Елена с ужасом подумала об учительской зарплате; но вид хозяйки дома в красивом трикотажном, как теперь стало понятно, самопальном платье, располагал к чему угодно, кроме сочувствия.

На прощание устроили фейерверк у их подъезда. Вася помогал мужчинам запускать петарды; одноклассницы, обнявшись, смотрели на все счастливыми подвыпившими глазами, напрасно ожидая, что кто-то из заезжих мужчин попросит телефончик; а бабушка, покрывшись оренбургским платком, стояла, сдерживая Ласточку за ошейник, и приговаривала: «Какие деньги жгут! Нет, ты посмотри, до чего дошли, сами себе салют устраивают!»

Уезжали с таким светлым праздничным чувством, что говорили Ритке «спасибо».

– Как всегда: все в «молоко», а я – в яблочко! – похвасталась Ритка в машине. – Людей-то уже нормальных сколько лет не видели?

И Елена с ужасом осознала, что за последние десять лет круг ее знакомых резко сузился. Сначала, чтобы выжить, рассталась с неудачниками, потому что невозможно было часами слушать по телефону, как все плохо, как всех обокрали и унизили, от людей, которым просто трудно было взять в собственные руки собственную жизнь.

Потом так сложилось, что по ритму занятости смогла общаться только с такими же занятыми. Кто-то при этом был настолько порядков богаче, что в интересах сглаживания разницы никогда не общались домами, всегда встречались в общепите.

Кончилось тем, что некому стало отдавать старые, но еще хорошие вещи, их приходилось зашивать, стирать и относить в ближайшую церковь. А когда после освобождения от Толиковой мамаши уезжали отдыхать одновременно с дочерью, не могли найти желающих пожить в квартире, кроме Лидиных приятелей.

– Лен, может, с гуманитарной миссией Караванова навестим? – предложил Кирилл.

– Ну уж нет, только не это. Я уже обслужила чувство вины, подарила телевизор. Теперь меня манят новые горизонты, – запротестовала Елена.

– Зря, он хороший, – присоединился Егор.

– Хватит тут корпоративную мужскую этику разводить, – прикрикнула на них Ритка. – Правильно кинутый муж, как бумеранг, всегда возвращается прямо в руки. А пока надо порезвиться, давай, Лен, свою компашку!

Елена уже перебрала все варианты и остановилась на самом разгульном, актерском. У нее были друзья – известные артисты. Веселые как дети и совершенно соответствующие последней предутренней декаде гулянья.

Супруги Бермуды жили в арбатских переулках. Игорь Бермуд получил квартиру в наследство. Сначала предков медленно уплотняли вплоть до самой маленькой комнаты; а потом Бермуды медленно расширяли пространство вплоть до всей квартиры, отселяя и меняя соседей. И только после того, как Игорь получил заслуженного артиста и сыграл следователя в сериале, лужковские чиновники отдали квартиру законному владельцу.

Красивая сибирячка Арина – в замужестве Бермуд – ловко окрутила Игоря на втором курсе ГИТИСа, родила ему детей, наставила рогов, пару раз попыталась смыться к богатым поклонникам, но осталась. Игорь, правда, тоже был не подарок: то зашивался от алкоголизма, то развязывал, то рыпался на выборы в Госдуму, то собирался в Голливуд, то жениться на несовершеннолетней. Так что Бермуды совершенно самодостаточно прожили бок о бок скоро уже лет тридцать и вырастили обаятельных разболтанных детей, которые не пойми чем занимались.

В огромной, кусками отремонтированной квартире веселилось человек двадцать гостей. К этому моменту взрослые компании слились с детскими, далеко не все оказались знакомыми, так что Елена с однокурсниками органично влились в ряды празднующих.

– Ну, ты видела этого урода? – спрашивала ее Арина на кухне, уставленной стульями из спектакля «Слуга двух господ». – В прошлом месяце опять развязал… Сколько денег нарколог из нас выдоил, ты себе не представляешь! А мне парня надо от армии косить, девке – машину чинить, внучка в платном садике по-японски говорить учится – бабки не маленькие… А этому что? Стакан засосал – и хорошо… ну, накрыл меня в гримерке с монтировщиком декораций, считает, что теперь ему все можно. А что можно? Трахай качественно – монтировщиков не будет!

– Лен, ты повлияй как-то на подругу, – через пять минут жаловался Игорь в спальне с театральным пологом тоже из какого-то прошлого спектакля и наваленными на постель пальто. – Бабе на пенсию пора, хочет в антрепризе у меня Лизу играть. Я, мол, всю жизнь мечтала о «Чайке»… Представляешь? Бабушка системы Станиславского… а туда же!

Егор и Кирилл давно уже плясали ламбаду с молодыми артистками; Ритка, округлив глаза, слушала байки легендарного мэтра… вокруг носились счастливые расслабленные люди, и Елена с грустью вспомнила о Никите: «Не поздравил!»

Тут она сообразила, что оставила мобильный в кармане пальто, побежала в прихожую к вешалке. В эту секунду незапертая входная дверь распахнулась, и на пороге нарисовался высокий плечистый господин с волосами и бородой совершенно пепельного цвета. Глаза у него были синие, мутные и умные, на куртке с капюшоном таяли крупные снежинки.

Опытный взгляд дал бы господину лет сорок пять при вольном употреблении алкоголя или лет пятьдесят пять при здоровом образе жизни, однако на фоне его мужской привлекательности это было непринципиально. Елена замерла, как охотничья собака на утку в кустах.

– Здравствуйте, – сказал он и церемонно поцеловал ее руку. – Я – Зябликов.

– В каком смысле? – подняла бровь Елена.

– Практически во всех. А вы кто?

– Я – Елена. – Она сделала глазки.

– А поподробнее? – Он начал стаскивать и отряхивать куртку.

– Поподробнее я и сама хотела бы знать… Здесь уже некуда вешать, пойдемте в спальню.

– Прямо со спальни и начнем? Волшебно! – усмехнулся он.

– Театр начинается с вешалки, а здесь вешалка в спальне, – ответила она в интонации «ну, не совсем сразу».

– Жалко, а я думал, это такой подарок на Новый год, – разочарованно ответил он. – Не поверите, несколько часов тому назад я еще снимал в Питере фильм.

– А, так вы режиссер… Никогда не слышала о таком режиссере.

– И не без взаимности. А я никогда не слышал о такой артистке, как вы.

– И не услышите…

Зашли в спальню, на кровати тискалась молодая парочка.

– Извините, – сказал Зябликов, бросил куртку на пол, но тут прямо из-под парочки заорал Еленин телефон.

Его нельзя было перепутать ни с чьим, поскольку Лида поставила там зловещую мелодию «темы судьбы» Бетховена.

– И меня извините, – добавила Елена и ринулась под парочку и ворох пальто, на котором они пристроились.

На экране мобильного высветилось слово «Никита», Елена оттолкнула Зябликова, заорала: «Алло!» – но ничего не было слышно.

Побежала в соседнюю комнату, там ее встретила громкая музыка, в следующую – пели хором, в четвертую – смотрели телевизор, в пятой – играли в карты, в шестой спали дети, в ванной – насыщенно занимались любовью, и только в одном месте коридора можно было разговаривать:

– Теперь я тебя слушаю.

– Я чувствую, что я тебе помешал? – обиженно спросил Никита.

– Нет.

– Я тебе пытаюсь дозвониться все это время.

– Понимаю.

– Поздравляю с Новым годом, и пусть он принесет тебе счастье и любовь.

– Спасибо. У меня все это есть. И тебя поздравляю, и тебе пусть принесет и то, и другое, – ядовито ответила Елена.

– А у меня тем более все есть, я встречаю праздник в кругу любимой семьи! – напомнил он.

– Тогда чего звонишь? – разозлилась она.

– Звоню как доброй знакомой…

– Ну и козел…

– Вот и поздравили друг друга. Тогда пока, – упавшим голосом завершил он.

– Пока, – безучастно откликнулась Елена, пытаясь понять, что происходит на том конце провода.

«Поздравить по-людски не может!» – подумала она и тут заметила идущего навстречу с двумя рюмками Зябликова.

– «Куда плывете вы, когда бы не Елена, что слава вам одна, ахейские мужи?» – пафосно продекламировал он.

– Так вы, несмотря на то что режиссер, еще и образованный человек, – подколола Елена.

– Мы все учились понемногу… Давайте выпьем за Новый год, а то я все никак не дойду до ощущения праздника.

– Давайте, у меня оно тоже как-то вдруг оборвалось…

– Мне сказали, кто вы. И я заинтересован в том, чтобы вам понравиться…

– Заинтересованы?

– Готов дать интервью вашей газете…

– Дайте.

– Когда?

– Когда захотите. Позвоните в рекламный отдел, оплатите, вам пришлют кого-нибудь из отдела культуры. – Елена ужасно не любила, когда ее клеили под дела, даже если при этом видела, что нравится как женщина.

– Я? Оплатить? Вы шутите? Я – гениальный режиссер, – весело сверкнул он глазами.

– Фамилии гениальных режиссеров вашего возраста обычно уже широко известны народу, – кокетливо напомнила она.

– Так я снимаю всего третий фильм, до этого был киноведом…

– Естественно, гениальным?

– Конечно…

– Слушайте, Зябликов, я не занимаюсь режиссерами, особенно неизвестными. Или ухаживайте за мной бескорыстно, или валите… – нежно предложила она.

– Какая вы резкая… Придется ухаживать бескорыстно. Мы с вами идеальная пара – оба одиноки и амбициозны, вместе нам все по плечу. Да вы не дергайтесь, я обошел всю квартиру, выяснил, что более привлекательной бабы для меня здесь все равно нет, а вы аналогичное выяснили уже до моего прихода. Так что выбора нет…

– По крайней мере на сегодня, – усмехнулась Елена, он жутко ей нравился.

– Каждый из нас крайне одинок внутренне, общее веселье только возводит это в степень, хотите, пойдем гулять?

– Так одежда ведь под этими… – кивнула она на спальню.

– Ну, пойдем в чужом, разве это проблема?

– А вы сюда как попали?

– Арина у меня снималась. И вообще дружу с Бермудами, вот приехал, гостиница забронирована, но туда идти незачем – там никого. Так что шляюсь по друзьям. – Подошли к вешалке, выудили из нее первое попавшееся.

Елена оказалась в алом девчачьем стеганом пальтишке с капюшоном, а Зябликов – в кожаной молодежной куртке.