– Положи ребёнка, не будь дурой!

Дура. О, это излюбленно обращение Игоря ко мне. Я всегда была для него дурой – когда меня обсчитывали в магазине, когда я покупала дорогое платье, и даже когда забеременела.

Хотел ли Беляев ребёнка? Я не уверена. Он хотел просто кончать в меня, когда ему заблагорассудится, а о средствах контрацепции я должна была позаботиться сама.

Хотела ли я ребёнка? Определённо – да. Потому что это был любимый мужчина. Самый любимый, не смотря ни на что.

Вот поэтому и дура. Согласна. Но больше он не посмеет так меня называть!

– Заткнись и проваливай!

Я смотрю прямо в глаза Игорю и холодею – в них просыпается что-то грозное, животное, страшное. Я не могу подвергнуть сынишку опасности. Отступаю на шаг назад, и сажаю мальчика в манеж. Тут он в безопасности.

– Что ты сказала?

Мужчина наступает на меня, шумно дыша.

– Уходи! Я не желаю тебя видеть! Ни мне, ни Никите ты абсолютно не нужен! Проваливай!

Я это сказала? Господи, и откуда, только взяла силы?

Игорь останавливается, и задумчиво пожёвывает губу, испепеляя меня взглядом своих серых глаз.

– А ты изменилась. Стала другой. Более уверенной в себе, самодостаточной, дерзкой. Это меня заводит.

У меня замирает сердце. Что он хочет этим сказать?

А Беляев растягивает губы в ухмылке и прищуривается:

– Это мне нравится. Давай поиграем, детка!

Опять это ненавистное слово!

– Я для тебя больше не детка. Я – Маргарита Денисовна, и точка. Никитка тебе не сын, пока ты не зарегистрировал его на себя и не стал платить алименты. А, знаешь что? Не нужно мне от тебя ни отцовство, ни алименты. Просто исчезни из нашей жизни!

– Ты определённо стала решительной. Уже не та наивная дурочка, и уж точно не детка. Ты права, тебе нужно имя посолиднее.

Что, я не ослышалась? Что он этим хочет сказать?

А Игорь продолжает наступление на меня, и хватает меня за руки. Больно.

– Отпусти!

– Ну, уж нет. Я уже хочу тебя, Марго. Теперь буду называть тебя только так. Как мне нравится, когда ты такая дерзкая, неприступная, резкая! Как я хочу тебя!

У меня внутри всё переворачивается от омерзения, которое я испытываю к отцу своего ребёнка. Я пытаюсь вырваться из его цепких рук, но у меня ничего не выходит – Игорь крепко сжимает меня за запястья, и припадает влажными губами к моей шее.

Как будто электрический разряд проносится мо моему телу, и я яростно начинаю сопротивляться. Не хватало ещё, чтобы этот мерзавец изнасиловал меня на глазах у сына!

– Ты же говорил, что у меня ни рожи, ни кожи, ни сексуальности! А теперь вдруг заявляешь, что хочешь меня? Ну, уж нет, убери свои грязные лапы!

Я стискиваю зубы, и высвобождаю одну руку из цепких лап Беляева. На моём тонком запястье остался красный отпечаток пальцев – значит, завтра, сто процентов, будет синяк.

– Иди сюда!

Мужчина пытается перехватить мою руку, но у меня словно проснулось второе дыхание. Меня захлёстывает ярость, я размахиваюсь и сильно шлёпаю бывшего любовника по щеке.

Ого, я смогла! Я дала оплеуху!

Глаза Игоря расширяются, и я вижу, как он напряжён – на шее начинает пульсировать венка.

– Я не понял, ты чего такая смелая стала? На курсы самообороны записалась, что ли?

Он опускает руки, и, не мигая, смотрит на меня изучающее, очень настороженно. Ага, он меня опасается!

– Были бы у меня ногти, я бы сейчас тебе всю рожу расцарапала!

Беляев криво ухмыляется:

– Значит, сегодня мне ничего не грозит? Чудесно!

– Убирайся!

Протискиваясь между мужчиной и манежем с сыном, я спешу в прихожую. Очень надеюсь, что всё закончилось, и Игорь больше не станет пытаться взять меня силой.

Толкаю дверь наружу:

– Уходи! Я не желаю тебя больше видеть!

Мужчина подходит ко мне вплотную и выставляет вперёд руку. Затем наклоняется в бок, и прикрывает входную дверь:

– Не думай, что тебе так легко удалось от меня отделаться! Я ещё вернусь, и ты обязательно будешь моей, не сомневайся!

По моему телу проносится волна дрожи от этого шипящего, угрожающего голоса. Коленки начинают трястись, а внутри всё переворачивается – неужели, он, наконец-то, уйдёт?

Тут входная дверь распахивается, и на пороге возникает подтянутая широкоплечая фигура хоккеиста. У Игоря вытягивается лицо, и он, нахмурив брови, спрашивает:

– Мужик, ты кто?

У меня как будто камень с души свалился!

Я кидаюсь к ничего не понимающему спортсмену, и обвиваю его шею своими руками. Полонский удивлённо переводит взгляд с Беляева на меня, но, слава Богу, молчит. Мне нельзя дать ему сказать хоть что-то, иначе он выдаст меня с потрохами!

– Дорогой, ты пришёл!

Я целую Максима Дмитриевича в губы и сразу отстраняюсь. Блин, я сама от себя не ожидала такого поступка. Никогда ранее мне не приходилось целовать мужчину первой вот так, с наскока.

Мммм, а губы хоккеиста очень нежные, мягкие, и с каким-то сладким привкусом – возможно, он ел какую-то конфетку только что.

– Что тут происходит?

Полонский явно обескуражен моим пылким поцелуем. Но ещё больше он недоумевает по поводу присутствия рядом со мной незнакомого мужчины, который настроен весьма враждебно.

– Познакомьтесь. Игорь Беляев – мой бывший молодой человек. А это – Максим Полонский, мой любимый мужчина.

Я хватаю спортсмена за руку, и изо всей силы сжимаю её. Господи, только бы он промолчал и всё понял!

– А вы случайно не хоккеист? Мне кажется, я видел игры с вашим участием.

Беляев выжидательно смотрит на соперника оценивающим взглядом, чуть отступив от меня на шаг.

– Да, вы правы. Я – нападающий сборной.

Понимаю, что знакомство состоялось, и хоккеист не выдал меня. Это просто отлично!

– Так значит, вы теперь вместе с Риткой?

Игорь кидает презрительный взгляд в мою сторону.

– Нет, вы не правы. Не с Риткой, а с Маргаритой. Я очень люблю и уважаю свою девушку, и прошу от всех остальных такого же уважения к её персоне!

Голос Полонского звучит громко в моей маленькой прихожей, и у меня от счастья перехватывает дыхание. Вот он какой! Не только всё понял, но и заступился! Вряд ли Игорь полезет в драку с профессиональным спортсменом – побоится за своё здоровье.

– Да-да, вы правы.

Беляев опускает глаза в пол, а потом, прищурившись, спрашивает:

– А вам известно, что вы живёте на моей жилплощади? Я уезжал ненадолго, но эта квартира Маргарите не принадлежит – мы покупали её совместно. Я думал, что наши хоккеисты – состоятельные люди и не будут ютиться в двадцатиметровой студии на окраине Москвы.

У меня забилось сердце. Чёрт возьми! Чего хочет добиться Игорь? Компенсации за полквартиры? Но мне не выкупить сейчас его долю, я и так погрязла в долгах и кредитах!

– Не знал. Что ж, в таком случае, Рита пока переедет в мою квартиру в центре. А вы занимайтесь разменом этой студии!

– На что я разменяю полквартиры? На комнату в коммуналке?

Полонский пожимает плечами, а я подскакиваю к бывшему любовнику, и трясу кулачком у него возле лица:

– Ты – мерзкий и наглый! Как бросить меня с двухмесячным ребёнком на руках – пожалуйста! Не платить алименты – тоже! А квартиру тебе подавай! Я не откажусь от нашей с Никитой доли, она принадлежит нам по праву, туда вложены мои сбережения!

– Да ты вон к Максиму Дмитриевичу переедешь. Неужели, тебе денег не хватит? Оставь мне квартиру, а?

– И не подумаю! Убирайся! Я подумаю, как можно разделить жилплощадь. Но дарить тебе ничего не собираюсь.

Игорь морщится и оттопыривает губу. Он вмиг становится похожим на обиженного мальчишку, которому не купили понравившуюся машинку. И что мне раньше нравилось в этом мужчине? Почему я думала, что у него сильный характер? Теперь видно, что он обижает только тех, кто слабее, а перед трудностями – пасует.

Обычный домашний тиран. Жалкий и гадкий. Вряд ли он вообще что-то может, кроме угроз.

В душе поднимается какая-то волна гнева, и я понимаю, что у меня появилось стойкое отвращение к некогда бывшему любимому человеку.

– Вот ты, какая стала. Что ж, ещё встретимся.

Он отталкивает Полонского и выбегает из квартиры. Хоккеист смотрит ему вслед и выгибает одну бровь дугой:

– Хочешь, я его догоню?

Я машу рукой, и захлопываю дверь. Вот ещё! Марать руки об этого гнилого человека? И где были мои глаза, когда я любила его?

– Проходи, пожалуйста. Спасибо, что подыграл.

Я щёлкаю замком и иду в комнату – проверить, что делает Никитка. Нужно и впрямь будет подумать о том, как разъехаться с Беляевым, чтобы он оставил меня, наконец, с сыном в покое.

4

– Уснул?

Максим Дмитриевич аккуратно заглядывает в манеж, где лежит, свернувшийся клубочком, мой любимый мальчик.

Киваю.

– Ну, что ж поделаешь. Не будить же. А долго он спать будет?

Я с тревогой смотрю на настенные часы, прикидывая, который час.

– Часа полтора. У него сейчас зубки режутся, он очень капризный.

Мужчина опирается на манеж руками и, не мигая, смотрит на спящего мальчика. В его глазах читается растерянность и какая-то грусть. Я понимаю, что хоккеист, скорее всего, вспомнил про своего сына, которого неизвестно куда увезла его любовница.

– Скучаешь?

Мужчина шумно вздыхает, и я понимаю, что это так. Сейчас он абсолютно другой. Таким нежным и спокойным я его ещё не видела. А где постоянные подколы, ирония, самолюбование? Ничего этого нет. Сейчас спортсмен стал другим – серьёзным, спокойным, грустным.

В душе зашевелилось что-то, похожее на жалость. Захотелось подойти к этому мужчине и обнять его, согреть своим телом, прошептать что-то утешающее.