Айя Субботина - Секрет

— Нет, нет, нет! – С досады бью телефоном о ладонь, но он все так же намертво глух. – Ну включись, ну миленький…

— На мой, - протягивает свой Филин, но я мотаю головой.

Мне не нужен просто_телефон, мне нужен Мой Мужчина, который остался внутри него.

Нужно что-то придумать. Возможно, тот старый с кнопками, еще работает? Найти бы.

С высоты своего роста Филин разглядывает мою трагедию взглядом сытого коршуна.

— Слушай, Туманова, ты с ногой – и слезы не льешь, а тут из-за телефона слезы и сопли.

— Я всегда с ногой, даже с двумя, - отмахиваюсь от его грубоватых, но искренних попыток меня поддержать.

— Что у тебя там? Ты его из рук даже на парах не выпускаешь.

— У меня там много полезной информации, все мои контакты, фотографии страниц и мудреных книги и много чего.

— И твой мужик, да?

Я вскидываюсь от неприятной царапающей интонации его голоса.

— Видел его, когда ты из «Кекса» выскочила как ошпаренная. – Он дает время, чтобы я вспомнила, о чем речь, и продолжает: - Туманова, что за папик у тебя?

— Папик? - не понимаю я.

— Ну, - он начинает загибать пальцы, - крутая тачка, явно немолодой, ты по первому свистку к нему выскочила.

— Он не «немолодой», - начинаю злиться я. – И не папик. Но большое спасибо за высокую оценку моих моральных принципов. Дурак.

Встаю и упрямо хромаю к двери, злая на весь свет.

Филин догоняет меня уже у двери, подлезает под руку.

— Не боишься, что я тебя испачкаю своим грязным нимбом? – огрызаюсь я, но все равно принимаю помощь.

Потому что это не первая наша размолвка и потому что мы давно друг друга знаем, чтобы ссорится из-за такой ерунды. Но «папика» я ему долго не прощу.

Мы выходим на улицу – и я столбенею, потому что у крыльца стоит знакомая черная машина, а рядом с ней курит и смотрит прямо на нас мой Мистер Фантастика.

— Твой папик, - хмыкает Филин, еще сильнее притягивая меня к себе. – Ему сколько, Туманова? Больше тридцати же. Что у тебя в голове, дура?

В моей голове в данный момент только одна мысль: что бы мог означать этот очень неласковый взгляд моего Антона?

*******

Если бы я не была так ошарашена появлением Моего Мужчины, за «дуру» Филин как минимум получил бы оттоптанную ногу, а как максимум – я бы его просто прибила на месте. Никакая столетняя дружба и взгляд свысока, не дает ему права называть меня такими словами. Хотя бы потому, что это я помогаю ему с учебой, а не наоборот.

Но проходит еще пара секунд – а декорации и сцена все та же: я, тискающий меня Филин (как нарочно скрутился вокруг меня!) и мой Антон, с лицом и взглядом манекена из музея мадам Тюссо. Ума не приложу, что он думает в этот момент, но зато теперь прекрасно понимаю, почему он стал тем, кем стал: когда у человека такое непроницаемое выражение лица, просто невозможно предугадать ни его действия, ни поступки.

Но, как ни странно, тишину нарушает именно Антон.

— Папик, да? – Вопросительно выгибает бровь.

Я прикрываю глаза, пытаюсь вывернуть из хватки друга, но Филин и не думает отпускать.

— Ну, папик, - говорит он как будто спокойно, но я-то его знаю, и меня показушное боевой стойкой не провести. Он волнуется, но все равно продолжает лезть на рожон. – На маленьких потянуло, мужик?

Я со всего размаху, ничуть не приуменьшая силы удара, тараню его локтем под ребра. Филин ойкает, чуть разжимает пальцы – и я все-таки вырываюсь на свободу. Господи, да что с ним? Для кого и, самое главное, зачем он вообще устроил этот спектакль?

Но Антон продолжает стоять на своем месте и мне не по себе, что он сейчас совсем не похож на мужчину, которому я столько раз вешалась на шею, что и сосчитать страшно. Он похож на мужчину, к которому я бы ни за что на свете не рискнула даже подойти, хоть они похожи как братья-близнецы. Поэтому я делаю пару шагов, чтобы увеличить расстояние между мной и Филином, и в последний момент забываю о ноге: наступаю слишком сильно, вздыхаю, проглатывая стон.

— Ты снова упала? – уточняет Антон.

— Это ерунда, - отмахиваюсь я.

Он едва заметно качает головой, выбрасывает сигарету и в два шага оказывается рядом. Я бы сказала, что сейчас сон больше всего похож на грозовую тучу, которая приносит шквальный ветер, но это будет очень большим преуменьшением. Но все же мой любимый льдистый взгляд меняется, и я с облегчением, потихоньку, почти как мышь, сжимаю в кулаке ткань на локте его пальто.

— Ничего страшного, я просто неудачно приземлилась, не в первый раз.

Он вообще ничего не говорит: помогает дойти до машины, хоть тут всего два-три шага, пристегивает ремень безопасности.

— Сиди тут и не вздумай выйти, Туман, потому что тогда я… огорчусь еще больше.

Мне кажется, что теперь «Антон огорчился» будет чем-то вроде кодового слова, означающего высшую степень взрывоопасности.

И вдруг – бах! – громко захлопывает дверцу машины. Первый раз так зло, будто она ему денег должна и только что сказала, что не вернет.

Но в машину мой Мистер Фантастика не садится.

Он идет от машины, к Филину. И хоть я буквально ломаю глаза, чтобы рассмотреть, что происходит, Антон загораживает спиной весь обзор. Он просто стоит там, кажется, говорит что-то моему бестолковому другу и даже не вынимает руки из карманов пальто. Короткая сцена, которая разъедает мое любопытство до состояния брошенной в воду салфетки. Это как будто смотреть крутой закрученный детектив, подойти к самому ключевому моменту – и вдруг узнать, что режиссеры накосили и озвучки не будет. Что хочешь – то и думай.

Но я выдыхаю, когда Антон протягивает ладонь для рукопожатия. Это ведь хороший знак – когда мужчины пожимают друг другу руки после серьезного разговора? Значит, мой замечательный Антон простил моему бестолковому другу его неосторожные слова.

Только одно «но».

Когда Мистер Фантастика идет обратно к машине, Филин почему-то скривился, словно ему в рот затолкали разрезанный лайм и очень, очень энергично трясет рукой.

Антон садится в машину. Открываю рот, чтобы сказать… сама не знаю, о чем, потому что говорить нужно все сразу, но натыкаюсь на его предупреждающий взгляд.

— У тебя выключен телефон. Какого… черта у тебя выключен телефон в девять часов вечера?

Он не кричит – он как будто говорит даже тише, чем обычно. Но лучше бы кричал, потому что от этого раскаленного спокойствия мне хочется превратиться в хамелеона и слиться с цветом сиденья, в которое я, кажется, уже благополучно вросла спиной и пятой точкой.

— Он сломался.

— Сломался? – переспрашивает Дым.

Я набираю в грудь побольше воздуха и начинаю рассказывать.

Я никогда не представлял, что можно за час придумать столько всякой чуши, опираясь только на три факта: Туман собирается идти домой сама, ее провожает какой-то Филин и у нее не отвечает телефон. То есть она не просто игнорит десяток моих сообщений в вайбер и не принимает звонки, ее вообще нет – телефон выключен «с мясом».

В голову лезут картинки, одна другой «лучше»: какие-то гопники обижают Таню, Таня спотыкается в темном переулке, не может идти и замерзает в сугробе, Таня садится в темную машину без номеров, Таня с кем-то по кличке Филин целуется на морозе…

Мне даже в голову не приходит, что она могла отключить телефон. Просто не приходит и все, потому что в наших с ней отношениях нет места выключенному телефону.

И когда концентрация «Тань» в голове достигает критической отметки, я откланиваюсь и, тупо забив на важную встречу, еду за ней.

Дурак.

Приезжаю, захожу в этот чертов коридор – и вижу их: сидят на скамейке, голова к голове, о чем-то разговаривают. Пацан ее ровесник, только кажется старше потому что высокий и явно нарочно не бреется.

Я мысленно вспоминаю все статьи УК, которые мне грозят, если я, скажем, сломаю пацану руку, которой он обнимает Туман за плечи. Не критично и есть даже пара знакомых, которые отмажут и вывернут все как самооборону.

Что за дрянь у тебя в голове, Клейман?

Приходится выйти на улицу, закурить и дождаться, когда они выйдут на крыльцо.

И они выходят: пацан у Тани под подмышкой, она обнимает его за плечо, хоть это выглядит скорее смешно, чем романтично. И, наверное, только тот факт, что с Туман все в порядке, она жива и здорова, немного гасит мое желание немедленно зашвырнуть пацана в ближайший сугроб.

А потом он говорит «папик» и называет Таню «дурой».

И если «папика» я еще готов ему простить, то второе он сказал очень зря.

Зато теперь вся картина как на ладони: ясно, что пацан давно и безответно влюблен, потому что ведет себя как цыпленок, пытающийся клюнуть кота. Я бы просто врезал ему. Один раз. Чтобы отбить охоту нести всякую чушь, и даже сжимаю и разжимаю пальцы, прикидывая, сломать мелкому нос или челюсть, но Таня вырывается из его хватки и, прихрамывая, отходит в сторону, и на мой вопрос с улыбкой Храброго портняжки говорит, что просто упала.

Я видел, блядь, как она «просто падает». Мне ее «просто упала» в страшных снах будет сниться до конца жизни.

Хорошо, что она молча садится в салон и не пытается нести всякую ерунду в свое оправдание. Значит, оправдываться не за что. Но разговор у нас будет очень серьезный, вот только пацану скажу пару ласковых.

В свете фонаря над крыльцом легко рассмотреть, что он реально еще совсем желторотик, и я уговариваю себя сделать скидку на возраст, спермотоксикоз и позерство. Хотел покрасоваться перед девочкой «молодостью». Я бы тоже мог назвать его малолеткой, который в состоянии «удивить» свою девочку только походом в «МакДональдс». Пацаны в его возрасте думают, что они будут вечно молодыми, что у них впереди вся жизнь, что они всего добьются за год-два, а пока можно бездумно прожигать время за играми. И если вдруг у сверстницы появляется мужчина за тридцать – он автоматом «старик» или вот «папик».