И – о боже! – он сводил ее с ума. Доводил до отчаяния, до безумия.

Никогда прежде Эйлин не чувствовала в себе такой обостренной женственности.

Казалось, его жар, его сила обступают ее со всех сторон, окутывая и замыкая в том мире, где существовали только он и она. Где единственной реальностью были лишь ненасытная жажда его губ, соблазнительные ласки языка и жгучая страсть поцелуя.

Забыв обо всем, Эйлин вцепилась в него, отвечая этому огню своим пылом. Она не могла – не хотела – отвечать иначе. Отвечать чем-то меньшим. Эйлин еще сохраняла достаточную способность мыслить, чтобы сознавать, что означает этот поцелуй.

Понимать, чего он – возможно, инстинктивно – старался добиться этим поцелуем.

Эйлин не собиралась позволять ему преуспеть в этом, но… по крайней мере, на какие-то моменты она могла поддаться. Уступить ему и себе.

Позволить себе испытать этот новый, не изведанный прежде восторг.

Эйлин никогда не знала соблазна такой силы, как этот, никогда так не жаждала большего, как сейчас. Со всей страстью, которую чувствовала в душе.

Забыть обо всем и пуститься во все тяжкие всегда казалось ей ужасно глупым. Эйлин никогда не понимала, как умная женщина может быть такой… безрассудной.

Теперь она поняла. Эти упорные, жадные, властные губы наконец заставили ее понять.

В агонии подобной этой не думают, а лишь чувствуют и сгорают от желания.

Поднявшись на цыпочки, Эйлин скользнула руками вверх по его груди и погрузила пальцы в шелковую мягкость его волос, еще сильнее, еще бесстыднее прижимаясь к его губам, к его телу.

Роберт невольно втянул воздух, теряя последние остатки разума. Его губы, руки, все его тело были поглощены старанием укротить ее, насладиться ею, взять все, что она предлагала…

А она предлагала. Внезапное осознание неприятно поразило его.

Это было совсем не то, чего он ждал от этого поцелуя.

Сквозь горячий туман, царивший в его голове, Роберт понимал, что должен положить этому конец. Что он совершил ошибку, выбрал неверную тактику, что ему следовало помнить, как на него подействовал предыдущий поцелуй.

Но неукротимую сторону его души это не волновало.

Ничуть.

Его неистовая дикая сущность отдалась этому поцелую со всей голодной, ненасытной жаждой. Быть соблазненным этой острой на язык особой… явно пришлось ему по вкусу.

Потом сквозь узкую щель, пробитую последними остатками здравого смысла в жаркой пелене беспамятства, проскользнуло еще одно. Более важное, более пугающее, более неотвратимое.

Роберт не был новичком в общении с женщинами, вовсе нет. Тогда почему сейчас он не мог справиться с собой? Почему этот поцелуй обернулся чем-то, что никак не входило в его намерения?

Настоящей страстью. Связью куда более глубокой и искренней, чем все, что он знал раньше. Откуда взялась эта тяга – нежданная, неизведанная и определенно ненужная, – которая завладела им?

Разумная сторона его натуры подсказывала Роберту, что на самом деле ему не надо этого знать. Ему надо немедленно остановиться, пока он не пропал окончательно.

Однако дикая сторона его натуры – пират, живший в глубине его души, хотел это выяснить.

На этом пути тебя ждет опасность, – казалось, было написано у нее на лбу. И, Господь свидетель, для него это была сущая правда… и непреодолимый соблазн.

Эйлин обнаруживала в себе все большую уверенность, все большую смелость и все яснее понимала, что игру с этим человеком она может вести на равных.

Это открытие ее радовало, хотя нарастающее ощущение утраты контроля над собой, возбуждая здоровую осторожность, тревожило и омрачало удовольствие.

Задохнувшись, Эйлин подалась назад, прервала поцелуй и, запрокинув голову, глотнула воздуха.

Она чувствовала, как его твердая грудь давит на ее набухшие груди, чувствовала стальные тиски его рук, чувствовала, как по всему телу разливается жидкий огонь. Она глотнула еще воздуха, и головокружение прекратилось.

Эйлин выпустила его волосы, скользнула руками вниз по его твердой как скала груди и, подняв голову, встретилась с ним взглядом.

Разве можно было не влюбиться в эти голубые глаза?

Этот вопрос определенно стоило оставить на потом. Сейчас ей нужно было встать у руля – вернуть себя и его к реальности, к делу, которым они занимались.

Однако Эйлин вдруг обнаружила, как трудно оторвать от него глаза, как трудно заглушить в себе неукротимое биение нарождавшейся страсти.

Подобно некой отдельной от нее и от него сущности, она звенела в окружающем воздухе.

Эйлин не могла сделать вид, что не замечает ее, и по растущей настороженности в глазах Роберта поняла, что он чувствует нечто подобное.

Он не знал, что делать… с ней, с тем, что произошло между ними.

Она читала это в его глазах, в изгибе его нежных губ.

Губ, которые она еще ощущала на своих губах.

Сделав еще один вдох, Эйлин оттолкнулась от его груди, сделала шаг назад и высвободилась из его объятий. Роберт опустил руки. Она не без труда заглушила желание вернуться назад, чтобы снова ощутить их силу.

Как спокойно, как уверенно она чувствовала себя в его объятиях.

А если учесть неукротимую жажду, которую он пробудил в ней, это был ясный знак того, что разум ее покинул.

Хватит. Возьми себя в руки.

Она только на шаг сбилась с пути и не собиралась отступать дальше.

Подняв голову, Эйлин с подчеркнутым вызовом посмотрела Роберту в глаза.

– Я знаю, зачем вы меня поцеловали. Но, несмотря на то что я вела себя неразумно, я вовсе не собираюсь позволять вам использовать эту… тактику, чтобы управлять мною.

Его губы сжались, глаза слегка прищурились, однако он даже не пытался опровергнуть ее обвинение.

Эйлин была достаточно взрослой и опытной, чтобы отрицать свое участие в том, что между ними произошло, но она не собиралась говорить об этом. Подняв голову еще чуть выше, она надменно заявила:

– Думаю, нам пора идти. Насколько я помню, вы говорили, что ваши люди ждут вас.

Роберт долго смотрел на нее, прежде чем снова повторить:

– Нет.

С этими словами он развернулся и пошел к двери.

– Чтобы дойти до места, где прячутся ваши люди, мне надо пойти по центральной дороге, проходящей через трущобы. Она будет продолжением улицы, ведущей на ту сторону холма. С центральной дороги я должна свернуть на вторую улицу слева и…

С низким стоном Роберт снова повернулся к ней и проговорил:

– Вы подслушали, как я объяснял мальчику дорогу.

Она посмотрела на него с жалостью:

– Конечно.

Роберт пришел в ярость. Он провел рукой по волосам, уже основательно помятым ее стараниями, и пронзил ее откровенно раздраженным взглядом невероятно синих глаз:

– Существует ли в пределах реальности какой-нибудь способ убедить вас остаться здесь… в безопасности?

Она отнеслась к вопросу с должным вниманием.

– Нет.

Роберт запрокинул голову назад, стиснул зубы и издал стон, красноречиво выражавший его отчаяние.

Эйлин спокойно подтвердила:

– Если вы не возьмете меня с собой, я просто пойду за вами, что будет гораздо менее безопасно, поэтому я действительно не понимаю, почему бы вам просто не сдаться.

Он подтянулся и посмотрел на нее.

Встретившись с ним взглядом, она коротко заявила:

– Решать, куда мне идти, – это не ваша компетенция.

Прошло несколько секунд, после чего его челюсти сжались крепче.

– Хорошо. – Слово прозвучало так, словно его тянули клещами.

Скрипнув зубами, Роберт повернулся кругом и протянул руку к двери. «Сдаться». Обычно это слово не значилось в его лексиконе, но сейчас… судя по всему, у него не было выбора.

Открыв дверь, он подождал, пока заноза, которая теперь, похоже, прочно угнездилась в его плоти, прошла мимо, и следом за ней вышел из комнаты.

Глава 10

Когда под руку со своим хмурым кавалером Эйлин вошла в кишащие людьми трущобы, она обнаружила, что все ее самодовольство куда-то улетучилось.

Фробишер был прав, говоря, что этот район отличался от того, где они побывали утром. Эти трущобы располагались гораздо дальше от центра поселения, и положение их обитателей казалось куда более бедственным. Еще она отметила, что большинство этих обитателей были не европейцами, а принадлежали к смешанной расе.

В их меньших по размеру и еще более ветхих жилищах ютилось гораздо больше людей. Перенаселенность этих трущоб казалась почти невероятной, а соответствующая ей какофония различных запахов – буквально удушающей.

Эйлин никогда бы не решилась войти в такое место без сопровождения… желательно такого, как сейчас. Одного взгляда на Фробишера хватало, чтобы даже карманники расступались, давая им дорогу. Его способность предотвратить любые попытки приблизиться к ней, не говоря уже о нападении, заключалась не только в том, как он возвышался рядом с ней, постоянно отслеживая, что происходит вокруг, и не только в том, как свирепо он смотрел на каждого, кто оказывался слишком близко. Главное, что отпугивало любого недоброжелателя, заключалось в его манере двигаться, в той угрозе, которую он излучал без всякого видимого усилия.

Иначе говоря, в том, каким человеком он был в душе.

Внешне Фробишер выглядел спокойным и даже галантным, но внутри… Эйлин чувствовала, что за его респектабельным видом скрывается нечто куда менее цивилизованное.

Сделав несколько шагов вперед, она заставила себя прекратить эти размышления, стремительно переходящие в одержимость, и напомнила себе, что в таком месте ей стоит быть настороже.

Четверть часа они шагали по узким улочкам и переулкам, прежде чем остановиться перед перекосившейся деревянной дверью. Роберт окинул взглядом улицу, потом отодвинул щеколду и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы Эйлин могла пройти. Она проскользнула мимо него в полутемный коридор, где стоял неприятный запах. Роберт вошел следом за ней и закрыл дверь. Прежде чем глаза Эйлин успели привыкнуть к темноте, она ощутила, как рука Фробишера сжала ее локоть. Он повел ее в дальний конец коридора.