Ноги мои вязли в чем-то цепком, и, кажется, конца этому не предвиделось. Хотелось кричать и плакать, хотелось свободы, но ее не было. Когда я вышел на берег и опустил девушку, я увидел, что она улыбается.

— Я не могу сказать, что ты спас меня, — сказала мне девушка. — Но все равно спасибо тебе и прощай. Тебе еще предстоит перенести всех остальных. Она сделала шаг и растворилась в темноте, которая словно упала сверху и исчезла вместе с девушкой. Я пустился в обратный путь.

Тени были невесомы, физически я не уставал, но страх снова и снова разрезал меня на куски. Новое погружение отнимало у меня почти что все силы — все из-за того, что каждый раз я не был уверен, что выберусь на поверхность.

Вот и последняя тень. Чернильной каплей тьма поглотила и ее, я остался один на берегу. Харон появился у меня из-за спины.

— Молодец, — сказал он. — Теперь прямой дорогой в ад. Место неуютное, но и там люди живут. Береги себя. Минимальный срок — семь дней. Да — тебе приятно будет узнать: в аду есть время.

Он исчез, вернее, это я снова оказался в темноте, в дегтярной темноте, такой же, как на дне Стикса. Разница была только одна — в этой новой темноте явно и похоронно тикали часы.

Глава десятая

Когда я открыл глаза, то понял, что лежу на грязном деревянном полу в огромном, плохо освещенном помещении, потолка которого не было видно. Вокруг стояли и молча рассматривали меня множество мужчин. Они были наги, кожа даже у тех из них, кто от природы был смугл, выглядела бледной, даже несколько сизой, и у каждого из них была широкая красная повязка на левом плече. Они выглядели как советские дружинники, если только вы можете представить себе голых дружинников.

В комнате сильно пахло страхом. Вам может показаться, что это всего лишь литературная метафора, но это не так. Бывают запахи приятные и неприятные. Бывают отвратительные настолько, что их невозможно переносить — от них становится плохо. Но есть запах, который вызывает множество чувств, и все они отрицательные — от этого запаха хочется спрятаться, сбежать, услышав этот запах, ты готов его убить.

Страх пахнет кислым, он пахнет паленой шерстью, он пахнет аммиаком и нечистотами, но самое главное — он воняет безвыходностью.

Концентрация этого запаха в бараке, где я очнулся, была просто невыносимой. Было ясно, что все эти люди при первой же возможности готовы убить друг друга. Что все они готовы убить меня.

— Ты кто? — спросил меня верзила, стоявший слева ближе остальных. Он выглядел очень сильным — мышцы просто раздували кожу на его теле. Странным при этом смотрелся несоразмерно маленький уд, почти потерявшийся в густых волосах паха. Такие же густые курчавые волосы занавешивали его лицо, начинаясь от самых глаз будто сползшая маска.

— Доктор, — ответил я, решив, что называть свое имя в такой ситуации бессмысленно.

— Кому-нибудь нужен доктор? — оборачиваясь к толпе, спросил верзила.

Воспользовавшись паузой, я приподнялся и сел. Я озирался, пытаясь понять, что написано на красных повязках, когда раздался первый из услышанных мною даже не крик, а настоящий вой, в котором зазвучали сотни голосов, и каждый со своей мукой.

Крик черными траурными шарами стал взлетать под потолок, где лопался и лужами падал на пол. Страхом завоняло еще сильнее — я чуть не потерял сознание.

— Кто ты?! — снова и в этот раз более злобно оборотился ко мне верзила.

— Доктор! — выкрикнул я что есть сил.

— Кому-нибудь нужен доктор?!

— Да! — отозвался невидимый человек из толпы. — Я с удовольствием убью доктора.

Публика засмеялась, словно ей показали неожиданный ловкий фокус.

— Черта с два, — я нашел в себе силы и поднялся. — Ничего у вас не выйдет. Вы не сможете меня убить. Потому что я живой.

Наконец я смог рассмотреть, что было написано на грязных красных повязках. Это были имена и еще какие-то сведения; так, я разобрал на одной руке надпись «отряд №17».

— И правда, живой, — с презрением, смешанным с досадой, проговорил давешний верзила. — Живой и одетый. Такого сразу не убить.

— Никогда, — сказал я и запнулся, потому что увидел на его повязке хорошо знакомое из истории имя. — Ничего у вас не выйдет. Я здесь всего на семь дней.

— Этого достаточно, — он покивал бородой. — Мы тебя тут поводим. Мы тебе тут покажем. Ты за семь дней сам от страха умрешь. Станешь как все. Ну, а дальше… дальше понятно. Богу понадобилось семь дней, чтобы создать мир и мужчину, так? Я обещаю — за семь дней мы твой мир превратим в фарш и сделаем тебя женщиной. Самой падшей женщиной в мире.

Мученики вновь закричали неслаженно, визгливо, отчаянно.

— Слышишь, как пищат? — с удовольствием спросил меня верзила. — Сейчас ты пойдешь на экскурсию. Посмотришь на ад. На наш ад. На свой ад. Только знай, что если ты хоть на миг закроешь глаза, это будет означать, что ты согласен. Согласен на то, чтобы мы сделали с тобой все, что хотим. А теперь — иди и смотри.

Толпа сизокожих людей в красных повязках слегка расступилась, образовав коридор, и я пошел по нему, а они смотрели на меня кто с ненавистью, кто с издевкой, но все без исключения со жгучим интересом.

Неожиданно из толпы вышел и перегородил мне дорогу человек, выражение лица которого резко отличалось от остальных. Тоска плавала в его глазах как осенний лист по луже — он был худ, бледен, а на его повязке значилось имя «Гай».

— Подожди, — воскликнул он, вскинув руку. — Ты должен выслушать меня. Толпа вокруг рассмеялась довольно — как видно, они не раз уже видели это представление, но оно им не надоело.

— Что тебе нужно? — я тоже остановился, потому что не мог пройти, а оттолкнуть, дотронуться до любого из этих людей у меня не хватило бы воли.

— Я Гай из Александрии, — взволнованным голосом произнес он. — И я здесь уже целую вечность, хотя ни в чем не виноват.

Верзила, а вслед за ним остальные каторжники покатились от смеха. Их смех загромыхал так, что на время заглушил вопли и стоны истязуемых. Они стали тыкать в него пальцами.

— Он не виноват!

— Нет, вы слышали, он не виноват!

— Наверное, попал сюда по ошибке! Потому что его спутали!

— Потому что у него есть брат-близнец, а этот святой на бойне!

Они смеялись, они хватали себя за щеки и уши, а он только смотрел на меня живыми просящими глазами.

— Здесь не может быть ошибки, — сказал я ему. — Вы ведь были на суде и если попали сюда, то за дело.

— Суд ошибся! — крикнул он. — Я просто книжник! Я никого не убивал, не насиловал, не отбирал последнюю надежду, не лжесвидетельствовал, ни отнимал пищу у ребенка, не давал денег в рост, не отправлял людей на войну, да и как я мог затеять войну, если я только книжник?!

— Не знаю, — он действительно странно выглядел на фоне толпы, где из каждого лица выглядывал зверь. — Не знаю, — повторил я. — В любом случае, ты сделал что-то, из-за чего теперь страдаешь.

— Я всего лишь написал книгу, — промолвил Гай из Александрии.

— О чем она?

— Она про загробный мир. Про его владык, его устройство — словом, про все, что есть в нем. Это была чистая выдумка — я не знаю, откуда я взял все это. Может быть, мне приснилось… но сны ведь посылают боги, значит, они этого хотели.

— Я не понимаю, — сказал я. — Ты описал преисподнюю, но что с того, ведь ее картины придумывали тысячу раз.

— Все дело в том, — сказал Гай, — что мое описание совпало во всех деталях.

— Значит, тебя наказывают… не знаю, за что. Я врач, а не писатель. Может быть, в твоей книге увидели насмешку…

— Я прошу вас, — он был крайне серьезен. — Я знаю историю, я читал про живого, который спустился в царство мертвых, чтобы найти свою возлюбленную. Ты — особенный человек. Я знаю, — Гай неожиданно крепко схватил меня за руку. — Пообещай, что вспомнишь и попросишь за меня!

— Дурила! — заорал на него злодей с отсутствующими верхними резцами. — Он ведь только пока живой, а через неделю будет выть вместе с тобой! Нашел к кому обращаться!

— Прочь! — я взглядом оттолкнул душегуба. — Я еще не умер.

Я еще не умер, но мне было так страшно, что смерть вновь показалась мне привлекательной.


* * *


Часы неумолимо тикали, но неправ был Харон — их стук чем дальше, тем больше казался мне частью нечеловеческой пытки. Гай из Александрии повел меня, остальные потянулись было следом, но вскоре разошлись — ведь у каждого из них было дело.

— Понимаешь, — шептал Гай, прихрамывая рядом. — Люди думают, что на том свете, в аду, их встретят черти, демоны, горгона Медуза, лернейская гидра, Тифон, еще какой-нибудь нечеловеческий ужас… но это все, к сожалению, не так. Совсем не так.

— К сожалению? — мы шли по опустевшему бараку, в его стенах зияли темные проходы, из которых доносились страшные звуки.

— Конечно, — грустно подтвердил книжник. — Что может Медуза или Тифон? Превратить тебя в камень, сжечь. Тогда это был бы рай, а не ад. Тут все по-другому. Тут мучения конца не имеют. А пытки люди сами придумывают. Каждый день новые. И последнее — часы, которые ты слышишь, стучат здесь не просто так. По прошествии суток истязатель меняется с мучеником, и вся ярость, все унижение, вся боль оборачиваются желанием еще больших, еще более унизительных мук. И так до скончания времен.

— Получается, что все, кого я видел…

— Да, — подтвердил Гай. — Сегодня их очередь терзать. Из-за вашего появления часть тех, кого сегодня распинают, получили маленькую передышку. Хотя, конечно, это ничего не значит. А теперь пойдемте — вы должны увидеть это собственными глазами.