– Да? – удивился Йен. – Угу, верно – а я не подумал об этом.

– Что, ты не знал, что Он был евреем? Ну, начнем с того, что Он был.

В комнате повисла недолгая тишина, потом Йен заговорил снова:

– Как ты думаешь, Иисус когда-нибудь это делал? С женщиной, ну, до того как начал проповедовать?

– Думаю, отец Рено возьмет тебя за жопу за богохульство.

Йен вздрогнул, словно опасаясь, что священник прячется где-то в комнате.

– Отца Рено, слава богу, тут нет.

– Угу, но тебе же придется ему исповедоваться, а?

Йен вскочил, обернувшись пледом.

– Что?

– Иначе ты попадешь в ад, если тебя убьют, – напомнил Джейми, чувствуя себя безгрешным праведником. В окно лился лунный свет и освещал лицо Йена, погруженного в тревожные раздумья, его глубоко посаженные глаза, мечущиеся вправо и влево, между Сциллой и Харибдой. Внезапно Йен повернулся к Джейми, отыскав безопасное место между угрозой ада и отцом

Рено.

– В ад попадают те, кто совершил смертный грех, – сказал он. – Если грех простительный, я проведу тысячу лет в чистилище. Не так уж плохо.

– Конечно, это смертный грех, – сурово сказал Джейми. – Балда, всем известно, что блуд – это смертный грех.

– Угу, но… – Йен сделал жест, означавший «подожди немного», и погрузился в раздумья. – Чтобы это стало смертным грехом, нужны три вещи. Ну, типа три условия. – Он поднял кверху указательный палец. – Это должно быть плохо по-серьезному. – Средний палец. – Ты должен знать, что это серьезно плохо. – Безымянный палец. – И ты должен делать это без принуждения, добровольно. Вот как, понятно? – Он опустил руку и, вопросительно подняв брови, посмотрел на друга.

– Угу, и какие условия ты не выполнил? Насчет полного согласия? Она тебя изнасиловала? – Он шутил, но Йен так резко отвернулся, что у Джейми зародились сомнения. – Йен?

– Нее… – ответил его друг, но очень неуверенно. – Это было не так. Я имел в виду серьезность греха. Я не думаю, что это было… – Он замолчал.

Джейми перевернулся и оперся на локоть.

– Йен, – строго сказал он. – Что ты сделал с девушкой? Если лишил ее невинности, то это серьезный грех. Особенно если она помолвлена. О… – Тут ему пришла в голову новая мысль, и он понизил голос: – Она не была девственницей? Пожалуй, это другое дело. – Если девица уже распутничала и прежде, то, пожалуй… Может, она и стихи писала, если подумать…

Йен положил руки на колени и опустил на них голову. Его голос глухо звучал из складок килта.

– …не знаю… – простонал он.

Джейми протянул руку и впился пальцами в голень Йена. Его друг заорал от неожиданности и выпрямился. В дальней комнате кто-то заворчал во сне, потревоженный его криком.

– Как это ты не знаешь? Как ты мог этого не заметить? – возмутился Джейми.

– Э-э… ну… она… хм… она сделала мне все рукой, – выпалил Йен. – Прежде чем я смог…

– О. – Джейми перекатился на спину, немного остыв. Однако его член все еще жаждал узнать подробности.

– Это серьезный грех? – спросил Йен, снова повернувшись к Джейми. – Или – ну, я не могу сказать, что реально давал на это полное согласие, потому что я вовсе и не собирался это делать, но…

– Мне кажется, что ты встал на плохую дорожку, – заверил его Джейми. – Ты собирался это делать, и не имеет значения, получилось у тебя или нет. Да, кстати, как это случилось? Она что… ухватилась за него?

Йен издал долгий-долгий вздох и уронил голову на руки. Казалось, он был обижен.

– Ну, мы немного целовались, а потом пили еще бренди… много. Она… э-э… брала бренди в рот и целовала меня, и э-э… вливала его мне в рот и…

– У-ух! Ifrinn!

– Пожалуйста, не говори про ад. Я не хочу об этом думать.

– Извини. Продолжай. Она дала тебе пощупать груди?

– Немножко. Она не стала снимать корсет, но я чувствовал ее соски сквозь сорочку… Ты что-то сказал?

– Нет, – с трудом ответил Джейми. – Что потом?

– Ну а потом она сунула руку мне под килт и тут же отдернула, как будто прикоснулась к змее.

– Правда?

– Угу, правда. Она была в шоке. Ты можешь не хрюкать так громко? – с досадой сказал он. – Разбудишь весь дом. Это потому, что он у меня необрезанный.

– А-а. Вот почему она не стала… э-э… обычным способом?

– Она этого не сказала, но, может, поэтому. Но потом она захотела посмотреть на него, и вот тогда… ну…

– Хм-м… – Голые демоницы против шанса быть навеки проклятым – или не быть… Но Джейми подумал, что Йен неплохо провел этот вечер. И тут он вспомнил: – Почему ты спросил, больно ли делать обрезание? Уж не собираешься ли ты его сделать? Ради нее?

– Не скажу, что мне не приходила в голову такая мысль, – признался Йен. – То есть… я подумал, что в сложившихся обстоятельствах мне, может, нужно на ней жениться. Но, пожалуй, я не смогу стать евреем, даже если бы решился на обрезание, – мама оторвет мне голову, сделай я такое.

– Угу, ты прав, – согласился Джейми. – Точно оторвет. Да еще ты попадешь в ад. – Мысль о том, как изящная и холеная Ребекка взбивает масло во дворе шотландской усадьбы или топчет босыми ногами пропитанную мочой шерсть, была даже смешнее, чем Йен в ермолке и с пейсами. – К тому же у тебя нет денег, верно?

– Немножко есть, – задумчиво сказал Йен. – Но не так много, чтобы уехать и поселиться в Тимбукту, а мне пришлось бы смыться туда или еще дальше.

Джейми вздохнул и потянулся, расслабляясь. Друзья замолчали. Йен, несомненно, размышлял о вечных муках в аду, а Джейми вспоминал самые интересные отрывки из своих опиумных грез, но с лицом Ребекки на теле женщины-змеи. Наконец он нарушил молчание, повернувшись к другу:

– Ну и… стоило оно того, чтобы попасть в ад?

Йен снова вздохнул, но это был умиротворенный вздох.

– Угу. Стоило.


Джейми проснулся на рассвете, чувствуя себя, в общем-то, нормально и в неплохом настроении. Какая-то добрая душа принесла кувшин кисловатого эля и хлеб с сыром. Он подкрепился этим, одеваясь и обдумывая планы на день.

Ему надо найти несколько человек, чтобы поехать за каретой. На его взгляд, она не сильно пострадала, и они, возможно, уже к полудню поставят ее на дорогу… Сколько еще ехать до Бонне? Это следующий городок, где есть гостиница. Если до него слишком далеко, или если карета слишком пострадала, или если он не сможет найти еврея, чтобы он похоронил господина Перетца как положено, им придется снова заночевать здесь. Он ощупал кошель и решил, что у него достаточно средств еще на один ночлег и на то, чтобы нанять людей; доктор щедро снабдил их деньгами.

Почему так задержались Йен и женщины? Впрочем, он знал, что женщины делали все гораздо дольше, чем мужчины, тем более одевались – у них там корсеты и все такое, с чем надо долго возиться… Он потягивал эль и представлял себе Ребекку в корсете и другие картинки, очень яркие, которые засели в его памяти после рассказов Йена. Он буквально видел ее соски, просвечивавшие сквозь тонкую ткань ее сорочки, гладкие и круглые как камешки…

В комнату с безумными глазами ворвался Йен:

– Их нет!

Джейми поперхнулся элем.

– Что? Как?

Йен понял, что он имел в виду, и уже шел к кровати.

– Никто их не похищал. Никаких следов борьбы, а их вещи исчезли. Окно открыто, но ставни не сломаны.

Джейми встал на колени рядом с Йеном и сунул под кровать сначала руки, а потом и голову. Свиток находился там, и на миг Джейми захлестнула волна облегчения – но она пропала в тот же миг, когда Йен вытащил его на свет. Он издал звук, но не нежный звон золотых колокольчиков. Он глухо стучал, и когда Джейми схватился за край холста и размотал его, внутри оказались палочки и камни, завернутые в женскую нижнюю юбку, чтобы сверток не казался пустым.

– Cramouille! – воскликнул он, и это было самое грязное слово, какое пришло ему в голову. И весьма уместное, если случилось именно то, что он подумал. Он повернулся к Йену:

– Она опоила меня и соблазнила тебя, а ее чертова служанка пробралась сюда и украла свиток, пока ты зарывался своей тупой башкой в ее… э-э…

– Прелести, – договорил за него Йен и блеснул недоброй улыбкой. – Ты просто ревнуешь. Как ты думаешь, куда они делись?

Это была правда, и Джейми отказался от дальнейших обвинений, встал и застегнул пояс, торопливо надев на него кинжал, палаш и топор.

– Думаю, что не в Париж. Пошли, спросим у конюха.

Конюх признался в пропаже. Он напился и спал в сенном сарае, и если кто-то взял двух лошадей, он не слышал.

– Что ж, ладно, – нетерпеливо сказал Джейми и, схватив парня за грудки, поднял его с сена и ударил о каменную стену. Голова конюха отскочила от камня, и он обмяк в руках шотландца, все еще в сознании, но испуганный. Джейми вытащил левой рукой кинжал и приставил его к обветренной глотке конюха.

– Попробуй еще раз, – предложил он с улыбкой. – Мне плевать на деньги, которые тебе заплатили, оставь их у себя. Я хочу знать, куда они поехали и во сколько.

Парень пытался сглотнуть, но оставил эти попытки, когда его кадык наткнулся на острие кинжала.

– Часа через три после восхода луны, – прохрипел он. – Они поехали в сторону Бонне. Мили через три отсюда там будет развилка, – угодливо добавил он.

Джейми, фыркнув, отпустил его.

– Что ж, ладно, – сказал он с отвращением. – Йен – о, ты уже их вывел. – Потому что Йен сразу пошел за их собственными лошадьми, пока Джейми разбирался с конюхом, и теперь выводил одну, взнузданную, держа в руке седло. – Тогда я расплачусь.

Женщины не добрались до его кошелька, и это было хоть что-то. Либо у Ребекки бат-Леа Хаубергер были какие-то крохи совести – в чем он сомневался, – либо она просто не подумала об этом.


Было раннее утро. Женщины опережали их часов на шесть.

– Мы верим конюху? – спросил Йен, садясь на коня.

Джейми порылся в кошельке, достал медный грош, подбросил его в воздух и поймал тыльной стороной ладони.