине.

Чар перестала улыбаться. Она прерывисто вздохнула и внезапно ощутила беспокойство. Она хотела бы выскользнуть из объятий Флетчера, но он крепко сжимал ее плечо.

— Он приехал, потому что он — глупец, — ответила она, не глядя на Флетчера.

— И глупец может быть хорошим человеком, — заметила Пилар. — Я уже пришла к выводу, что он — джентльмен, хотя и зарабатывает на жизнь своим фотоаппаратом.

— Но я ловлю в объектив не только красоту, Пилар. Я стараюсь говорить о жизни правду без прикрас.

— Именно поэтому я и дарю тебе свое благословение, — ответила она и, вздохнув, коснулась тонкими пальцами, унизанными кольцами, его волос. — Как жаль, что ты не блондин. Я люблю мужчин со светлыми волосами. Если бы ты был белокурым, я, может быть, отбила бы тебя у Чар.

— Если бы у него были фиолетовые, розовые или еще какие-нибудь волосы, я уступила бы его тебе. Конечно, если бы ты была уверена, что он не появится в самый неподходящий момент в самом неподходящем месте, — отшутилась Чар. Она не хотела покидать магазин, где царило шумное многолюдное веселье. Если она окажется один на один с Флетчером, ей не удастся совладать со своими чувствами. Сейчас она это отчетливо поняла.

— Я думаю, ты сама не знаешь, к чему стремится твое сердце, — патетически воскликнула Пилар.

— Ничего не могу сказать о своем сердце, — перебила ее Чар, — но умом понимаю, что вокруг плетутся нити какого-то тайного заговора.

— Так оно и есть, — признался Флетчер. — Пилар разрешила мне увести вас отсюда еще час назад. Я сообщил ей, что у меня самые честные намерения побеседовать с вами о делах. Она же выразила надежду, что мне не удержаться в рамках делового разговора. Вот так-то.

— Вы спрашивали ее разрешения? — Чар удивленно подняла бровь.

«Какие дивные у нее брови», — подумал Флетчер.

— Это единственный способ увести тебя отсюда. Ты работала весь вечер, пока я изображала королеву, — настаивала Пилар.

— Я прекрасно провела время, — возразила Чар, хотя ей очень захотелось уйти вместе с Флетчером.

— С ним тебе будет еще лучше, дорогая, — подмигнув, сказала Пилар. — А теперь идите. Пришел Пьер. Мне с ним нужно поговорить немедленно, иначе придется коротать сегодняшнюю ночь в одиночестве. Посмотрите, какие у него чудесные светлые волосы! О, Флетчер, какая жалость!

С этими словами Пилар величественно поплыла навстречу своему нынешнему любовнику и доброму старому другу, предоставив Флетчера и Чар друг другу.

— Ну, мисс Броуди, теперь, когда вы получили согласие вашей опекунши, будет ли мне позволено показать вам прекрасный ночной Париж?

Чар медленно повернулась к нему, еще не зная, на что решиться, что ответить. Но когда она посмотрела в его глаза, сердце само подсказало ответ, и ей не пришлось долго искать нужные слова. Они непроизвольно сорвались с языка.

— Я была бы рада, мистер Хокинс, — сказала она тихо.

На его лице Чар увидела такую искреннюю, такую откровенную и нескрываемую радость, что это не могло оставить ее равнодушной. Этот Флетчер, дерзкий и непредсказуемый, волновал ее и очень ей нравился. И в тот момент, когда она посмотрела ему в глаза, в эти черные, бездонные глаза, она поняла, что потеряна для любого другого мужчины. По крайней мере, на эту ночь. На эту прекрасную ночь в зимнем Париже.


Чар прильнула к Флетчеру. Если бы она этого не сделала, то ее могло бы ветром унести в эту черную, черную ночь, и она летела бы в ночном небе подобно метеориту или спутнику. Но если Флетчер крепче обнимет ее, может быть, вместе им удастся удержаться на земле. Чар не улыбалась перспектива стать частью вселенной.

— Испугалась? — прошептал Флетчер, касаясь губами ее волос. Голос его звучал приглушенно.

Чар отрицательно покачала головой и закрыла глаза. Она услышала, как Флетчер засмеялся. Когда третий, последний лифт поднимал их на самую вершину Эйфелевой башни, Чар судорожно вцепилась в свитер Флетчера.

С ними в кабинке находился человек, лифтер, который не обращал на Чар и Флетчера никакого внимания. Каких только влюбленных парочек он не видел в этом лифте!

В ночной тишине, со скучающим лифтером в качестве свидетеля, Чар вдруг услышала много такого, чего раньше не замечала: глухие удары бьющегося сердца, взволнованную нежность выдоха, звук, который возникает, когда слова срываются с губ и сразу же тонут в густых шелковых локонах. Все это происходило с ней впервые в жизни. Чар замерла и забыла обо всем. В первый раз здесь, в тишине, она прислушивалась к себе и ощущала то, что происходит с ней. Чувствуя, как одно прекрасное мгновение сменяется другим, Чар недоумевала, почему она никогда не замирала, чтобы прислушаться к Россу — к его сердцу, к его дыханию. Прошла еще минута, и дверь лифта открылась. Чар и Флетчер вышли и оказались в застекленном пространстве на вершине Эйфелевой башни.

— Хотите выйти наружу? — спросил Флетчер, указывая на открытую смотровую площадку.

Чар отрицательно покачала головой и наконец отодвинулась от Флетчера. Ее руки нехотя соскользнули с его свитера, и она, подойдя к окну, прижала ладони к стеклу. И в тот же момент услышала звук, ставший уже таким знакомым. Щелчок и жужжание, издаваемое фотоаппаратом Флетчера. Не глядя на него, девушка спросила:

— Почему вы так часто фотографируете?

— Потому что вы прекрасны. Я говорил вам об этом в Дель-Мар и говорю теперь, и не устану этого повторять, пока вы не прогоните меня. Очень надеюсь, что этого никогда не случится. Тогда я смогу наблюдать за вами сквозь свой объектив, создать фотохронику вашей жизни. И так будет всю жизнь, до самой старости.

— Может быть, вы сами захотите уйти, когда встретите кого-нибудь, кого посчитаете еще прекраснее.

— Может быть, — с сомнением в голосе ответил Флетчер.

— Расскажите мне о вашем плане, — попросила Чар, испугавшись, что здесь, на вершине башни, наедине с Флетчером она забудет обо всем и совсем потеряет голову. Он должен говорить о чем-нибудь другом, а не только о красоте и о любви. Может, сама судьба соединит их жизни, если она будет сохранять благоразумие.

Флетчер отвернулся от окна и прислонился спиной к стене рядом с Чар.

— Это статья о» тихих» миллионерах. Расчетливые, но жертвующие большие деньги на благотворительность, они избегают вторжения прессы в их жизнь, потому что журналисты стараются каждому привесить какой-нибудь ярлык. На самом деле в их среде тоже есть своя собственная социальная иерархия. Они держатся просто и естественно. Этим людям, в отличие от нуворишей или политических деятелей, нет нужды производить на кого-нибудь впечатление. Одни владеют огромными состояниями, полученными по наследству, другие сделали колоссальные деньги путем удачных спекуляций или вложений в производство. Они живут в своем замкнутом обществе и вне его чувствуют себя неуютно. Все другие люди, не входящие в их круг, — только армия, призванная работать, чтобы поддерживать их богатство, красоту и комфорт.

— А вы? Вы — генерал в этой армии. Несмотря на свой снобизм, они доверяют вам. — Чар повернулась к Флетчеру, заинтересованная его рассказом о мире, в который она была вхожа, но к которому не принадлежала. — Они летают в Париж, в Милан, в Нью-Йорк к своим художникам-модельерам, парикмахерам или пластическим хирургам. По одному взмаху руки им доставят самый модный наряд, последний крик парижской моды. Им стоит только пошевелить пальцем, и он окажется у них в шкафу. Моим платьям тоже случается висеть рядом с работами всемирно известных кутюрье. Может быть, и вы найдете им место в своей статье.

— Не оригинально, — пренебрежительно бросил Флетчер и взмахнул рукой, словно отбрасывая эту идею. — Это было уже тысячу раз. Я хочу, чтобы читатель узнал этих людей с той стороны, с которой знаете их вы, создавая красивые вещи для тех, которых большинство из обывателей никогда не увидит. Я не собираюсь показывать миру ваши платья, Чар, но я хочу, чтобы мир узнал о вдохновении, из которого рождается модель, о кропотливом труде, вложенном в каждый стежок, об удивительном конечном результате этого тяжелого физического труда и полета фантазии. Я понимаю, какую важную роль ваша работа играет в жизни тех людей, что присутствовали на свадебном приеме. Платье невесты было очень эффектным, и она не сомневалась, что так и будет. Вы его придумали и вы его создали. Вы понимаете, что потратили месяц жизни на то, чтобы она один вечер чувствовала себя очаровательной?

В возбуждении Флетчер повернулся к стеклу, защищавшему их от порывов зимнего ветра. И, словно забыв, о чем они говорили, потеряв дар речи, поднял камеру, чтобы запечатлеть этот миг, подаривший ему вдохновение.

— В ваших глазах я выгляжу довольно благородно, — тихо сказала Чар, — почти как модистка при каком-нибудь королевском дворе. Словно я при свечах шью за гроши лайковые перчатки.