И главное — непонятно, что говорить бедняге Ромке, который оскорбленно сопит напротив, уверенный, что Кирилл решил по-тихому сменить банк.

— Ну? И ты спрашиваешь, кто такой Митрофанов? Уж раз в жизни ты с ним точно встречался! Когда вот эти писульки рисовали! — Ромка раздраженно похлопал по бумагам. — Не ожидал от тебя, Кирюха! Я думал, может, ты сам не в курсе, может, кто-то из ребят твоих сделку оформлял и в другой банк обратился. А потом документы-то гляжу, елы-палы! Твоя же подпись! Значит, никому из риэлторов ты это дело не доверял, сам переговоры вел, сам…

— Постой, не тарахти, — досадливо поморщился Кирилл.

Какая-то мысль — почти догадка — мелькнула в голове.

Стоп! Действительно, как могли оформить сделку, если продавец не присутствовал? Подпись его стоит, а самого-то не было!

Уж это Кирилл знал доподлинно. Какой же кретин так лопухнулся?! Ему заочно подписали договор, а он уши развесил!

— Ромыч, давай потом поговорим, о’кей? Мне нужно время!

Тот посмотрел озадаченно, наконец-то заподозрив что-то неладное. И, кажется, даже понял немного.

— Лажа, да?! — ахнул он и как-то по-старушечьи прикрыл рот ладошкой.

— Я пока ничего тебе не скажу, — твердо заявил Кирилл. — И этого Митрофанова пока не трогайте. Я сам все проверю!

— Да что все-то?

Кирилл резко поднялся и сунул бумаги приятелю под нос.

— Это не моя подпись! Понимаешь?

Роман Геннадьевич только ошеломленно крякнул.

* * *

— Босс, здрасте. Баба явилась. Но она одна. Вернее, не одна, а с дитем…

Докладчик был вынужден прерваться, оглушенный гневной тирадой по ту сторону трубки. Машинальным движением он отодвинул руку с телефоном как можно дальше, и весь смысл начальственной речи прошел мимо.

— Хорошо, босс, — на всякий случай сказал он, когда снова решился приложить трубку к уху.

— Что хорошо, чертовы кретины?! Вы что не понимаете, он — свидетель! К тому же мне нужны еще сведения! Если к утру его не будет в офисе, ты у меня побежишь поломойкой к Панину наниматься, ясно?!

— Будет сделано, босс.

Он подождал, не последует ли еще указаний, но в трубке раздались гудки.

Амбал за рулем покосился на своего напарника сочувственно.

— Ну что? Идем к бабе?

— Да хрен его знает! — с досадой поморщился тот. — Он толком и не сказал ничего, только вопил!

Человек на другом конце города преувеличенно осторожно положил трубку на рычаг. Ярость клокотала и требовала выхода, но он никогда не позволял ярости брать верх. Как ничему и никому не позволял одерживать над собой победу. И никогда! Одна или две мелкие промашки не в счет.

Эту партию он тоже выиграет, во что бы то ни стало! А недоумка, из-за которого дело пошло наперекосяк, он просто сотрет в порошок!

Еще не успокоившись окончательно, он вызвал секретаршу и с удовольствием поорал на нее некоторое время. Красавица тряслась от страха, прятала глазки, вытирала потные ладони о шикарный костюмчик, и это зрелище так забавляло его, что уже через пять минут он был в полном порядке.

— Ладно, иди, — разрешил он, — может, я тебя и пожалею, посмотрим.

Она попятилась и вскоре скрылась из кабинета.

С одной стороны, он пугал ее ради кайфа. Контролировать насмерть перепуганных людишек всегда проще. А с другой, проговаривая вслух угрозы, он думал. Может быть, действительно сменить козла отпущения и отправить девчонку прямиком в «стан врага»?!

Заслышав о такой возможности, его красотка аж спала с лица. Прекрасно знала, что никакой поддержки в случае провала она не дождется. А провал более чем реален. Одно дело купить сотрудника, которому уже более-менее доверяют. И совсем другое — засланный казачок. Что случись, первое подозрение на него.

Стало быть, как ни крути, нужен Балашов. Это чмо болотное, возомнившее себя Джеймсом Бондом! Непонятно, кто его прикрывает? У жены — старенькие родители, их проверили. Больше родственников нет. Он вообще сирота казанская. Друзей-приятелей кот наплакал, их ребята в первую очередь пошерстили. Из города он не уезжал, это известно точно. Ну, и где тогда прячется?!

* * *

Они неплохо проводили время. Ташка валялась на пузе, Алена, пристроившись с боку, щекотала ее за пятки. Только это чрезвычайно увлекательное занятие пришлось прекратить, потому как Ташка, в очередной раз дрыгнув ногой, звезданула мать по уху.

— Ой! — испугалась она.

— Ай! — растерялась Алена, схватившись ладонями за голову.

И они посмотрели друг на друга влюбленными глазами.

— Мам, ты как?

— Устала! — честно призналась Алена, заваливаясь рядом.

— И я вся такая уставшая, уставшая! Мам, а ты меня как любишь?

— Очень!

— А я тебя крепко!

— А я тебя очень крепко!

Посопели с присвистом, восстанавливая дыхание. Алена вдруг хихикнула слабым голосом.

— Чего, мам?

— Спроси, как я тебя люблю?

Ташка заинтересованно подняла голову и послушно спросила: «Как?»

— Я тебя люблю по-мамски! — ответила Алена.

— Супер! А я тебя… а я тебя люблю, как дочка из пупочка!

Они хором прыснули и снова принялись обниматься, тискаться и ворочаться, словно мишки в берлоге, по всей кровати.

Вообще-то, Алена этого не одобряла. Кровать же существует для сна, это правило такое. В остальное время суток она должна быть аккуратно застелена и никем не потревожена.

Каждый раз, когда Ташке приходило в голову расположиться здесь с учебниками, Алена долго и занудно объясняла, почему этого делать не надо.

А дочь цитировала дурацкую рекламу. Что-то вроде «Правила существуют, чтобы их нарушать».

Ну, вот и нарушили.

Ощущение такое, будто она опять — впервые и единственный раз в жизни! — сбежала с уроков в кино.

Точно знаешь, что расплата неминуема, а отступать ужас как не хочется, и ты пробираешься к запретному удовольствию.

Ха! Теперь уж точно никто и ничего не может ей запретить! И ожидать расплаты просто глупо. Она взрослая женщина и сама решает, валяться ей на кровати или, чинно сложив руки на коленях и выпрямив спину до ломоты в позвоночнике, слушать Шопена.

Как учили в детстве.

Оно давно позади, и слава Богу!

Может, если бы тогда кто-то объяснил ей, что отступать от правил не страшно и не стыдно, все было бы намного проще. Может быть, она решилась бы поговорить с Лешкой — так, как хотела, а не так, как должна была.

Даже возможно, что она впала бы в истерику, била посуду, требовала бы объяснений.

И — кто знает?! — вдруг стало бы легче?

Но никто не объяснил. Она точно знала, что выяснять отношения на повышенных тонах — нельзя. Ведь при любых обстоятельствах нужно сохранять собственное достоинство, а значит — нужно выглядеть невозмутимой и… равнодушной. Мама говорила, что многие люди не понимают истинного значения этого слова. Равнодушие — вовсе не болезнь души, а просто ровное отношение ко всем окружающим.

Стоит чуть сдвинуться от него в сторону — и тебе конец!

Слезы, истерики, беспричинное веселье, дикий смех — фу, это же вульгарно, в конце концов!

В их доме всегда было тихо. И она почти поверила, что тишина и спокойствие — синонимы счастья. И, сама того не замечая, старательно создавала себе такое же. И не понимала, почему не чувствует восторга и упоения, ведь все по правилам и как должно быть.

Она никогда не кричала на него. Не устраивала скандалов. Не жаловалась на плохое самочувствие или на то, что в школе ее снова обошли с премией. Она все делала, как надо.

И продолжала бы в том же духе.

Какое счастье, что Ташке пришло в голову поваляться на кровати!

— Давай петь! — острый маленький кулачок пихнул Алену в бок.

Та, прежняя Алена, которая существовала по правилам, наверное, растерялась бы.

А нынешняя только задумчиво почесала нос.

— А что петь-то? Я модных песен не знаю.

— Ну их, модные! — отмахнулась Ташка. — Народные давай.

В общем-то, она и народных никогда особо не пела.

Но они затянули «По Дону гуляет». Честное слово! А потом — «Калинку». И еще что-то бравое. Пели вдохновенно, прикрыв глаза, и, помогая себе, водили руками в воздухе, словно дирижеры. Когда забывали слова, прочувствованно начинали мычать или блеять и одновременно срывались на хохот.

— Ты что?

— А ты что??

— Я слов не знаю!

— Я тоже. Давай вот эту… как там… И все начиналось снова.

Они дошли до «Во поле березонька стояла», когда в стену загрохотали соседи.

Алена с притворным ужасом прижала палец к губам и кивнула на часы. Было одиннадцать вечера.

Не сговариваясь, они почему-то ринулись на кухню, перегоняя друг друга. Алена плотно прижала кухонную дверь, привалилась к стене и облегченно расхохоталась — такого с ней не случалось уже давно.

Ташка постанывала где-то рядом, в изнеможении упав на табуретку.

Они не сразу услышали звонок в дверь.

А услышав, уставились друг на друга.

— Нас решили обезвредить, — догадалась Ташка. — Соседи ОМОН вызвали. Или скорую.

У Алены от смеха закололо в боку.

— Позвонят-позвонят и уйдут, — обессиленно пробормотала она, махнув рукой.

Но в дверь продолжали ломиться.

— Однако они сами уже ведут себя неприлично, — взяв себя в руки, Алена пошла в прихожую.

Ташка поплелась следом — оказывать моральную поддержку.

— Извините, пожалуйста, мы уже все поняли! — проговорила Алена, открыв дверь.

На пороге стояли неизвестные плечистые парни. Среди жильцов своего дома она таких никогда не встречала.

— Мам, закрывай дверь быстрее! — пискнула за спиной Ташка. — Это же бандиты натуральные!

Парни на бандитов не отреагировали, но один всунул огромную лапищу в дверной проем, и теперь при всем желании закрыть дверь стало невозможно.

— Надо поговорить, — заявил между тем второй.

— О чем?! Вы кто? Мы больше шуметь не будем!