— Перестань, Леша. Ты не должен ненавидеть меня.

— Правда? А я бы очень хотел. Больше всего в жизни. Только не могу.

— Леша…

— Все, Аля. Ты свое дело сделала. На ноги меня подняла, к жизни вернула. Честь тебе и хвала, добрая девочка. А что мне делать с этой моей жизнью?

— Леша…


Я провожаю Колю. Вокзальная суета и маета всегда действовали на меня угнетающе. Хотелось плакать. Коля занес вещи в вагон и вышел ко мне на перрон. Мы отошли подальше от толстушки проводницы, ловко сортирующей грузопассажирский поток, и пристроились в сторонке от мечущихся толп.

Я провожаю Колю одна. Официальные проводы, с приглашением всей группы, состоялись неделю назад в общежитии. Наутро уехал Толя. А Коля задержался еще на несколько дней по делам фирмы, в которой собирается работать.

Коля закурил и тоскливо глянул в сторону головного вагона:

— Черт! Даже не верится, все позади. Шесть лет жил, сцепив зубы. Терпел эту вашу московскую жизнь — еще четыре года, еще два, еще месяц — и домой! А теперь думаю, а может, это самые счастливые годы в моей жизни были?

— Может. — Я сглотнула слезы и взяла Колю под руку. Он посмотрел на меня с неодобрением и вытянул из кармана носовой платок. Очень хороший, между прочим, китайский носовой платок. Я сама ему подарила дюжину платков. До этого Коля пользовался трогательными детскими платочками с мишками и кисками, вывозимыми из родного города.

Коля обмотал указательный палец кончиком платка и ткнул обмотанным пальцем мне в левый глаз.

— Обалдел? — отпрянула я, с облегчением понимая, что глаз удалось спасти.

— А ты не реви! — строго приказал Коля и повел меня вдоль перрона. На ходу он поглаживал мои пальцы, лежащие на сгибе его руки, и говорил: — Вот ведь жизнь какая, удивляюсь, несправедливая. Вот вы с Лешкой, я думал, вместе будете. Всегда так думал. С первого курса. А уж после того караула, какой ты подняла с его ранением! И вот вам пожалуйста, уехал Лешка, а ты со мной под ручку ходишь.

— Я не хожу. Я тебя провожать приехала, — возразила я, желая увести разговор от Лешки.

— А Людка не приехала, — печально и ни к чему заметил Коля, вздохнул и снова провел кончиками пальцев вдоль моих.

— Ты же знаешь, они с Виталием сегодня заказ сдают. — Постаралась, чтоб он не заметил моего сочувствия. Он заметил и повернул ко мне голову. Мы с ним почти одного роста, и я близко увидела серые глаза с ярко-синим ободком вокруг радужки.

— Вот скажи мне, что этот Виталька себе думает? Что он о себе воображает? Да такие, как Людмила… Она одна такая, больше нет! Если бы она ко мне, как к нему, относилась…

Теперь я погладила его пальцы, и мы прошли несколько шагов молча. Коля развернул меня на обратное направление. В глаза бросился циферблат вокзальных часов. Через восемнадцать минут поезд увезет Колю от нелюбимой московской жизни к радостям родного города. Коля тоже взглянул на часы и заговорил быстрее:

— Или вон Севка. Встречался с Наташей, жил с ней (здесь Коля искоса взглянул на меня и покраснел), а потом она познакомила его с младшей сестрой. И все! Видел я этого Лелика. По мне, большой разницы с Наташей нет. Разве что Лелик чуть хуже. Так нет же, вцепился в нее Севка, и никого ему не надо. А у них в семье скандал, сестры возненавидели друг друга. Шекспир.

И тут же без всякого перехода добавил:

— Ты, Алька, — мой самый первый друг, с того раза, еще на первом курсе, и всегда мне другом будешь. Я тебя не забуду и буду отношения поддерживать. Но я тебе вот что скажу: если вы с Лешкой из-за ерунды какой разбежались, то ты не гордись и найди возможность сама к нему подойти.

Видимо, это было главным, из-за чего Коля просил именно меня проводить его на вокзал. Мы поравнялись с подножкой его вагона. Коля обнял меня и велел:

— Иди. Я посмотрю, как ты идешь.

Я поцеловала его в шершавую щеку и послушно направилась к выходу.

Я сразу вспомнила случай, о котором он говорил. Странно. До этой минуты никогда о нем не думала и не помнила, просто начисто забыла…

К этому времени мы проучились чуть больше месяца и еще не очень хорошо знали ребят в группе. Нет, не так. Я знала многих, с кем вместе училась в лицее, это примерно две трети первокурсников. Ну, друзья друзей. Знакомые знакомых… Плюс те, кто резко выделялся из массы. Двух мальчиков с одинаковой фамилией и явно провинциальной внешностью не заметить было трудно. К тому же держались они рядом и особняком от остальных. Поэтому, когда на лекции мой взгляд случайно упал на одного из Кротовых, я закрутила головой, отыскивая второго. Не обнаружив, снова взглянула на одинокого парня и заметила, что одиночество его тяготит. Он бросал затравленные взгляды исподлобья и вжимался в парту.

Понятное дело, в перерыве я подошла к нему:

— Привет!

Кротов дернулся, как от удара, и уставился на меня. Его круглое лицо залило краской, но он справился с собой и ответил довольно бойко:

— Привет!

— Я Аля, — сообщила я, и он кивнул, то ли принимая к сведению, то ли сообщая, что в курсе. — А ты Толя или Коля?

— Толя.

— А где Коля?

— Заболел. Простудился. Лежит в общаге. Температура сорок. — Толя округлил глаза. Он, видно, устал от молчания и отчужденности и сейчас тараторил без умолку, боясь, что я уйду.

Прозвенел звонок, я кивнула Толе и вернулась на свое место рядом с Людкой. Пара кончилась, небольшая толпа отправилась в буфет. Мы с Людкой присоединились к мальчишкам. Толя шел за нами, стараясь держаться поблизости, но не навязываясь. Я позвала его, он подошел с радостной готовностью и пошел с нами в буфет, а потом в библиотеку. А потом все шесть лет так и ходил за Людкой. И Коля.

Ну а я по дороге домой сделала небольшой крюк и зашла в общежитие. Это был мой первый визит туда. Я страшно трусила, протягивая на вахте новенький «студак» и спрашивая, где мне найти Колю Кротова. Парень в камуфляже спокойно забрал документ и направил меня в нужную комнату.

Коля действительно лежал в жару. Дальше все просто. Я сбегала домой, в магазин, в аптеку, вымыла пол в комнате.

Явился радостный, полный впечатлений Толя, увидел меня и заморгал светлыми ресницами. Но я быстро приспособила его к делу. Послала к коменданту за сменой постельного белья. Толя справился с задачей блестяще. Так же лихо сменил белье и переодел Колю.

Я в это время стояла в коридоре, стараясь не замечать любопытных взглядов снующих туда-сюда студентов.

Потом мы поили Колю таблетками. Потом все вместе пили чай с малиновым вареньем и мягким батоном. Потом Толя провожал меня домой. И тараторил обо всем на свете.

На следующий день я забежала в общагу перед занятиями, напоила Колю сваренным дома куриным бульоном и повела Толю на лекции. Толя всю дорогу без умолку хвалился и надувался под взглядами встречных парней.

О Колиной болезни узнала Людка, понятное дело, потащилась со мной навещать страдальца. За ней другие ребята. Короче, когда через неделю Коля пришел в институт, его встретили как родного, да и все в группе вдруг перестали быть совсем уж чужими друг другу.


— Аля, заканчивай, пора домой!

Валера в последний раз щелкнул мышью, и экран его компа погас. Я нехотя провела процедуру выключения своей машины и встала из-за стола. Мы опять уходим последними. Валера заканчивает набирать автореферат своей кандидатской, а мне просто незачем и некуда идти.

Мама, повторяя бессмертный подвиг декабристок, последовала за любимым человеком. Правда, не «в глубину сибирских руд», а на подмосковную станцию Новоиерусалимская. Дяде Сереже предложили путевку в санаторий, мама раздобыла себе такую же, и они убыли.

Катя двумя днями раньше убыла в Санкт-Петербург.

Квартира — средоточие страстей — опустела, и только я нарушаю тишину комнат, появляясь там через день на десять минут с единственной, но благой целью напоить водой страждущих. Проще — полить три жалких цветочка на кухонном подоконнике. Да еще забираю почту из ящика в подъезде и кладу на тумбочку в прихожей.

Однокурсники окончательно разбежались по новой жизни, балуют нечастыми звонками. Самой звонить, искать общения сил нет. Во мне зреет мизантроп. Это вчера Людка сказала, когда я очередной раз отказалась пойти с ней и еще с кем-то «попить пивка и на бильярде».

Люба родила сына и уехала к маме под Томск, а Саша где-то воюет. Они навсегда ушли из моей жизни. Или я из их. Случайный попутчик в случайном купе случайного поезда. Впрочем, если сделать усилие, можно удержать их и сделать друзьями. Я знаю это точно. Нет сил. Потом пожалею. Нет сил.

Валера от меня чего-то ждет. Описывает круги, круги все сужаются, я в центре. Хороший парень. Чистый, добрый, привлекательный. Перспективный. Не противен мне. Нет сил.

Лешка снится каждую ночь. Боюсь спать. Сижу полночи у телевизора. Как он, где он? Можно позвонить Тане, узнать. При последней встрече она оставила номер своего мобильника. Нет сил.

Проснуться, встать, умыться, выпить кофе, добрести до работы, сесть и включить компьютер, и все. На большее нет сил.

На кафедре меня не трогают. Пятачков выдает задание. Я сижу, делаю что нужно, заканчиваю, скачиваю на дискету, отдаю Пятачкову или кладу ему на стол. Получаю новое задание.

Иногда обнаруживаю рядом с мышкой чашку чая. Бывает, горячего, чаще остывшего. Кричу в сторону Надежды Васильевны:

— Спасибо!

Нет сил услышать ответ.

— Слушаю.

— Аля, здравствуйте, это Таня. Вы меня помните?

— Конечно. Здравствуйте, Таня. Как поживаете?

— Спасибо, хорошо. Аля, вы извините, что беспокою. Даже не знаю, как сказать… Вы не могли бы приютить меня на пару часов?

— Ну пожалуйста. А что случилось?

— Я приехала на встречу с издателем, но предварительно не договорилась. А он уехал до конца недели. Ближайшая электричка через четыре часа, ключей от квартиры у меня нет. На улице жара, идти некуда.