— Безусловно, лорд Ворминстер, — мистер Селби вежливо улыбнулся мне.

— Я могу выбрать сама? — взволнованно взглянула я на Лео.

— Конечно, можешь. Сейчас я уезжаю. С Флорой я уже попрощался.

Когда он отъезжал, я завернула Розу в одеяло и вышла с ней на наружную лестницу, чтобы помахать ему на прощание. Лео удивленно оглянулся на меня.

— Не простудись.

— Ничего — вчера уже было первое мая. — Вдруг я вспомнила и сделала два шага вслед за ним. — Лео! — окликнула я, не помня себя от смущения. — Поздравляю тебя с днем рождения.

— Спасибо, Эми, — ответил он, широко, открыто улыбнувшись.

— До свидания, пока, — сказала я.

— Спасибо, Эми, — повторил он. — И до свидания. Лео почти взлетел по ступеням двуколки, двигаясь удивительно легко для человека его лет. Он сел на сиденье, оказавшись лицом ко мне и Розе, и помахал нам на прощанье. Я махала рукой в ответ, глядя ему вслед, и видела, что он все время смотрит на меня и на Розу. И на Розу — твердо сказала я себе, последний взгляд он послал Розе, не мне. Потом я вернулась в дом.

Глава седьмая

Я играла с детьми весь день, не сделав ни стежка на Розиной крестильной одежде — я могла приступить к шитью и завтра, а сегодня было что-то вроде маленького праздника. Как чудесно было, что они все время были со мной, что я могла возиться на полу с Флорой, пока Роза спала, а затем нянчить Розу, пока Флора прижималась к моему боку и требовала сказку. В который раз я начинала читать: «Жил-был однажды богатый купец...»

Действие сказки разворачивалось, я увлекалась ей, как Флора. Отец Красавицы попал в ловушку, когда украл для нее розу. Появился страшный Зверь и потребовал у купца плату за розу — либо жизнь купца, либо его дочь. И тогда Красавица, любившая отца, стала пленницей Зверя.

Она пришла в зачарованный замок в страхе и дрожи, но Зверь никогда не обижал ее — и скоро ее страх сменился состраданием. Флора повторила за мной — «со-стра-да-ние». Она любила длинные слова, моя Флора.

— Это значит, что Красавице стало жалко Зверя, потому что он был таким безобразным и таким одиноким, — пояснила я.

Зверь был так одинок, что Красавица с радостью разговаривала с ним ласково, когда он ужинал с ней. Была только одна проблема — Зверь полюбил Красавицу и захотел жениться на ней. Но Красавица всегда говорила «нет», потому что не любила Зверя.

— Почему, мама?

— Она просто не могла, Флора.

— Но ведь он был милым Зверем?

Да, он был милым. И он был так великодушен с Красавицей, что окружил ее всей роскошью зачарованного замка. Каждый день она гуляла по саду и любовалась розами. Поэтому она была довольна жизнью у Зверя — до тех пор, пока не взглянула в его волшебное зеркало и не узнала, что ее отец болен. Красавице захотелось навестить его, и Зверь, всегда великодушный с ней, отпустил ее. Но Зверь предупредил Красавицу, что если она не вернется к нему через семь дней, он может умереть от тоски, потому что очень любит ее. И он дал ей кольцо, волшебное кольцо, которое доставит ее обратно.

Флора заметила золотой ободок на моем пальце.

— Как твое кольцо, мама?

— Нет, Флора, у меня венчальное кольцо, — хотя большая ли была разница?

Красавица так обрадовалась родному дому, что совсем забыла про Зверя. Только через десять дней она вспомнила про кольцо и надела его. Вернувшись в замок, она нигде не могла найти Зверя. Бедная Красавица пришла в отчаяние от тревоги за Зверя, она побежала в сад искать его, и нашла наконец лежащего без чувств на земле. И в этот момент ее жалость сменилась любовью. Встав на колени перед умирающим Зверем, она сказала, что любит его, и этим вернула его к жизни.

Флора удовлетворенно вздохнула.

— И она согласилась выйти за него замуж?

— Да, Флора, — возвысив голос, я прочитала, как с неба ударила молния, и загремел гром, и вновь понизив его, сказала, что перед Красавицей предстал прекрасный юный принц. Совершилось чудо — любовь Красавицы разрушила чары, наложенные на принца много лет назад.

— И они поженились, и жили долго и счастливо! — победно закончила Флора. — А у них была девочка? — я кивнула. — И они назвали ее Флорой?

— Наверное, назвали, — говоря эти слова, я вспомнила розу, которую подарил мне Лео. Я взглянула на Розу в своих руках и твердо сказала себе, что была глупой в тот вечер — просто я начиталась сказок. Золотистая роза была всего лишь подарком для матери его новорожденной дочери. Этот дар был подсказан благодарностью — и больше ничем. Я вновь обернулась к своей старшей дочери.

— Какую еще сказку ты хочешь почитать, Флора?

Я чуть не плакала, расставаясь с детьми, чтобы пойти на ужин. Я вышла туда в последнюю минуту — это не имело значения, потому что теперь я ужинала одна. Миссис Проктер вела себя, как обычно, послав только три блюда, причем овощи в супе из репы были порезаны слишком крупно, а рисовый пудинг перестоял в духовке. Я не захотела портить сегодняшний чудесный день жалобами миссис Джонстон на кухарку — особенно вечером, когда миссис Джонстон обычно бывала подвыпившей, — но решила, что как-нибудь должна сказать ей об этом. Я вновь вспомнила о Розе и, едва проглотив последний кусок, пошла к ней.

Даже с Розой на руках гостиная казалась мне слишком большой и пустынной, пока я пила кофе. Ничего, скоро я смогу сидеть в своей гостиной. Я уже могла начать выбирать для нее обстановку, потому что Лео сказал мне, где лежит каталог «Харродса». Я поставила свою чашку.

— Пойдем, моя Роза, найдем этот каталог.

Не знаю, хватило бы у меня смелости войти в библиотеку, если бы со мной не было Розы — это была комната Лео. Она была совсем не похожа на гостиную, здесь не было вычурных орнаментов и все было очень однотонным. Ковер был отделан цветами, но они поблекли от времени. Приглядевшись получше, я улыбнулась, потому что цветы были розами. Интересно, был ли ковер с розами в библиотеке зачарованного замка Зверя? Я не сомневалась, что был. Я выпрямилась и огляделась — я редко бывала здесь прежде, и никогда — одна. Хотя эта комната называлась библиотекой, а все ее стены были оборудованы полками, на которых стояли книги от пола до потолка, она выглядела не только местом для занятий, наверное, потому, что Лео проводил в ней так много времени. Теперь я заметила, что тяжелые занавески из шелковой парчи тоже были разрисованы розами, а на нескольких нежных акварелях над камином были изображены розы Лео. Здесь была его любимая розовая «Блэйри», изящная «Персефрона», которую он вывел сам, а ниже, в углу — моя любимая, белая «Эйми Виберт».

— Посмотри на папины розы, моя Роза, — но она не заинтересовалась ими, а только зевнула.

Я окинула взглядом книги Лео, большое удобное кресло у камина, с промятым сиденьем, на котором он так часто сидел вечерами, массивный деревянный письменный стол с обтянутой кожей поверхностью, где перед парой чернильниц лежал промокательный валик и ручка, ждущая руки хозяина. Все выглядело так, будто Лео вышел на минуту прогуляться с Неллой. Я почти чувствовала его шаги в холле, его руку на дверной ручке — так сильно было ощущение его присутствия в этой комнате.

Я вспомнила, что впервые оказалась здесь, когда была нищей, уволенной служанкой. Клара рассказала Лео о моем положении, и он послал за мной, чтобы помочь мне. Я стольким была ему обязана. Не только пищей, которую ела, одеждой, которую носила, стенами, которые укрывали меня — я была обязана ему большим, гораздо большим.

И еще один вечер я вспомнила — когда он напился пьяным и захотел поговорить со мной. «Я — грешница!» — плакала я, но он остановил мои слезы вопросом: «Разве ты грешница? Или ты просто любила слишком сильно? Если любить слишком сильно — грех, пусть грех торжествует, и те, кого не любили совсем, пусть греют руки в его тепле». А затем последовал тот простой, решительный приказ: «Не считай себя виновной».

Эти слова потрясли до основания все, чему учила меня бабушка. В тот вечер когти сознания моей вины ослабили свою хватку. Сказав эти слова, Лео дал мне отпущение греха. Да, я должна ему много, куда больше, чем смогу вернуть когда-либо.

Я ушла без каталога «Харродса», подумав, что возьму его позже. С Розой на руках я не смогла бы унести его. Кроме того, она намокла, ее нужно было перепеленать. Чтобы сделать это, я понесла ее в детскую, где могла взглянуть и на Флору. Элен была свободна, она привстала со стула, когда я вошла.

— Не беспокойтесь, Элен, — сказала я. — Розе нужно только сменить пеленки, я с этим справлюсь, — я увидела огорченное лицо Элен, она выглядела такой расстроенной. Конечно, это была ее работа. Элен стала няней, потому что хотела ухаживать за детьми, она очень хорошо умела ухаживать за детьми — она была доброй, но настойчивой, бдительной, вежливой, она знала, как заниматься с Розой. А я не позволяла ей даже сменить Розины пеленки. — Элен, мне ужасно жаль, но... — я не знала, что говорить дальше.

— Вы не доверяете мне своего ребенка? — взглянула мне в глаза Элен.

— Конечно, доверяю, Элен! — воскликнула я. — Вы же знаете, что доверяю. Но... — я взглянула на Розу, — ...ведь только чуть больше месяца прошло с тех пор, как я носила ее все время, носила под сердцем, и... — я взглянула на Элен, пытаясь объяснить. — Доктор перерезал пуповину, но я все еще вынашиваю Розу, она все еще часть меня. Вы понимаете?

Она долго смотрела на меня, и наконец улыбнулась.

— Да, кажется, понимаю.

Мои ноги подкосились от облегчения.

— Я помню свое первое место, — сказала Элен. — Леди ушла в театр, вскоре после того, как закончился ее месяц. Она вернулась позже, чем обещала, веселая и смеющаяся, а ее бедный малыш прокричал четыре часа, требуя грудь. Я подумала, что это ужасно, и спросила Нэнни Фаукс: «Как она могла это сделать?» И Нэнни Фаукс ответила: «Элен, леди не такие, как мы с тобой — чем скорее ты это поймешь, тем лучше».