Что же случилось с Ивонной?

— Должно быть, это какое-нибудь недоразумение, — сказал он себе. И написал второе письмо — с тем же результатом. Хотел было написать Эверарду, но сообразил, что тот, должно быть, также не знает адреса Ивонны и, во всяком случае, вряд ли ответит на его письмо. Здесь, очевидно, какая-то тайна. И эта мысль, вместе с привязанностью его к Ивонне, подстрекнула интерес. Два дня спустя на столбе для публикаций он прочел объявление о дешевой экскурсии в большой провинциальный город, по соседству с Фульминстером. Поездка стоила гроши. Почему бы ему не съездить туда и не навести справок лично? Это все же будет развлечением.

На другое утро он выехал чуть свет и в полдень был уже в Фульминстере. Город был ему знаком. В былые времена он часто гостил здесь, у своего кузена. И немало горьких и сладостных воспоминаний теснилось в его уме, когда он шел с вокзала по знакомым улицам.

Что он будет здесь делать, он хорошо и сам не знал. Почти машинально он направил шаги на Гай-Стрит, к старому аббатству, шпиль которого высился над кровлями домов. Вскоре открылось и все здание, громоздкое и массивное. Он постоял, полюбовался тонкой резьбой на окнах, богатством лепных украшений, оценил красоту всего этого и лениво побрел дальше. Случайно взор его упал на доску с объявлением возле двери ризницы. Оно было подписано: «Дж. Эбдей, ректор». И на других объявлениях стояла та же подпись. Это было новым сюрпризом. Недоумевая, что бы это значило, Джойс знакомой тропинкой обогнул аббатство и направился к подъезду ректората. Он решил взять быка за рога.

— Дома ректор? — спросил он горничную, отворившую ему.

— Дома, сэр.

— Можно на минутку повидать его? «

— Как прикажете доложить, сэр?

— Чайзли, — инстинктивно выговорил Джойс и покраснел. Странно, как это он не поостерегся и назвал себя настоящим именем.

Горничная провела его в библиотеку. С первого же взгляда он убедился, что здесь живет не Эверард. Все комфортабельно, уютно, но ни скрипки, ни картин, никаких признаков дилентантизма. Дверь отворилась, и вошел ректор, полный мужчина с добрым лицом и седой бородой. Джойс извинился за вторжение.

— Я приехал сюда, рассчитывая застать здесь каноника Чайзли. Я его дальний родственник, недавно приехавший из-за границы.

— Боюсь, что вы напрасно ездили, — с улыбкой ответил ректор. — Несколько месяцев тому назад он переведен епископом в Новую Зеландию.

— В Новую Зеландию?

— Ну, да. Разве вы не слыхали? В начале этого года каноник Чайзли принял место епископа Таруфы.

— Как это необычайно! — невольно вырвалось у Джойса. Но ректор понял его слова буквально.

— Да, странно. Многие думают, что он обрадовался возможности уехать из Англии. Очень способный человек — совсем еще не старый. Он мог бы дождаться места епископа и в Англии.

— А миссис Чайзли? — осведомился Джойс.

Ректор, как бы извиняясь, неопределенно повел рукой.

— По-видимому, в ней-то все и дело. Его это страшно удручало — он человек самолюбивый, гордый. Вот он и схватился за первую возможность.

— Простите, что я вам докучаю расспросами, но я так давно не был в Англии — я не понимаю, на что вы намекаете. Последнее письмо, полученное мною два года назад от миссис Чайзли, было послано отсюда. Тогда она счастливо жила в супружестве. Я ее старый друг. Скажите — что случилось.

— Я могу только повторить вам, что говорят люди, м-р Чайзли. По-видимому, произошло несчастье — появился первый муж миссис Чайзли, которого считали умершим, и канонику пришлось развестись с женой.

— Где же она теперь?

— Вот это уж я не знаю. Здесь есть одна дама — большой мой друг — по всей вероятности она и вам знакома…

— Миссис Уинстэнлей?

— Она самая. Я вижу, вы знаете ее. Может быть, она и даст вам нужные сведения. Если не ошибаюсь, она утверждает, что миссис Чайзли вернулась к первому своему мужу.

— Не может быть! Не верю! — с негодованием воскликнул Джойс.

— Я могу только повторить, что слышал, — мягко возразил ректор. — Я знаю, что епископ Чайзли, перед тем, как уехать в Новую Зеландию, ездил в Париж, где, по слухам, находится эта чета. Впрочем, м-с Уинстэнлей вам вернее скажет.

— С меня и этого достаточно, — поспешно сказал Джойс и встал. — Я чрезвычайно вам обязан, м-р Эбдей.

— Не позавтракаете ли вы с нами? Сейчас подадут завтрак.

Джойс поблагодарил и отказался, ссылаясь на необходимость поспеть на поезд. Ему приятно было бы посидеть еще с этим добродушным и болтливым стариком, но он не мог под ложным предлогом принять его гостеприимство. Может быть, это было и лучше, так как вечером, когда ректор рассказал о своем госте м-с Уинстэнлей и описал его наружность, та сразу воскликнула:

— Боже мой, дорогой мой м-р Эбдей, да ведь это не может быть кто-либо иной, кроме нашего кузена-каторжника. Он, наверное, приезжал к Эверарду просить денег.

Рука м-ра Эбдей, потянувшаяся было погладить бороду, остановилась на полдороге.

— Господи! Что вы такое говорите! Кто бы мог подумать! Такой симпатичный джентльмен. А я еще приглашал его завтракать.

— Я сегодня же напишу нашему милому епископу, чтобы предостеречь его, — с похвальной готовностью заявила миссис Уинстэнлей.

Тем временем Джойс, дивясь и огорчаясь, шел обратно на вокзал. Что за странная история! Бедная Ивонна! Он не мог поверить, что она вернулась к своему шалопаю — первому мужу. Эта мысль не укладывалась в его голове. Как бы то ни было, все сношения между Эверардом и Ивонной, по-видимому, порваны. Он не очень жалел Эверарда.

— Маленькая передряга будет ему полезна, — бормотал он про себя, тыкая палкой в песок. И даже немножко злобствовал по поводу житейской невзгоды, обрушившейся на его чинного кузена. Но глубоко огорчался за бедную, маленькую хрупкую Ивонну, снова брошенную одинокой в море житейское. Во всяком случае, необходимо разыскать ее.

Самое простое было — написать м-с Джеральдине Вайкери, адрес которой, к счастью, сохранился в его памяти. Если и она потеряла из виду Ивонну, надо будет попытаться разыскать ее каким-либо иным способом. Вся апатия соскочила с Джойса.

Он теперь жаждал поскорее найти Ивонну и вернуть ее дружбу. Чтоб не терять времени, он, в ожидании поезда, сходил на почту и там же написал и отправил письмо.

А на следующее утро снова зажил своей строго распределенной новой трудовой жизнью. Прошло три дня, а ответа от м-с Вайкери не было. На четвертое утро подали конверт с траурной каймой и с пометкой: Сванси. Он распечатал письмо и прочел:

«Любезный сэр, — Ваше письмо к м-с Джеральдине Вайкери, согласно оставленным на почте указаниям, было переслано мне. К прискорбию, должна вам сообщить, что моя бедная сестра скончалась три недели тому назад от дифтерита, которым заразилась, ухаживая, если не ошибаюсь, за той самой дамой, о которой вы справляетесь, г-жой Латур. Последние два года они жили вместе. Вскоре после смерти моей бедной сестры мадам Латур была перевезена в госпиталь св. Марии, где, насколько мне известно, лежит и теперь, тяжко больная.

В надежде, что эти печальные вести могут пригодиться Вам, остаюсь

преданная Вам

Генриетта Дэзент».

Джойс наскоро оделся, наскоро проглотил чашку кофе и выбежал на улицу, поглощенный одной мыслью. Ивонна, одинокая, без друзей, без заботливого ухода, умирающая в лондонской больнице, — это было нелепо, невероятно. Что же за бессердечная женщина эта Генриетта Дэзент, если она могла бросить так, на произвол судьбы, умирающего друга ее покойной сестры! Вся кровь его кипела от негодования. Такая нежная, такая хрупкая — и лежит в больнице, в общей палате, под присмотром студентов, бесцеремонно исследующих всех больных. Куда же девались все ее друзья?

От волнения и негодования он забыл о своей бедности, о решении экономить и вскочил в первый попавшийся кэб:

— В госпиталь св. Марии! Живо!

Извозчик, думая, что тут дело идет о жизни и смерти, помчался во весь опор.

XVI

СТРЕКОЗА

Час был неприемный, и о том, чтоб повидать больную, не могло быть и речи. Но Джойс все-таки проник в коридор, примыкающий к палатам, и переговорил с дежурной сестрой. Это была свежая, миловидная женщина, влюбленная в Ивонну и потому благосклонная ко всем ее друзьям.

Мадам Латур выздоравливала, но медленно. Паралитические явления — одно из самых тяжких последствий дифтерита — все еще не проходили. Поражены были гортань и левая рука. Вдобавок, общая слабость… Еще много времени пройдет, пока ее можно будет везти из больницы.

— Вы думаете, мне можно будет повидать ее — то есть, если она сама захочет?

— Разумеется, — ответила сестра. — По всей вероятности, это даже будет ей полезно. Сегодня как раз приемный день — после двух часов.

— Не знаю только, захочет ли она, — решительно молвил Джойс.

— Я спрошу.

Он нацарапал несколько слов на клочке бумаги и вручил дежурной. Она ушла и очень скоро вернулась, улыбающаяся.

— Она страшно обрадовалась. Я еще ни разу не видала у нее такого лица с тех пор, как она здесь. «Скажите ему, что для меня будет радостью видеть его». Это ее собственные слова.

Джойс горячо поблагодарил сестру, приподнял шляпу и вышел. Было славное, ясное утро. От этой весточки на него повеяло каким-то сладким ароматом. Он шел почти веселый, несмотря на жалость к Ивонне. Страшное бремя одиночества свалилось с плеч его. Есть же все-таки на свете хоть одно живое существо, которое ему обрадовалось. И эта мысль окрыляла его.


Ровно в два массивные двери палаты распахнулись, и Джойс вошел вместе с толпой посетителей, по большей части женщин, бедно одетых; у многих на руках были грудные ребята. Так странно было вначале видеть эти длинные ряды кроватей и на каждой бледное и грустное женское лицо. Некоторые из больных сидели, кутаясь в платок или одеяло; большинство лежали, откинувшись на подушки и с томным любопытством оглядывая посетителей. Однообразие этих рядов белых коек нарушалось двумя кроватями, кругом обставленными ширмами. Огромный камин в конце палаты, с пылавшими в нем грудами угля, вносил веселую теплую нотку в серый свет ноябрьского дня, лившийся в большие, высокие окна. Джойсу было по-мужски неловко среди всех этих полураздетых бледных женщин, и он, стоя у порога, беспомощно озирался, пытаясь отыскать Ивонну. Сестра, стоявшая неподалеку, пришла ему на помощь.