Мария Литошко - Сердце Анны

Маркус развернул записку. На небольшом листочке был написан обещанный адрес. Он лишь взглянул, ухмыльнулся и, приблизившись к камину, безжалостно бросил его прямо в огонь. Листок мигом охватило раскалённое пламя. Маркус с удовольствием смотрел на догорающий клочок бумаги, и в глазах его не было ни боли, ни сожаления.

«Прощай, Анна!» – сказал он и, усевшись в мягкое кресло, спокойно продолжил пить свой чай.

После того, как письмо для дядюшки Уильяма было отправлено, Анна решила, что уже пора собирать вещи, так как времени оставалось слишком мало. К вечеру третьего дня она выплатила жалованье слугам, повару, садовнику и распустила их всех, как велел мистер Монрэй. Служащим было не менее грустно покидать поместье, ведь каждый их них прослужил в этом доме достаточно долгое время, чтобы успеть ко всему привыкнуть и полюбить его хозяев. Поэтому грусть расставания настигла каждого, а затем на дом опустилась безмолвная тишина. Рядом с Анной осталась лишь миссис Норрис и больше – ни единой души.

– Как стало тихо, – сказала Анна, вслушиваясь в пустоту окружающих её стен. – Так непривычно… Не слышно чьих-либо шагов, а из кухни больше не доносятся голоса суетливых кухарок.

– И мне, мисс, непривычно, и даже немного жутко от осознания того, что мы тут остались совсем одни, – ответила миссис Норрис. – Но что поделать? Идёмте ужинать, Анна! Прежде чем уйти, Оливер всё приготовил и даже испёк Ваш любимый пирог.

– Я не могу поверить… это мой последний ужин в этом доме! Уже завтра я буду ехать в поезде, который отвезёт меня в совершенно чужое место.

– Мне от этого несколько тревожно за Вас, мисс! Вы ведь не были знакомы с теми людьми. Как-то раз, очень давно, когда Вы были совсем малюткой, сэр Рочфорд назвал Вашу тётю недостойной и недоброй женщиной, и пожелал больше не видеть её в этом доме. Ваш отец был строгим, но при этом справедливым и добрым человеком. Он не стал бы говорить таких слов зря!

– Может быть, он так сказал сгоряча? – Анна неуверенно пожала плечами. – Ведь и о Маркусе он думал плохо, хотя это совсем не так. Но я сама не знаю, какая она. Тётя Амелия никогда мне не писала. Писал лишь дядюшка Уильям. Я получала от него поздравление на каждый свой День Рождения и на все прочие праздники. Он никогда обо мне не забывал!

Анне было жаль, что ей необходимо покинуть на время Лондон, но с другой стороны она испытывала радость за то, что выдалась возможность увидеть дядю и его семью, впервые за столько лет.

– А куда отправитесь Вы, миссис Норрис?

– О, за меня не тревожьтесь, моя милая! Со мной всё будет хорошо! Я перееду жить к своему сыну. Он живёт в небольшой квартирке вместе со своей супругой. Они сказали, что для меня у них найдётся местечко. Скромного уголка мне вполне хватит. Что ещё нужно пожилой женщине? Но как же сильно я буду по Вам тосковать! – миссис Норрис обняла Анну, как родную, совсем не желая отпускать её в туманную неизвестность.

– И я буду скучать по Вам, Нора!

Для Анны миссис Норрис была не просто гувернанткой её детства. Она стала ей почти так же близка, как мать. Миссис Норрис была рядом с самого её рождения: помогала, одевала, учила, веселила и утешала, когда леди Рочфорд не могла быть рядом. До предстоящего расставания оставалась всего ночь и несколько часов, но Анну уже ощущала его горечь.

Всю ночь она не могла сомкнуть глаз. Ей было невыносимо одиноко, а ощущение пустоты ещё сильнее холодило её душу и не позволяло уснуть.

С рассветом Анна поднялась, переоделась в элегантный и удобный для предстоящего пути костюм и направилась в кабинет отца. Один ключ сэр Рочфорд всегда держал при себе, а другой был спрятан у Анны. В сейфе отца хранились документы на дом, немного денег, оставленные специально для дочери, большую часть которых Анна потратила на расчёт со слугами, а также некоторые из тех оставшихся украшений, что леди Рочфорд не забрала с собой в Америку. Ключ от сейфа, точнее его дубликат, тоже хранился у Анны. Она взяла всё, что там было, и, печально оглядев пустующий кабинет отца, девушка закрыла дверь, а ключ оставила в замочной скважине.

Миссис Норрис всё ещё спала, и Анна решила её не будить. Впервые за семнадцать лет ей пришлось сидеть за обеденным столом совершенно одной. Анна сама попыталась заварить себе чай, отрезала кусок пирога, оставшегося с ужина и села на своё место. Вокруг стояла тишина, не было слышно ни единого шороха. Лишь только ровное, слабое тиканье настенных часов, будто биение сердца, давало Анне знать, что дом ещё жив и дышит.

Закончив свой скромный и одинокий завтрак, она поспешила в конюшню, желая повидать своего коня. Увидев Анну, Топаз тут же поднялся на свои сильные ноги, подошёл к деревянной калитке и высунул вперёд голову.

«Здравствуй, Топаз!» – Анна с улыбкой погладила его между ушей и, словно куда-то торопясь, открыла калитку. «У нас с тобой совсем мало времени! Но я никуда не уеду, пока мы с тобой не объедем всё поместье и не пронесёмся вдоль его окрестностей!»

Она вывела коня во двор и помчалась верхом так резво и быстро, будто бы хотела сбежать прочь от своего одиночества, сбежать туда, где её ждут родители. Это были прекрасные полтора часа, которые Анна всерьёз могла назвать счастьем. Она даже сумела забыться и отдалиться от печали, пусть ненадолго, но всё же это было ей необходимо.

Мистер Монрэй оказался строго пунктуальным. Его экипаж подъехал к воротам поместья в девять часов. Но в этот раз банкир явился один, не обременённый присутствием своих коллег.

Анна как раз завершила прогулку и, подъехав к парадному входу дома, спрыгнула с лошади.

– Ах, вот Вы где были! А я уж начала волноваться: проснулась, а Вас нет! – воскликнула миссис Норрис, стоя на крыльце вместе с мистером Монрэем.

– Доброе утро, мисс Рочфорд! – сказал он. – Вы уже готовы к отъезду?

– Здравствуйте, сэр! Да, вполне готова. Документы на дом я оставила на столике в гостиной, а ключи Вам отдаст миссис Норрис.

Анна поправила подол юбки и собралась отвести Топаза обратно в конюшню, но, вдруг, остановилась и повернулась к банкиру:

– Мистер Монрэй, позвольте спросить: куда Вы денете моего коня, да и всех остальных лошадей тоже?

– Пожалуй, их придётся просто подарить. Совсем нет времени заниматься излишними торгами. Но вот Ваш конь просто удивительно красивый и сильный! – мистер Монрэй восхищённо посмотрел на Топаза. – Если Вы не станете возражать, я бы с радостью забрал его себе! Мой конь уже совсем стар и плох. Я больше не могу ездить на нём верхом.

– Будь у меня возможность, то я бы забрала его с собой, но, к сожалению, у меня не получится этого сделать. Я согласна оставить Топаза Вам, – совсем спокойно ответила Анна, хотя ей было неимоверно больно и внутри всё содрогалось от страданий. – Он очень добрый! Любите его, сэр, и, уверяю, Топаз ответит Вам тем же!

– Не беспокойтесь, мисс, ему будет у меня хорошо!

Анна ушла в конюшню, держа коня под уздцы, желая проститься с ним без присутствия чьих-либо глаз.

«Топаз, мой милый друг, я должна уехать, должна отдать тебя тому человеку! Но знай, это не по моей воле! Не изменись судьба, я бы никогда и ни за что так с тобой не поступила!» – слёзно говорила она, а Топаз смотрел в самую глубину её глаз и иногда моргал своими длинными ресницами, как-будто понимал каждое слово. «Жди меня! Когда-нибудь я за тобой вернусь, обещаю!»

Анна прижалась к нему всего на пару мгновений, а затем быстро вышла прочь, пока ещё была способна сохранять своё самообладание.

– Я готова, – спокойно сообщила она мистеру Монрэю.

– Что ж, позвольте мне, мисс, в качестве искупления вины предложить Вам мой экипаж. Я прикажу отвезти Вас и мадам куда скажете.

Мистеру Монрэю безумно не хотелось оставлять о себе неприятное впечатление. Осознание того, что о нём могут думать плохо, выводило его из равновесия. Гилберт боялся злых мыслей и дурных слов, которые будут сопровождать его имя всю жизнь, пусть даже вдали от его присутствия. Хотя мистер Монрэй понимал, что порой его поведение и действия грубы, жестоки и подобное впечатление о его персоне остаётся вполне заслуженно.

– Ну, что Вы скажете, мисс? Соглашайтесь! Мне хочется хотя бы частично облегчить перед Вами мою совесть! – настаивал он.

– Благодарю за любезность, сэр! Я согласна, конечно! Мне было несколько неожиданно услышать от Вас предложение помощи. Но, мистер Монрэй, если Вы и правда хотите получить моё прощение и освободить свою совесть от мук, то обещайте мне, что выполните ту мою просьбу и ещё одну: никому и никогда не продавайте моего коня! Важность этой просьбы для меня равносильна первой.

– Даю Вам слово джентльмена, мисс Рочфорд! – заверил он и поцеловал Анне руку в знак скрепления договора.

Оба чемодана Анны были упакованы и стояли у самых дверей в прихожей. На сборы ей уже не требовалось времени. Извозчик погрузил весь багаж, и вот она уже сидела в карете рядом с миссис Норрис. В кротком молчании Анна провожала взглядом своё поместье, любимый дом, в котором осталась часть её души.

Одно прощание сменялось другим, и каждое из них Анна принимала с трудом. Расставания постепенно опустошали её сердце и выжигали его изнутри. Представьте, что вы сидите в большой красивой комнате. Свет в ней яркий, но приятный, а воздух тёплый, благодаря сотне зажжённых свечей. Вокруг только уют и умиротворённое спокойствие. Но вдруг откуда-то подул сильный ветер, и свечи начали быстро гаснуть одна за другой. Комнату всё больше накрывает темнота и холод. Сбежать нельзя, устранить причину тоже: она скрыта от глаз и совершенно недоступна разуму. Что вы почувствуете? Страх? Беспомощность? Слабость? Безысходность? А, может, пустоту и отчаяние? Возможно, кто-то ощутил бы что-то одно из этих чувств, но вот Анна выносила тяжесть их всех одновременно. В её душе происходило ровно то же самое. После расставания с миссис Норрис внутри неё осталась гореть всего одна свеча, Маркус – маленький свет надежды среди кромешной темноты.