Переглядываемся с Викой. Как бы мы ни ругались, но от Ксюшиных диких заявлений у нас одинаковые круглые глаза. Может, она прикалывается?

Девушка пьет кока-колу. Роется в кармане и достаёт пачку сигарет.

- А у нас все забрали, - Вика с завистью провожает взглядом чужие пожитки.

- Меня знают, - Ксюша отмахивается. - Пару раз в неделю стабильно здесь ночую. Поэтому поблажки. Будешь? - передаёт мне газировку.

Жму плечами. Делаю несколько глотков. Давлюсь и выплевываю все на пол:

- Это что, коньяк?

- Коньяк? - Вика подается вперед. Азартный охотник, словивший дичь.

- Ага, - Ксюша хихикает. - В прошлый раз с водкой сидела. Выглядело будто воды налила просто. Воду можно, попить. Долго ведь держат. Вот они понять не могли, почему меня все косит, и косит. К утру, когда конвойные приехали, лыка не вязала. Смешно?

- Ну-ка дай, - Вика тянется к кока-коле, как к спасению.

- Напоминает алкоголизм, - закручиваю крышку и качу бутылку в её сторону.

- Стресс, - спорит она.

- Каждый день, - соглашаюсь.

- Олеся, отвали.

Ксюша расшатывает железную решётку. Кричит через прутья:

- Старшой! Мне в туалет надо.

Она просится уже второй раз, хотя её только привели. Поразительная наглость. Открывать не торопятся. Вика булькает коньяком. С сожалением оглядывает пустые запястья:

- Будешь покупать мне новые браслеты.

- Может, они вернут, - сама жалею, что влезла. Вика не заслужила все таки этого. С её любовью к украшениям. Ткнула ей в самое слабое место. Третьих в нашу ссору приплела, и какая-то левая баба теперь красоваться будет.

- Побрякушки не вернут, - качает головой Ксюша. - Вам повезло, что простигосподи в другой камере. А то бы они заняли лавки.

- А мы?

- На пол.

Выдыхаю. Шикарно. Тут и на деревяшке этой удобств ноль. И очень душно, даже втроём. И холодно. А коротать время с теми милыми женщинами, ну никак нет желания, чур меня.

- Ну, чего опять? - по ту сторону решётки вырастает человек. Гремит ключами. - Кому ещё надо в туалет?

- Не надо, - говорим с Викой одновременно.

Видели уже. В конце узкого коридора, с дырой в двери и без защёлки. Нам сказали, что там курить можно. Вот это сервис. Лови момент, на халяву же - Ксюшина стратегия.

Жаловалась раньше на соседей? Воистину, все познается в сравнении. Любу расцеловала бы щас. И сыночка ее.

Прислушиваюсь к хохоту за стеной. Мда, некоторым все нипочем, счастливые люди, везде найдут веселье. Кажется, где-то далеко звучит папин голос. Напрягаю уши. Спрашиваю с надеждой:

- Там мой папа приехал?

Парень, прислонившись к стене, роется в телефоне. Игнорирует.

Обиделся, может. Я ему в кабинете столько раз нагрубила. Но с нами как с преступниками обращались. Тот, который за столом сидел - пофигист, а этот молодой деловня, как сто китайцев. Я отказывалась паспортные данные назвать, а они так довольно хмыкнули: ну и ладно, все равно по отпечаткам пробьем.

А откуда у них мои отпечатки, если их никогда не снимали. Это вон у Антона кучу раз.

Интересно, как там парни. Сережа сказал: у Лесенки низкое давление, ее нельзя в камеру, сжальтесь. Если бы он еще не матерился при этом, строгость, может, и смягчили бы, а так их с Антоном скрутили и в другой коридор увели. Отсюда даже не слышно, что там творится. Может, у них второй раунд по боям без правил.

А я послала его ко всем чертям. Со злости. Это же из-за них нас забрали. Тупая ситуация, последние слова не такими должны быть.

Но, значит, есть шанс выбраться живыми, да-да.

Сказать, что все равно его люблю. И я не права, бла, бла.

Возвращается Ксюша, и нас снова запирают. От грусти и скуки пьем её коньяк. Вика больше всех старается.

- Папа Вася в шоке будет, - отбираю у нее бутылку. Пью сама. Наверняка какая-то паленка. А ещё и отжали у бедной Ксюши. Нехорошо. Ну ладно. Мы с Викой теперь обе Купитманы, престарелые кудрявые венерологи-бабники. - Приедет за дочерью, а она в дрова.

- Папа Влад тоже до потолка не запрыгает, - она обувается. Прохаживается по заплеванному полу, расставив руки в стороны. - Вжух, полетели, - изображает самолет.

- Вик, криво.

- Ксюш, криво?

Ксюша моргает. Уже спрашивала, откуда мы знакомы. На случайных людей не похожи, слишком много знаем друг про друга. На подруг тоже, ни одной фразы без ехидства. Ну и не враги точно, для этого надо больше ненависти, а мы уже остыли.

Считаю минуты до утра, а кто-то так же годы считает ведь, бр-р-р.

Е, е, е, это Олеся, и вот щас я в тюрьме. Я не буду бить купола на спине, и не жду передачек извне, выпустите, хватило вполне, вижу рассвет в окне, пора, пора, мы на дне, помогите мне,

йоу.

Ксюша делится знаниями, говорит, что у меня пальцы длинные, подходят витрины вскрывать. Подучиться, ты подумай. Могу свести с кем надо. И я опять не пойму, она шутит или всерьез.

В коридоре кто-то душераздирающе орет.

Торчим рядком у решётки и тянем шеи. Ругаются полицаи под девичий вой:

- У него с сердцем плохо, дайте лекарство!

Затыкаю уши, бензопила, не иначе. Рядом Вика прихлебывает из бутылки, двигает губами. Все словно во сне, неужели у них каждый день так? Свихнуться можно.

В суматохе нас открывают. Лейтенант торопит стайку прибывших: давай, давай, живее.

Отходим и с ужасом наблюдаем, как к нам в камеру запихивают четверых недовольных путан. Короткие юбки, высокие сапоги, сеновал на голове и художественный макияж. Ну, вроде: я художник, я так вижу, тени и помада не разманы спецом, вам не понять гения.

- Что там случилось? - любопытствует Ксюша.

- Отца с дочерью привезли, почикали кого-то, ножичком, - буднично бросает одна из них. - Её отдельно, истерит. У мужика приступ вроде. На полу валяется, - она плюхается на Викину лавку. - Блондиночка, костыли подбери.

Вику ветром сдувает. Ксюша невозмутимо беседует, они знакомы, похоже. Сидим с Викой на самом краю, хлопаем ресницами. Те треплются. Изучают нас насмешливо.

Если две розы воткнуть в навоз. Примерно такая же картинка получится.

- А вы где промышляете, не на дороге? Выглядите прилично. Из элитных? Индивидуалки? - лениво обращается к нам рыжая, Иру напоминает.

- Что?

- Загребли за что?

- За драку.

- А, - она машет рукой. Позвякивают Викины браслеты. Один из слоновой кости, с золотыми обручами. Второй из голубых бусин, не помню, что за камешки, но тоже не из дешевых. Вика не отрывает от ее руки влажных глаз. Та замечает, усмехается. Стягивает с шеи чёрный шнурок с блестящим кулоном и кидает в викины сжатые колени. - На, обмен. Все по-честному.

Переглядываемся. Вика едва сдерживает брезгливость, убирает копеечную ерунду в карман. Сочувствую. Одно дело, когда противники равные, как мы с ней, просто две избалованные дуры. Другое - когда из сомнительного слоя общества. Там и ценности иные. И особо языком не потреплешь, чувство, что от одного удара такого бойца с ног свалишься. Фоном все еще воет девица в соседней камере: “дайте корвалол!”, а наш лоск ниже нуля падает. Здесь тебе не куриц-одногрупниц в раздевалке запереть и хихикать с симпатичными старшекурсниками. Все по-настоящему. Проклинаю ночь. По сторонам не смотрю лишний раз, в кабинете уже в деталях все разглядела, и портреты на любителя весьма.

Наклоняюсь к Вике, под ее всхипывания говорю шепотом:

- Куплю новые украшения, не переживай.

- Или свою “пандору” отдашь, - оживает Вика. Вытирает нос.

- Ладно.

- Эй, ты, а покажи поближе серёжки?

Поднимаю голову. Желтая блондинка в колготках с кучей стрелок, требует:

- Дай померить.

Вздрагиваю. Ну все, прощайте. Золотые гвоздики-сердечки с длинными цепочками-висюльками.

Их мысли в воздухе можно прочесть, невысказанное висит, как в комиксах, в белых облачках. Думают, что мы безмозглые малолетки-мажорки. Не хочу отдавать. Прижимаюсь спиной к шершавой стене, подальше. Говорю:

- Мне самой нравятся.

- Я только посмотреть, - настаивает жёлтая. - Или что у тебя ещё есть? Кроме серёжек?

- Ничего.

- Тогда висюльки давай.

- Нет.

Она встаёт с лавки. Мы с Викой тоже вскакиваем.

- Родители у нас еще есть! - Вика сдвигается ближе к решетке. - И они щас нас заберут!

- И? - та оглядывается на остальных. Видит поддержку, точнее выражение на лицах “дайте хлеба и зрелищ”. Им весело, хоть какое-то развлечение. А у нас начинается форменная паника. Желтая усмехается. - Как маленьких девочек тут бросили так надолго одних? А родители не рассказывали о здешних законах? Раз встретились - нужно чем-то обменяться.

- Все, хватит нас запугивать, - отхожу следом за Викой. - Не хочу я ничем меняться.

- Не ломайся, я тебе не любовник.

- Отстань.

- Ты как со мной разговариваешь?

Она делает шаг к нам. Вика открывает рот и орет:

- Спасите! Убивают!

Она перекрикивает даже истеричные вопли соседки, которая все не допросится корвалола. Присоединяюсь к Вике. Держимся за руки и голосим в два горла. Позади нас нарастает прокуренный ржач.

- Что еще?! - рявкает появившийся лейтенант. - А ну, угомонились!

- Нас же тут убьют, вы не понимаете? - жалобно тянет Вика, прижимаясь к прутьям. - Выпустите, родители заплатят, если надо.

За спиной раздаются грязные шуточки: малышки, куда поскакали; детки, лучше мне заплатите; эй, костлявая, с тебя сережки.

- Цыц! - страж порядка оглядывает Вику с ног до головы, от помятой дорогущей укладки до брендовых каблуков. Вздыхает. Гремит ключами:

- Ладно, за вами едут уже. В кабинете посидите. Но чтобы тихо.