— Если она уйдет, я убью себя! — воскликнул он патетически, но это не прозвучало смешно — не до смеха было. Пламя приплясывало у него на щеках. — Я проткну себя, — сказал он спокойно. — И покоя вам не будет.

— Плевать я на тебя хотел, — я попытался разозлить его.

— Только попробуйте, — он подошел поближе, и я увидел, что лицо у него в поту. — Я люблю ее больше жизни! Я не буду жить…

— К черту, — я повернул ручку двери, когда Пат вскрикнула, а он резким движением вогнал клинок себе между ребрами.

Пат закричала так громко и отчаянно, что мне показалось, что и без того тусклый свет от камина вовсе приник, опал на пол, а потом заметался по углам. Она кинулась к нему, и я вдруг подумал, что он отправляет в ад всю мою жизнь и жизнь Пат, он был чертов себялюбец и, наверное, совсем не умел проигрывать.

Оторопелый, я смотрел, как Пат суетится вокруг него, пытается удерживать его голову, как он прежним решительным движением взял и вытянул нож из раны. Кровь не хлынула ручьем — случилось худшее.

Одно из самых распространенных анатомических заблуждений состоит в том, что сердце находится с левой стороны грудной клетки. Его там нет. Сердце находится за грудиной, и только очень умелый человек может проткнуть его ножом. Слева и справа от грудины находятся легкие, продырявить которые ничего не стоит, главное — попасть между ребрами.

Губы Влада стали синеть, это был классический пневмоторакс — при вдохе часть воздуха из разрезанного легкого оставалась внутри грудной клетки и сжимала его. Чем глубже теперь вдыхал Влад, тем меньше оно становилось — он умирал на глазах.

Пат просто смотрела на меня и уже не кричала. Кричала чернильная горничная, и я не слышал этого крика. Видел только ее разутый рот. Потом я побежал. Схватил по дороге окровавленный нож. Вбежал в ванную — до сих пор не знаю, как я ее нашел в чужой квартире — наверное, их там было несколько. Вырвал душевой шланг. Безжалостно ножом разрубил его с двух сторон. Вытянул из металлической оплетки резиновую трубку. Увидел вазу с цветами и выбросил их.

Когда я вернулся, дело было почти кончено. Лицо Влада было пустым — жизнь ушла с него и готова была закрыть за собой дверь.

Дальше все происходило медленно и беззвучно. Я ввел клинок в рану и повернул его. Влад застонал удивленно. Конец черной трубки проник внутрь его упитанной плоти и тут же с другой ее стороны засвистел воздух. Оставалось сделать последнее — опустить второй конец в воду, в вазу дельфтского фарфора.

Медленное движение моей руки почему-то остановилось. Я с интересом посмотрел вокруг. По-прежнему беззвучно кричала горничная. Моя удивительная Пат смотрела на меня так, что сердце мое разрывалось от счастья. А у дверей стоял он. И когда только он успел появиться?

— Не надо, — сказал Пино. — Оставь все как есть. Вспомни, ты заключил соглашение. Подумай о себе.

Я повернулся к Пат. И опустил трубку в воду.


* * *


Мне было очень спокойно. Собеседники тоже не торопились — так бывает, когда сидишь со старыми приятелями, вы уже немного пьяны, курите и есть время подумать, прежде чем открыть рот.

Собственно, так дело и было. Я сидел в дворике эсквилинской квартиры со своим другом — майором римской полиции Джузеппе (для друзей — Пино), и мы болтали. Третий наш собутыльник в основном молчал.

— Ну, что ты молчишь, дружище, — обратился ко мне Пино, наконец нарушив тишину. — Неужели тебе не интересно, что все это значит?

— Конечно интересно, — я отхлебнул вина. — Такой длинный путь и такой финал. Ну да ладно, — я встретился глазами с майором. — Значит, это все-таки была не Пат. Так когда же она, в конце концов, умерла? Потому что я вижу две истории — какая из них правда? Что из них сон?

Пино всплеснул руками театрально.

— Как? Но я ведь тебе говорил уже, что разницы никакой нет.

— Это, — у меня было желание спорить, — мне сказал не майор Джузеппе, а сказал Харон. На том свете, между прочим, сказал.

— Хорошая память иногда заменяет ум, — быстро парировал Пино. — Но в этой ситуации это вряд ли поможет.

— То есть вы хотите сказать, что обе истории существуют одновременно? Но Пат не могла приехать со мной в Рим, если умерла год назад.

— Вот зануда, — обратился Пино к писателю Гаеву, с улыбкой следившим за нашим разговором. — Может быть, вы ему объясните?

Гаев пожал плечами.

— Почему вас интересует именно это? — спросил он меня. — При этом совершенно не удивляет, что вы стали понимать итальянский.

— Что вы имеете в виду? — я и в самом деле удивился.

— А помните, как невеста Влада отчитывала горничную, и вы еще подумали, что ругать за опоздание в пять минут не стоило бы. Вспомнили?

— Да, но она говорила на русском…

— При том условии, что это действительно была Пат. А если это была итальянка… ну же… следовательно, вы понимали по-итальянски.

Одним движением я взъерошил себе волосы.

— Я вообще не знаю, на каком языке они говорили… Может быть…

— Нет, дорогой, — вмешался Пино. — У русских какая-то страсть все запутывать и делать из мухи слона. Скажи мне — в каком месте люди понимают все языки? Где ты уже видел такое?

— На том берегу, за речкой?

— Правильно, мальчик мой, — развеселился полицейский. — Только почему на том?

— Это же очень просто, — поддержал его писатель. — Неужели вы не понимаете, где находитесь? А ведь буквально сегодня…

— Подождите, — сказал я, замерев с сигаретой в руке. Я оглядел сад, дома, лица друзей. — Вы хотите сказать, что я попал в рай? Но что здесь делает Влад?

— Я не буду излагать вам историю Влада и той девушки, но поверьте, они много сделали, чтобы никогда не расставаться.

— Но почему?! — Мне стало в этот момент ужасно жалко и Пат, и себя. Нашу любовь. Я словно зацепился горлом за гвоздь, так сильно, что от боли на глазах едва не выступили слезы. — Как же так, — пролепетал я. — Влад — гнусный самодовольный тип, и вот он оказывается в раю со своей девушкой, а я остаюсь один. Без всякой надежды. Это чертовски несправедливо!

— Но-но, выше голову, — подбодрил меня Пино. — На твоих глазах он готов был покончить с собой, когда увидел, что его девушка уходит — согласись, мало мужчин пойдут на такое.

— Хорошо, — жалость к себе отпустила, но все равно я не мог успокоиться. — Разве нельзя было поступить так же со мной и Пат?!

— Ха, — Пино хлопнул меня по коленке. — Ты же еще жив!

— Значит, если я умру…

— Нет, — писатель покачал головой. — Это невозможно. Вы ведь помните условие третьего судьи — ни в коем случае вы не должны были спасать чью-либо жизнь. Нарушив это условие, вы должны понести наказание.

— Подождите, — сказал я. — Откуда вы знаете, что сказал Адам? — У меня появилась догадка. — В книге про загробный мир, которую вы написали… нет ли там меня?

— Отлично! — Пино восторженно опустошил стакан. — Браво! Все-таки в твоей голове есть кое-что кроме сентиментального мусора!

— Да, — кивнул Гаев. — Я написал книгу про вашу с Пат любовь и про ваши поиски ее на том свете.

— Тогда напишите, что мы встретились! Что я нашел ее и вывел наружу! Напишите хороший конец.

— Вы нарушили условие, — писатель закурил, и сразу стало видно, что совсем стемнело.

Майор поднялся и зажег свет на стене с двумя дверями — синей и зеленой.

— Есть устройство мира, которое не может изменить человеческая воля, — проговорил писатель, помолчав. — А кроме того, если я это сделаю, то попаду в ад. Нельзя пытаться исправить приговор, вынесенный главным судьей.

— Что меня ждет? — спросил я. — Какое наказание? Сейчас? Или после смерти?

— Смерти не будет, — неожиданно сказал Пино. — Потому что бог его знает сколько лет назад другой человек, живой человек, сделал то же, что и ты. Он отправился за реку в поисках своей девушки, а Харон сделал все, чтобы человек от этих поисков отказался. Харон мешал ему до последнего — таков закон. Человек оказался упорен — он очень хотел найти свою девушку. Когда все средства были исчерпаны, а он так и не сдался, этот человек по справедливости сам стал Хароном. Тем самым отпустив на волю своего предшественника. Как ты, наверное, уже догадался — этим человеком был я. Теперь, благодаря тебе — я свободен.

— А вы нашли ее, свою девушку?

— Да, — коротко сказал майор. — Она сейчас ждет меня дома.

— Значит… я новый Харон, — было странно слышать эти слова, произнесенные моим голосом. — Значит, теперь я точно найду Пат.

— У тебя будет для этого время, — писатель потушил сигарету и допил стакан.

Они сидели и смотрели на меня некоторое время. Их лица были такими родными — лица близких людей.

— В какую мне дверь? — спросил я. — В синюю или зеленую?

— Теперь уже все равно, — ответил Пино. — Прощай, дорогой мой.


* * *


На улице Фарини вблизи полицейского участка толпа из десятка зевак следила, как берут интервью.

— Ну, что вы хотите… — было видно что майор устал, что он потеет, что даже сил послать куда подальше у него не осталось.

Солнце облизывало лысину майора как мороженое. Отлипая от лысины и вспыхивая улыбкой прямо в горячий римский денек, солнце портило кадр, но журналист не сдавался и съемку не прекращал.

— Майор Джузеппе Каронте, — повторил он и попытался изобразить энтузиазм — это был последний репортаж на сегодня, дальше — стакан холодного просекко. Два стакана. А потом свидание с Франческой. Франческой, нежной и обожаемой больше жизни… — Майор Джузеппе, расскажите нам, пожалуйста, об этом таинственном происшествии, что с раннего утра будоражит наш прекрасный город. Я имею в виду пропажу сразу двух человек.