Евдокия Гуляева - Сердце Зверя

Чувствую только горячую руку, которую он положил на мое плечо, обращаясь ко мне, прожигая жаром своей ладони до костей.

С силой встряхнул, приводя меня в чувство:

– Лиза, тебе нужно домой!

Следя за моим бездействием, всунул мне в руки небольшую кружку-термос, предварительно открутив крышку, сомкнув мои ладони вокруг нее, заботливо поднес к лицу…

И меня окутало теплым паром домашнего травяного имбирного отвара…

– Баба Маша передала. Пей. Ну же! – в нетерпении помог мне сделать первый глоток, наклонив к губам кружку.

Чай потек внутрь оледенелого тела, приятно отогревая густым, пряным ароматом. Неожиданная поддержка была кстати. Организм работал на износ, подключив все возможные и невозможные резервы, нещадно расходуя их, как уголь, подкидывая в топку моей жизнестойкости. Глоток за глотком приводил меня в чувство, заставляя жить.

Сев передо мной на корточки, Сергей молча смотрел на меня, а я – на него, замечая на его лице печать безграничной усталости.

Еще я видела в его глазах след смерти, она была с ним совсем рядом, но еще не в нем, лишь слегка мазнув по нему своим крылом, оставив тонкий шлейф ее ожидания. Все происходящее с ними вполне предсказуемо. Нельзя жить упиваясь безнаказанностью, надеясь на нескончаемую удачу. Когда ты один – все не так страшно. Отвечая только за себя, не имея семьи, рисковать легко, играя со смертью, словно в прятки. Но, когда-нибудь и у сидящего передо мной красивого мужчины появится тот самый блеск страха в глазах, ореол беспокойства за любимого человека, который я прочитала во взгляде своего мужчины.

– Тебе нужно домой…

Я отрицательно замотала головой, в желании прогнать прочь прозвучавшие слова, которые так и остались висеть между нами. Стеной, отделяя меня от рядом сидевшего человека, отгораживая от него. Я снова закутывалась в кокон отчужденности, который помогал мне защититься от болезненных чувств.

Хлопок.

И я снова перевела взгляд на двери реанимационного отделения…

Видя приближающегося к нам седобородого мужчину-врача, сердце, впервые за сутки, сделало неожиданный кульбит, резкий скачок, качнувшись так, что тошнота подкатила к горлу. Я сглотнула комок онемения, неожиданно испугавшись возможного категоричного ответа, который лишит меня надежды…

– Здравствуйте, Павел Дмитриевич, – опередил врача Сергей, поднимаясь на ноги и протягивая ему руку для рукопожатия. – Как он?

– Операция прошла успешно, но с большой кровопотерей. Состояние крайне тяжелое – глубокая кома, выраженные симптомы поражения дыхательной и сердечнососудистой систем… Мы сделали все, что могли…

Вот это последнее «все, что могли», как острым хирургическим скальпелем, подрезало сухожилия на моих ногах, и я рухнула на колени, как подкошенная.

Больно! Вот это, по-настоящему больно!

Режет без ножа, на живую, нещадно рассекая словами мою плоть, лезвием правды проходится по моему телу, не оставляя на нем ни одного живого места…

Вижу, как они суетятся вокруг меня, поднимая на руки, куда-то бегут, распихивая мешающих, встречающихся на пути людей, но я уже не в сознании. Его вышибло из меня, ударом о пол, и я, как в тумане, сейчас смотрю сама на себя сверху, видя, висящие плетьми, тонкие руки, бледную, запрокинутую голову с мертвенно-синюшными губами, понимая, что организм, как никогда, близок к точке невозврата…

Все.

Благодатная темнота.

***

Тук-тук-тук…

А я улыбаюсь. Каждый громкий стук – и моя улыбка становится чуть шире…

Искренне, радостно, отсчитывая эти «тук-тук», в неверии смотрю на монитор для УЗИ аппарата.

– Шесть недель. Все в норме. Поздравляю, мамочка!

Но я не слушаю врача, говорившего со мной, переполненная эмоциями, снова живая, окрыленная неожиданным «подарком судьбы». Жизнь в последний год столько забирала у меня, нещадно бросая из стороны в сторону, как щепку в штормовом море, что я ожидала от нее любых новых, леденящих душу сюрпризов, страшных поворотов, поэтому была совершенно не готова к лучику солнышка, осветившего все вокруг, изгнавшего собой кромешную тьму моих нескончаемых страданий.

Приложив ладонь к своему плоскому животу, глазами слежу за маленькой горошинкой на экране, слышу не частое, но четкое сердцебиение и плачу от радости, потому, что всегда думала, что я – сашино сердце.

Как же я ошибалась! Сердце Зверя – это ребенок, которого он подарил мне. Нам.

Тук-тук-тук…

Каждый стук родного сердечка отдаляет меня от пропасти смерти, к которой я непреклонно шла эти сутки. И стоя на самом краю этой бездны, перед последним шагом в безвестие, я была откинута назад с такой силой, что вышибло дух отрицания, мгновенно вернув назад сознание.

И я снова дышу…

Мой вдох – его выдох, только теперь я дышу за двоих. И так радуюсь этому!

– Маленький…

Говорю с ним, делясь своим теплом:

– Такой желанный, любимый…

– Вам обязательно нужно беречь себя, прекратить изводить, истощая организм. Вы должны понимать, что у ребеночка никого кроме вас нет, и вы – самый жизненно важный, сейчас, для него человек, поэтому: правильное регулярное питание, здоровый сон и никаких стрессов. – Подытожила врач, помогая мне встать.

Заходя к себе в палату, я застала там Сергея, который беспокойно ходил из угла в угол.

Я молчала, глядя на него, в ожидании роковых слов, но теперь была не одна, а с небьющимся козырем в своем рукаве…

– Жив. Плохой, но живой. Состояние критичное, тяжелое, но уже стабильное. Теперь все зависит от него. Поверь мне, Лиза, если это так, то он выкарабкается. Не из таких передряг выходили, не впервой обманывать смерть!

И я плачу!

От радости, растирая по лицу слезы, впервые не давясь ими, захлебываясь от жизненных обид, а благодарно переполненная чувствами, которые выходят наружу переливающимися каплями безграничного счастья. Знаю, что если пережил эту ночь, то дальше я помогу ему, мы поможем…

– Я хочу к нему! Можно?

Пожимает плечами, боясь ранить меня отказом.

– Сереженька, пожалуйста! Мне сейчас это, как никогда, нужно!

– Посмотрим, что скажет Павел Дмитриевич, я спрошу. Но не в твоем состоянии ходить по палатам. Александру это не понравится! А винить потом будет меня!

Он прав.

Я знаю, как привести его в чувство! Своим открытым неповиновением. Это всегда заражало его потоком бешенной, неконтролируемой ярости. Пусть, хотя бы она вытащит его из искусственного медицинского забвения. Дразнить его внутреннего зверя я умела, как никто! Сергей как-то признался, что у меня в этом талант!

Жить. Мне так захотелось жить, и я готова сделать все, использовать любой, даже самый незначительный шанс, ухватиться за любую соломинку, заплатить самую дорогую цену за возможность выйти из этой передряги полноценной семьей.

Кольцо!

– Сережа, мне нужно домой. Сможешь подменить меня ненадолго?

И безжалостный суровый мужчина на моих глазах, впервые, показал свою брешь – слабость, от волнения за близких ему людей, шумно выдохнув, запрокинув голову вверх, взъерошив волосы, скрывая от меня влажность своих стальных глаз.

***

Чувствуя, как первая пуля входит в тело я четко понимал, что это мой выбор.

За моей спиной Лиза – моя девочка, которую я всегда буду выбирать, даже ценой своей жизни. Я осознанно остался на месте, хотя, учитывая уровень моей физической подготовки и опыта в подобных ситуациях, легко мог отпрыгнуть за барную стойку, сохранив себе жизнь. Но она бы не успела! Разрывающие плоть пули обжигали, опоясывающей болью сковывая тело, а я думал лишь об одном: о маленькой девушке за моей спиной, которая будет жить…

Одним глазком я, все-таки, сумел заглянуть в будущее: судьба не наказала меня, а подарила мне семью – девочку, которая всегда будет для меня на первом месте, что бы не произошло…

Если для кого-то дни ожидания сливаются в один, нескончаемый, продолжительный полярный, то для меня каждый был особенным, имевшим свой особенный цвет. Красный, желтый, фиолетовый, оранжевый… Каждый полон светом надежды утром и темнотой разочарования вечером, поражающий меня всеми оттенками радуги, своей насыщенностью и красочностью.

Улучшений не было.

Но с каждым новым утром я вновь просыпалась, переполненная ожиданием и необычной цветовой гаммой этого дня. Я находила положительные стороны в любых его оттенках, замечала даже незначительные изменения, легко улавливая его настроение и тональность.

Следя за своим здоровьем, ночи я проводила дома, тем более, что попасть в палату реанимационного отделения не представлялось возможным, а сидеть на стуле у двери, где я провела первые сутки, было чертовски глупо в моем теперешнем состоянии, ведь сейчас я была не одна. Поддавшись моей настойчивости, мы разделили обязанности: я проводила в больнице дни, потому, что выгнать меня оттуда не смогли бы никакой силой, а Сергей – ночи, просиживая на злосчастном, раздражающе скрипучем стуле до утра, не доверяя друга никому больше. Сменяя друг друга, мы молча, с ожиданием, смотрели друг другу в глаза, выискивая там искорки надежды, но отблеска все не было, поэтому слова казались излишними, вздыхали и расходились в разные стороны.

Врачи не давали никаких гарантий.

Но их дал мне Сергей, в те, первые сутки, заразив меня своей уверенностью, поэтому страшно не было. И мысли не допуская о трагичном исходе, я ждала. Уж чего-чего, а терпения мне было не занимать, если вспомнить все предыдущие события прошедшего года.

Видя проходящего мимо меня Павла Дмитриевича, я вскочила, в нерешительности заламывая руки, в ожидании его решения. Вот уже несколько дней я ждала от него разрешения на посещение, и каждый раз проходя в отделение, он отрицательно качал головой, категорично захлопывая за собой дверь, но, видимо, не в этот раз…