Айя Субботина - Секрет

Но было бы слишком грустно не воспользоваться моментом, когда мой Эверест расслаблен и готов отдать себя… хотя бы на несколько часов.

Поэтому я продолжаю его целовать, дурея от собственной смелости. Прикусываю губами грубоватый мужской сосок, пока Антон цедит сквозь зубы невнятный выдох, очерчиваю пальцами рельефный живот, и еще ниже, до полоски ремня. На миг мы с Дымом скрещиваем взгляды, и на мою немую просьбу он лишь расслабленно прикрывает глаза.

— Блин… - не сдерживаюсь я, потому что только с третьей попытки справляясь с пряжкой. Клянусь, еще несколько секунд – и я бы побежала за ножницами. – На тебе слишком много одежды.

— Извини, малышка, я не могу ходить голым, даже ради тебя.

— Мог просто оставить все это в коридоре. – И чтобы показать свое расстройство, кусаю его где-то в области солнечного сплетения.

— Если это было наказание, то сделай так еще раз.

Он прижимает мою голову, и через несколько минут губы начинают приятно покалывать от того, что я оставляю на нем целую кучу темных меток. Он мой, только мой, и никто, кроме нас двоих не увидит кровоподтеки под дорогой рубашкой. Может быть, они даже будут немного побаливать еще несколько дней, напоминая ему о сегодняшней ночи. Если бы это было возможно, я бы сделала их вечными клеймами на его коже. Осталась с ним навсегда в этих темных продолговатых пятнах.

Я хочу опуститься на колени, чтобы оставить себя еще и на животе, но Антон подхватывает меня под локти, мгновенно выходя из роли податливой жертвы. Теперь он – птицелов, и я ничего не могу противопоставить его силе, когда оказываюсь прижатой спиной к дверному косяку. Могу лишь тяжело дышать и жадно облизывать губы, словно зависимая от его вкуса наркоманка.

Я думала, так бывает только в кино: дрожащие колени, разноцветные вспышки за веками, невыносимо приятно щекочущий плюшевый шар внизу живот.

Но это происходит на самом деле.

Все реально. Безупречно. Ярче, чем любая из моих самых смелых фантазий.

— Подниму руки, - требует Мой Мужчина и я послушно вытягиваюсь ниточкой, позволяя стащить с себя свитер. Прохладный воздух кусает возбужденные и натертые соски, которые Антон тут же поглаживает большими пальцами. – Просто… охуенная.

Мой мужчина немногословен, но я улетаю даже от его скупых слов, особенно когда они проникают в меня вместе с его горячим поцелуем. Сплетаемся языками, притягиваемся. Сильнее и жестче. Пока не начинаем задыхаться.

Он берет меня под бедра, легко поднимает, постанывая в ответ на мои намертво сцепленные за его спиной пятки.

— Выше, - еще один скупой приказ, и толчок вверх, плотно по поверхности, до режущей боли вдоль позвоночника.

Прижимаюсь коленями к его ребрам, упираюсь ладонями в офигенно широкие надежные плечи. Мой мужчина несколько секунд разглядывает бесстыже выставленную грудь, и лишь желваки под туго натянутой на челюстях кожей, выдают его настоящие чувства.

Горячие твердые губы на моих ждущих ласки сосках…

Бедное сердце, не умирай. Дай мне пожить еще несколько минут.

Он жестко втягивает тугой комок в рот, смачивает слюной и, в награду за мое терпение, лижет кончиком языка. Только рычит, когда я, забывшись, оставляю на его плечах глубокие царапины от ногтей.

— Хочу еще… - мой требовательно-капризный стон.

Дым довольно ухмыляется – и сжимает сосок губами, немного оттягивая на себя.

И одновременно – осторожно, двумя пальцами по влажной ткани между моих ног.

Стыдно.

Приятно.

Пошло.

Я хочу его так сильно, что поднимается температура тела и кружится голова.

В моей голове нет ни страха, ни сомнения. Только потребность принадлежать, упиться до одури радостью быть женщиной этого мужчины.

Он еще несколько раз поглаживает меня поверх трусиков: находит разрез между складками, проталкивает туда ткань и трет ею чувствительный клитор. Кажется, я кричу громче, чем когда-либо. Как будто меня выбросили из самолета без парашюта, и за миг до смертельного падения невидимая сила подбрасывает вверх, прямо на кашемировое теплое облако.

Собственные бедра толкаются навстречу пальцам Антона: ищут плотный контакт, ждут тех же приятных касаний. Разочарованно стону, когда он на миг убирает руку – и тут же покрываюсь мурашками, потому что он решительно отодвигает в сторону трусики, окунает пальцы в мою влагу и снова потирает клитор. Нежнее в этот раз, но обостренные чувства захлестывают с головой.

— Кончай, малышка.

Я словно только и жду этих слов. Запрограммированная на своего мужчину послушная игрушка, сегодня готова на все. Готова стать настоящей женщиной.

Тепло между ногами поднимается вверх, пузырится, словно брошенная в ванну ароматическая шипучка. Я вскрикиваю, когда движения пальцев становятся быстрыми и резкими, толкающими меня выше и выше, к пику Эвереста.

Взлетаю и падаю одновременно, дрожу вся сразу, каждой клеткой.

Хочется сказать, что во мне не осталось сил даже на жизненно необходимый вдох, но Антон уже целует, разделяя со мной свое дыхание.

Она такая маленькая и горячая в моих руках.

Не уверен, что это возможно, но готов поспорить, что ее температура поднялась на градус. Влажная кожа обжигает, когда я своей грудью прижимаю Туман к стене. Колючие и влажные от моих поцелуев соски цепляются за волоски на груди, и это просто какая-то изощренная пытка для моего вымотанного за эти двадцать дней терпения.

А я, вместо того, чтобы нести малышку в постель, тупо разглядываю, как меняется ее лицо: натянутые от возбуждения скулы, дрожащие ресницы, губы, по которым она проводит языком. И медленно расслабляется вместе со стоном, действующим на меня, словно укол чистого возбуждения прямо в мошонку.

Мои пальцы мокрые от ее влаги и это то, что нам сегодня нужно.

Малышка готова.

А я… я так готов, что скоро у моих яиц отрастет рот и они начнут орать благим матом.

Знаю, что сегодня ничего этого не будет, но, когда смотрю на нее такую – послушную, голодную маленькую иголку, хочу опрокинуть на спину, забросить ноги себе на плечи и войти так глубоко, чтобы видеть под тугой кожей живота свой бьющийся в ней член.

Приходится вытравливать больные, но приятные фантазии обещаниями самому себе обязательно проделать все это в следующий раз, а пока моя малышка не остыла – повести ее еще на шаг дальше.

Я накрываю ее губы своими, и одновременно с тем, как проталкиваю язык глубже, провожу пальцами вдоль ее входа. Мокрая, теплая, такая охеренно доступно гладкая.

Проталкиваю внутрь сперва один палец, слушаю ее короткие подбадривающие стоны, и добавляю второй. Туман жмурится, прикусывает губы.

— Расслабься, малышка.

Кажется, ей нравится, что мой голос подсказывает обо всех виражах впереди. Вот и сейчас – два слова, а она охотно, уже сама, насаживается на мои пальцы. Так туго, что у меня яйца поджимаются. Ее клитор еще не отошел от предыдущей ласки, чувствительный и набухший. В пару касаний потираю его большим пальцем. Она мотает головой, но расслабляется достаточно, чтобы принят оба моих пальца до самой ладони. Несколько движений туда и обратно – и немного развожу пальцы внутри.

— Ах… - слабо выкрикивает малышка. И следом, без паузы: - Не останавливайся… Приятно… Так приятно…

Я укладываю одну руку ей на талию, толкаю себе навстречу, добавляя пару движений навстречу. Насаживаю на свои пальцы, чуть не теряя голову от влажных звуков, когда ее промежность со всего размаху ударяется в мою ладонь.

Малышка натягивается снова. На этот раз довожу ее до оргазма всего в пару движений по клитору, и пока она, уронив голову мне на плечо, мелко дрожит, несу в кровать.

Как кошка, брошенная в воду, Туман на мгновение сжимается на прохладном покрывале, а потом приподнимается на локтях, без стыда и смущения разглядывая каждое мое движение. Упавшие к ногам штаны заставляют ее распахнуть губы, а когда в одно движение стаскиваю трусы, к бледным щекам приливает румянец. Хорошо, что она уже видела меня голым, хорошо, что ее пальцы знают мою твердость, а губы – мой вкус. По крайней мере теперь она не боится.

И – черт его все дери! – кладет ладони на колени, чтобы развести ноги в сторону.

Моей пошлой фантазии хочется еще раз отыметь ее языком, покатать по твердой горошине стальным шариком и утонуть в громких криках. Но если прямо сейчас ей не вставлю, то просто рехнусь.

Я становлюсь на колени между ее ногами, и громко ругаюсь, потому что ловкие пальцы тут же обхватывают меня у самого основания.

— Сегодня я главный, - предупреждаю малышку.

Она не слушает, так что сгребаю обе руки в ладонь и завожу ей за голову. Нажимаю на запястья, пресекая попытки сопротивляться. Она послушно кивает, вдруг притихшая и покорная. Только после этого подхватываю ее за лодыжки и забрасываю ноги себе на колени. Даю привыкнуть к ощущению моего члена у нее между ног: без преград и больше без табу в двадцать дней.

Прижимаюсь к ее входу и придерживаю за бедро одной рукой. Будет лучше, если Туман вообще не будет шевелиться, пока я не окажусь в ней весь сразу. Хотя, конечно, будет лучше, если хотя бы сегодня она вообще будет моей послушной малышкой, потому что вряд ли сейчас я слишком долго протяну. Долбаное, блядь, воздержание.

Терпение, Антон, еще немного терпения, не пытайся вставить ей сразу, даже если этого хочется сильнее, чем дышать.

Я целую ее в шею – в том месте под ухом, на прикосновения к которому она всегда так чутко откликается. Слизываю солоноватую влагу, позволяя себе медленно толкнуться внутрь хрупкого тела. Назад – и снова вперед, туда, где охуенно туго и горячо, как в аду.

До самой преграды.