Алина Савельева - Сердцеедка для мажора

Пытаясь не терять голову, в каком-то бреду я включила телефон. Больше сорока пропущенных от Андрея, куча сообщений, но мне было не до этого, я открыла приложение подаренного мной браслета.

— Нет пульса! Мира! У него больше часа уже не бьется сердце!

«Столько без работы сердца не живут» — была последняя мысль, прежде чем я отключилась.

Мой телефон разрядился еще до посадки в самолет, потому что я без конца всем пыталась дозвониться, но у большинства телефоны были отключены, а остальные просто не брали трубки. Ответил только Мирон, но оказалось, он не в Москве и новость об аварии узнал от меня.

Мира полетела со мной, наверное, чтобы отвлекать меня разговорами, но я не хотела говорить. Воткнув наушники в уши и глядя на облака под крылом самолета, я снова непрерывно лила слезы.

Каждый трек в моем плейлисте — это моменты с участием Андрея. За этот недолгий перелет я вспомнила каждое мгновение. Начиная от того, как впервые увидела его в дверях дома, когда он, весело позвав моего брата, улыбался, как умеет только он. Закрыв глаза, я вспоминала, как Андрей забирался на перила балкона второго этажа и, гордо выпячивая грудь, кричал в рупор, заводя толпу. Ему тогда, наверное, было меньше чем мне сейчас, но он уже был центром притяжения и тем, без кого вечеринка превратилась бы в обычную пьянку.

Треки в плеере менялись и звуки музыки напоминали мне о наших с ним объятьях в танце, и у нас нет какой-то одной особенной песни, под которую мы танцевали бы постоянно, теперь казалось, что все наше время вместе — это сплошной праздник, наполненный музыкой и движениями тел, прикосновений, ласк…

Мои глаза сейчас закрыты, и я вижу, как он смотрит на меня с легкой улыбкой, его губы приоткрываются, искрящийся взгляд и движение ресниц до мельчайшей подробности отпечатано в моей памяти.

«Моя Малявка», — звучит в голове его голос, провоцируя у меня спазм в груди, и я снова не могу вздохнуть нормально, пытаясь сдержать душераздирающие крики, рвущиеся наружу.

Я не могу поверить! Ни на секунду не разрешаю представить себе, что его больше нет. Я не знаю, как жить в мире, где нет Андрея Аристова.

Дорога, перелет, опять дорога. Все это как в тумане, где каждая минута — вечность. Около клиники охраны больше, чем на концертах звезд, и не только из нашего агентства, но и армия Браунов тут в большом количестве. Все они сдерживают у входа репортеров и прочих любопытных.

Я не слушала, что кричат девушки, требуя их пропустить, мне было все равно, кем они себя считают по отношению к Андрею. И не видела, что Миру не пустили вслед за мной, бежала по ступенькам ко входу.

И снова все плывет перед глазами: белые халаты, заплаканные лица — все мелькает, размывается, все что-то говорят, но я ищу в этом переполненном людьми холле своих родителей.

— Мам? — все, что я смогла выдавить из себя, и снова полные глаза слез.

— Все будет хорошо! — твердо говорит мне мама, не давая впасть в истерику.

— Он в реанимации? — почти шепотом спросила я, несмотря на гул вокруг.

Мама покачала головой, потянула меня за руку на диван, усаживая рядом с собой.

— Еще в операционной, — на выдохе сообщила мне мама, и я почувствовала запах ее вентолина. — И… дедушка… Владимир Александрович тоже тут… с сердцем плохо стало.

Мама рассказывала, как дедушка Андрея шел здесь, по холлу, и вдруг рухнул как подкошенный, возможно, я не услышала подробностей, потому что во мне все разрывалось от боли, от чувства вины. Боже, что я натворила!

— Это я во всем виновата! Я его прогнала… он приехал… звал с собой, сказал, что любит… а я прогнала! — не в силах больше переваривать это в себе, я каялась, не зная, слышат ли меня Аристовы, знают ли, из-за кого у них случилась беда с сыном, повлекшая за собой и приступ у дедушки.

Конечно, я не хотела и не думала, что такое может случиться, но я винила только себя. За все. За каждое сказанное слово, за каждый идиотский поступок, за каждый раз, когда не отвечала на его звонки, и больше всего — что отключила телефон в тот вечер, когда мне пытался дозвониться.

А теперь оставалось только снова и снова перечитывать его сообщения:

«Малявка, возьми трубку, пожалуйста».

«Я просто хочу тебе сказать».

«Открой дверь, Ви-ки».

«Ви-ки, пожалуйста, перезвони».

«Я буду ждать тебя моя Малявка».

Телефон снова сел, и в потухшем экране отражалось мое лицо. Красный нос картошкой, узкие щелки глаз, опухших от слез, и искусанные губы в кровь. Если в этом помещении и был кто-то, кто не знал, как я его люблю, то теперь наверняка все уже поняли.

Поздно вечером нам сообщили, что Андрея перевезли в палату интенсивной терапии и всех попросили освободить клинику. Я не могла смотреть на Ленточку и родителей Андрея, всячески избегая их взглядов, но только им разрешили остаться. Все остальные покинули стены клиники, услышав «состояние стабильно тяжелое» от седого врача, заметно уставшего после стольких часов работы.

— Как что узнаю, позвоню, — шепнул мне на выходе Макар и, накинув капюшон, растворился в темном коридоре клиники.

В детстве я часто засыпала с родителями, когда мне было плохо, я всегда забиралась между ними и только окруженная их теплом могла успокоиться. Наверное, так бывает во многих семьях, но мне казалось, что в моей это какая-то особенная связь, словно они отдают мне часть себя, дарят свою энергию, чтобы их несмышленыш мог топать дальше по жизни. Так и в ту ночь, после того как мы вернулись из клиники, я уснула рядом с ними, наверное, и в настойке маминой было что-то успокоительное.

Контролю человечества время до сих пор не поддается и не перестает удивлять. Где-то на отдыхе, на веселом празднике, оно летит незаметно. Рядом с Андреем и вовсе всегда его было мало. Оно как гравитация — вроде величина постоянная, но чем дальше от земли, тем становится меньше.

Вот и сейчас я себя чувствовала зависшей где-то между небом и землей. Все застыло во мне, словно я не живу, а просто наблюдаю, как снуют люди в клинике, на улице. Они спешат по своим делам, торопятся жить, мечтают о лучшем будущем. Как и я еще совсем недавно мечтала закончить универ, создать свою студию, какая когда-то была у мамы, приезжать на лето в Москву, и в моих мечтах всегда были встречи с Андреем на вечеринках или на праздниках наших семей. Странно, но я не думала о том, что жизнь не стоит на месте и вечно так продолжаться не будет.

Я уверена, что Макар знает абсолютно каждую строчку из больничной карты Андрея, но мне он говорит только то, что считает нужным: «Сотряс небольшой, подушка помогла, а все остальное восстановится».

За время, проведенное в стенах клиники, со мной постоянно кто-то разговаривал, но стоило кому-то начинать вспоминать, какой Андрей человек, у меня начиналась истерика, мне казалось, они все его уже хоронят, не верят что он выкарабкается.

— Почему ты отказалась ехать с ним, Вик? — спросила Ленточка, и я понимаю обиду за брата в ее глазах, но не могу не сказать правду.

— Когда я уехала в прошлом году, побыв его ненастоящей девушкой всего одну ночь, я едва не тронулась умом, сходя с ума от боли, ревности, обиды. И дело не в том, что я ему не поверила в это раз… просто… знаешь, есть такие больные отношения, когда женщины терпят все что угодно, лишь бы их любимый не бросил?

— Да, кажется, это называется созависимость. Когда от тебя не остается ничего, ты полностью живешь жизнью своей половины.

— Да. И я боялась, что рядом с ним я буду такой и в конце концов, когда надоем ему, то буду валяться в ногах, умоляя не бросать меня, потому что я попросту не вынесу второй раз того, что было тогда, а после отношений моя зависимость станет еще хуже.

Лена помолчала, наверное, не зная, как бы поступила она. Рискнула бы или как я, струсила.

— А где Мирон? Почему он не приехал? — подсела ко мне Ленточка на диван.

— Он… очень далеко и… приедет сразу, как только будет возможность, — ответила я уклончиво.

— Помнишь эти ролики со дня рождения Андрея, где он с Мироном как-то неудачно попали в кадр, словно влюбленная парочка в море воздушных шаров?

Спросила Лена и тут же полезла в телефон искать эти видео, я только кивнула в ответ, и помню, и смотрю все фотки и видео, какие есть где-либо с Андреем.

— Мне человек десять скинули эти видосики, сказав, что перед этим Андрей искал тебя, а Мирон меня.

Мы таращились друг на друга, уже и без слов поняв, что парни обошли всех гостей трижды не для того, чтобы трусы отдать.

Почему же мы всегда так слепы? За обидами и твердыми убеждениями, навешав ярлыки, не замечаем, что нет шаблонов ни у кого и с каждым в жизни человеком люди ведут себя по-разному. И примерять на себя чужой опыт неправильно!

В этот момент, когда на видео был кадр, как Андрей и Мирон идут мимо снимающего их человека и Андрей повернулся, взглянув на камеру, вышла Полина Аркадьевна, главврач, и пригласила Аристовых к Андрею в бокс. Пришел в сознание!

Их пустили совсем ненадолго, но для меня опять застыло время до такой степени, что я видела, в падающих лучах света пылинки, зависшие в воздухе без движения. Мне не пройти даже в коридор, ведущий к боксам, и все, что оставалось, это только торчать у дверей отделения в ожидании Аристовых.

Но с этого дня появилась надежда, что и меня к нему пустят скоро. Не передать, в каких рыданиях заходились мама Андрея и Ленточка, выходя из дверей в первые дни визитов, но с каждым днем они все больше улыбались и я улыбалась вместе с ними, пусть и не могла сама его увидеть, прикоснуться и сказать, как я жду его выздоровления.