– Настоятельно рекомендовал, – вытерла пот со лба и почувствовала, как несколько капель катятся вниз по спине. – Постепенно и в меру.

– Тогда нужно соблюдать его рекомендации.

Я перевела взгляд на верхушки деревьев. Они тянулись к свету, погруженные в свое тихое одиночество. Совсем как мы: протягивали друг к другу руки-ветви, но никак не могли соприкоснуться. Единственное, что им, как и нам, доставалось, – немного солнечного света, похожего на жидкую акварель, пробивающуюся с небес тусклыми лучиками.

Мы шли молча. Я чувствовала на себе взгляд Дэниела. Он посматривал на меня, когда я не смотрела на него. Будто хотел что-то сказать или ждал ответа, которого не последует. А меня занимали совсем другие мысли: будь Райан рядом, ответь он на мои письма, мы бы по-прежнему проводили с Дэниелом так много времени вместе? Или наши встречи утратили бы для меня всякий смысл?

Обижена ли я на Райана? Зла? Равнодушна? Мне было стыдно, но я ничего не могла с собой поделать.

Когда Дэниел смотрел на меня, мне хотелось, чтобы он поцеловал меня. И я бы ему ответила. Потому что растеряла бы остатки своей совести.

– Что это? – спросил Дэниел, когда мы, уставшие, сидели в тени под деревом на берегу озера.

– Солнце, дерево, фонарный столб и шпиль с флагом, – указала пальцем на клочок бумаги.

– Почему? Что-то важное? – он с интересом изучал мои каракули, намалеванные черным карандашом на салфетке, которая была вложена в коробку с ланчем.

– Очень, – сглотнула и улыбнулась. Меня захлестнули воспоминания. – Это было первое, что я увидела, открыв глаза после операции.

– Не слишком весело, – его светлые глаза продолжали внимательно изучать рисунок.

– Все уже позади, – произнесла я хрипло.

Если не считать мучивших меня видений. Зато, когда я была рядом с Дэниелом, они меня не терзали. И я только радовалась подобным передышкам.

– Послезавтра я уезжаю в Лондон, – вдруг сказал он.

– Ужасно! – выпалила я.

Даже не могла поверить, что сказала это вслух. И Дэниел, похоже, тоже. Он округлил глаза, и его брови снова встали забавным домиком. А потом выражение его лица стало чересчур серьезным.

– В смысле… – попыталась исправить ситуацию. – Я так привыкла и проставила в своем настенном календаре наши прогулки на каждый день…

Вы когда-нибудь видели переспелый томат? Думаю, в тот момент мои щеки горели еще ярче. Окажись я на перекрестке, их бы приняли за красный сигнал светофора, настолько ярко они пылали.

– Мы заключили крупный контракт, – объявил Дэниел с улыбкой. – Придется пожить в Лондоне не меньше месяца, пока не наладится рабочий процесс.

Мое сердце несколько раз больно кольнуло.

– Вот как…

– Далековато, да. Но это большие перспективы для моей маленькой фирмы.

Его пальцы коснулись моей руки. Приятное тепло разлилось по коже. Внутри все сжалось от трепета, вызванного близостью, но тут же наступило охлаждение – он взял из моей руки карандаш и принялся что-то дорисовывать на салфетке.

– Знаешь… – начал было Дэниел.

Но я едва не подскочила на месте. Выпрямилась, вглядываясь в людей, гуляющих по дорожке, и тихо охнула. С горы вниз, по тропинке, вьющейся в десяти метрах от нас, шел папа с красивой молодой женщиной. Он поддерживал ее под локоть и казался невероятно счастливым. Прямо светился от счастья и гордости. Я впервые за последние лет десять видела его настолько довольным жизнью.

Отец что-то говорил, а незнакомка улыбалась в ответ. Она была едва ли старше меня самой: высокая, стройная, с длинными светлыми волосами – совсем девчонка. Ее даже можно было принять за школьницу старших классов, если бы не огромный живот, на который она положила свои ладони.

Теперь мне стало понятно, почему, окончательно оставив нас и уйдя к ней, папа не удостаивал меня вниманием. Вежливые СМС, короткие звонки раз в неделю, чеки по почте. Конечно – ведь я сама просила его дать мне больше свободы. А в этой девушке он видел не просто молодость и свежесть, но и шанс начать все сначала, с чистого листа.

Куда моей вечно усталой и занятой матери тягаться с такой красоткой? Она называла ее акулой, потаскухой, разлучницей, и если бы я увидела перед собой вульгарную тетку с ярким мейкапом и выставленными напоказ сиськами, то мне, наверное, было бы легче пережить неожиданную встречу. Но незнакомка выглядела истинным ангелом в лучах света: милой, нежной, с немного наивным выражением на счастливом румяном лице.

Мне захотелось сжаться в комок и исчезнуть. Раствориться, пропасть, провалиться под землю. Чем ближе они подходили, тем больше усиливалась паника, сильнее немели конечности.

– Эмили, что с тобой? – голос Дэниела прорвался сквозь туман оцепенения. – Ты кого-то увидела? Кто это? – он проследил за моим взглядом.

– Мой отец, – произнесла тихо.

И по моим венам пробежала дикая, злобная, пульсирующая волна ревности и разочарования. Хотелось вскочить, броситься к ним, изорвать в клочья чеки, которыми отец пытался откупиться от меня и мамы, бросить их к его ногам и убежать. И одновременно хотелось остаться невидимкой. Чтобы он прошел и не заметил. Не увидел меня и не почувствовал тот трагичный хаос, который невыносимо и безнадежно кромсал мою привычную жизнь в последние месяцы.

– Ты не помашешь ему? Он пока не смотрит сюда, но…

– Нет, – ответила твердо.

И мое сердце сжалось, отдаваясь в ушах противным скрипом и скрежетом. Наверное, я должна радоваться за него. Там, в животе у юной девушки, растет мой братишка или сестренка. Возможно, у нас даже получится подружиться, когда малыш подрастет. А моя боль пройдет, как и все в этой жизни. Нужно просто отпустить ситуацию и начать радоваться жизни, каждому ее мгновению, пока еще жива. Почему же не получается?

– Не хочу, чтобы он меня видел, – объяснила Дэниелу, провожая взглядом парочку, которая никого, кроме себя, вокруг не замечала. – Она… его новая подружка. Хм… Невеста, – вдруг стало так горько, что невозможно было даже сглотнуть без слез. – Боже… Они наверняка и свадьбу сыграют…

– Понятно… – Дэниел понял неловкость ситуации и решил дать мне остыть.

– Прости, – я смотрела вслед удаляющейся парочке, закусив губу.

– Ничего, – мягкая салфетка нежно коснулась моей щеки.

– Что ты делаешь? – спросила, отпрянув, но по его виноватому взгляду сразу же догадалась, что это было. Он вытирал слезы, бежавшие по моим щекам. – Вот черт…

Я плакала. Бумага моментально пропиталась соленой влагой. Дэниел растерянно пожал плечами.

– Теперь не узнаю, что ты мне нарисовал, – взяла из его руки салфетку, развернула и с неудовольствием обнаружила, что она размокла, а рисунки превратились в черно-серые разводы.

– Все равно ты рисуешь лучше, – улыбнулся он. – Ничего страшного.

– Тебе пора? – спросила, перехватив его короткий взгляд на часы.

Дэниел заглянул мне в лицо:

– Если хочешь, останусь с тобой.

– Нет, – напрягла мышцы лица, чтобы не дать боли выплеснуться наружу. – Если отвезешь меня домой, буду благодарна.

– Конечно, – он встал и подал мне руку.

Я набрала в легкие побольше воздуха, но так и не спросила, что хотела. Не хватило храбрости.

– Завтра у меня будет для тебя сюрприз, – спас меня Дэниел. – Любишь сюрпризы?

Звучит многообещающе. Когда-то у меня не было надежды на это простое «завтра».

– Обожаю, – поднялась, опираясь на его руку.

Что будет, если мы не разомкнем наши руки? Что будет, если мы продолжим вот так вот держаться? Сердце болезненно сжалось, не давая мне сделать этот шаг, и пальцы разогнулись сами собой, давая Дэниелу свободу.

Так лучше. Определенно лучше.

Мы шли рядом по дорожке. В полуметре друг от друга. А значит, я не делала ничего плохого. Пока.

* * *

– Привет, мам! – хотела воскликнуть, но пискнула настолько тихо, что едва разобрала свои же слова.

– Привет, – она обернулась.

Видимо, до моего прихода она прихорашивалась возле зеркала. Мать сжимала в пальцах тюбик с губной помадой (Что? С каких пор она красится?), – а на лице царило смятение, будто ее застали врасплох за чем-то непристойным.

– Собираешься куда-то?

– Да… у меня дела, – ответила с небрежной улыбкой, призванной скрыть другие эмоции, и снова натянула на себя маску строгой и чрезвычайно озабоченной родительницы. – Как ты, Эмили? Что-то случилось?

– Мам, нет, я… – не успела договорить, как она в секунду преодолела расстояние до меня и приложила ладонь к моему лбу, проверяя, нет ли температуры.

К своему удивлению, я также почувствовала, что от нее пахло непривычно. Чем-то сладким и удушливым.

Новый флакончик, замеченный на полке, быстро развеял мои сомнения: она купила себе новые духи. Ну и ну. Помнится, старая бутылочка простояла здесь несколько лет и ни разу не была использована.

Что же могло подвигнуть маму на подобные перемены?

– Хорошо, что нет температуры, – склонила голову она. И в глаза бросилась ее укладка: волосы уложены в небольшую «розочку» на затылке, но при этом сохранялись объем и гладкость. С ней она определенно смотрелась свежее и ухоженнее. – Ты выглядишь усталой, Эмили. Я предупреждала, что не стоит сразу делать упор на спорт.

– Успокойся, мам, я прислушиваюсь к своему организму. Все в меру, помню.

– Если есть хоть малейшие сомнения по поводу твоего самочувствия, то нужно безотлагательно обратиться к врачу.

– Я была у врача вчера. Я в порядке. Как утверждала доктор Кларк: «Даже лучше, чем предполагалось».

– Замечательно, но мне не нравится твой внешний вид.

«Мне твой – тоже», – хотела сказать, но сдержалась.

– Просто нет настроения.

– Милая, только не скрывай от меня, если что-то болит или беспокоит…

Я открыла рот, чтобы признаться в том, что видела отца, а может, заодно и в том, что меня мучают кошмары, но в последнюю секунду пробормотала:

– Ничего. Я чувствую себя прекрасно.