Он зашел в пустой кабинет Кирилла Романовича, стал смотреть в окно, откуда была видна зацветающая сирень. Тяжелые гардины скрывали его. Вдруг он услышал чьи-то шаги и тотчас же хотел выйти из своего укрытия, но что-то остановило его.

– Евдокия Кирилловна чудесна, я бы жизнь отдал за такую красоту... – Андрей узнал голос драматурга-символиста.

– Хе-хе-с... никто и не спорит, – проскрипел в ответ Фифинский, критик. – Только она не про нашу честь. Она царица, ей царь надобен...

– Не понимаю, – пренебрежительно возразил драматург. – Да, кстати, а что за существо вечно преследует ее? Говорят, ее двоюродный брат? Этот мрачный студентишка...

– Нет, он вообще ей никто... Сирота, из милости взятый ее родителями. Она очень к нему привязана, вы, наверное, заметили. Вот за него-то она скорее и выйдет.

– Чушь, бред, ерундистика...

Андрей, затаив дыхание, словно окаменел. Он был бы и рад пошевелиться, да не мог. Его назвали существом, говорили о Дусе... Он в первый раз увидел себя со стороны – существо, которое преследует Дусю, жалкий студентишка...

– Вовсе не бред, – проскрипел Фифинский. – Наша Евдокия Кирилловна очень жалостлива – типично русская женщина, таких Достоевский еще описывал... Раз уж она решила осчастливить кого – так все, ее с пути не свернешь. В бедности будет влачить дни свои, в Сибирь, на каторгу, за мужем поедет...

– А вы говорите – царь надобен... Где же логика?

– В том-то и смысл, что логики никакой нет. Пропадет наша царица ни за что...

Они ушли, а Андрей так и остался стоять в своем укрытии, пригвожденный этими словами. Разумеется, молодой драматург, тайный кокаинист и экзальтированный поклонник Вечной весны, тот еще демагог и вряд ли достоин Дуси. Впрочем, как и старый желчный Фифинский... И ревновать к ним глупо, но в их словах была правда. Та правда, которую Андрей до сего дня не хотел замечать.

«В самом деле – разве я достоин Дуси? – мелькали в его голове мысли. – Кто я? Жалкое существо, которое ничего собой не представляет и вряд ли, даже в будущем, будет что-то представлять! Вот мой отец – он был замечательным человеком, он шел к славе и известности, и ежели б не глупая смерть, сейчас бы его имя гремело на всю страну. Но у меня нет и честолюбия, чтобы стремиться к чему-то. Все, чего я хочу, – это быть рядом с Дусей. Да, я сделаю все, чтобы она была моей... Но кто я сам по себе? Жалкое, ничтожное существо! Господи, эти люди были правы – Дуся достойна большего! А она потратит лучшие свои годы на то, чтобы дождаться меня... И ведь не из любви даже – из жалости!»

Бледный, раздавленный этими мыслями, Андрей вышел в гостиную.

Дуся как раз появилась на импровизированной сцене, закутанная поверх платья в какую-то блестящую ткань – она изображала греческую богиню и принялась декламировать чеканные, звонкие стихи поэта Брюсова. Стихи были новыми, неожиданными для публики, а сама девушка была столь естественна и хороша, что все слушали ее, затаив дыхание, замерев.

Восторг и восхищение расплылись по лицам присутствующих – и это лишний раз доказывало то, что Дуся достойна царского поклонения. Последнее стихотворение поразило Андрея. «О, когда бы я назвал своею хоть тень твою! Но и тени твоей я не смею сказать: люблю. Ты пришла недоступно небесной среди зеркал, и твой образ над призрачной бездной на миг задрожал. Он ушел, как в пустую безбрежность, во глубь стекла... И опять для меня – безнадежность, и смерть, и мгла!..»

«Так я мог бы сказать тебе», – мысленно обратился он к Дусе.

Она декламировала, устремив глаза куда-то вверх. Закончив, опустила их – и встретилась с глазами Андрея. Беспокойство пробежало по ее лицу, точно губка, стирая вдохновение.

«Я мешаю ей», – подумал Андрей и вышел из комнаты.

Дуся догнала его в прихожей. За ней тащился молодой драматург, пылко сыплющий символистскими терминами, но Дуся весьма бесцеремонно задвинула драматурга обратно в комнату, бросив небрежно:

– Погодите, Костик, мне надо поговорить со своим братом...

Она захлопнула дверь и повернулась к Андрею.

– Ну, что случилось? – с тревогой спросила она. – Ты не заболел? У тебя такой вид...

– Да... То есть нет. Я совершенно здоров!

– А я тебе говорю, что с тобой что-то не в порядке. Ты такой бледный! Я, как только увидела тебя там, в зале, сразу поняла – ты болен.

– Я болен только в том смысле, что я дурак, и это абсолютно неизлечимо...

– Господи, милый мой... – прошептала Дуся и крикнула назад, в приоткрывшуюся дверь: – Костик, да отстаньте от меня! Вы уже переходите всякие границы...

– Дуся, я бы хотел поговорить с тобой, но не сейчас, – сказал Андрей, стараясь выглядеть спокойным.

– Я знаю: что-то случилось, у тебя все на лице написано... Опять тебе в голову пришла какая-нибудь ужасная, глупая мысль... Помнишь, как в тот раз? Только, милый мой, ты опять ошибся. – Она прижала спиной распахивающуюся дверь и произнесла негромко, твердо, точно клятву: – Я люблю тебя. Только тебя.

«Жалеет! – с отчаянием подумал Андрей. – Ясно же, как божий день, – не любит, а жалеет».

– Поговорим завтра... – скомканно бросил он.

На следующий день они встретились в кондитерской, что на Рождественском бульваре. Заказали по чашке горячего шоколада и сели в углу, где было меньше народа. Дуся выглядела измученной и невыспавшейся – наверняка всю ночь думала о нем, об Андрее. Вокруг ее чудесных глаз лежали легкие тени, но это не портило ее. Ее вообще ничего не могло испортить!

– Терпеть не могу май... – вздохнула она. – В мае как будто все маются... Да что случилось? Не молчи!

– Ничего не случилось, – сказал Андрей, а сам все смотрел и смотрел на ее прекрасное лицо и не мог насмотреться...

– Нет, ты скажи! – настаивала Дуся. – Я тебя сто лет знаю, по лицу могу читать...

– Ладно, я скажу. Я все равно должен это сказать. Дуся... мы должны расстаться. Мы должны разорвать нашу помолвку...

– Вот тебе раз! – ахнула она и чуть не уронила чашку с недопитым шоколадом. – Ты это серьезно?

– Более чем. Я сейчас объясню все тебе...

– Ты полюбил другую? – замогильным голосом спросила Дуся. Андрей не мог не улыбнуться – она иногда переигрывала. – Что ты молчишь? Танька, да? Ну конечно, это Танька!

Он покачал головой.

– Не она... – прошептала Дуся и рукой провела по его лицу. – Зачем же ты меня обманываешь – нет у тебя никого. Ты меня любишь...

– Нет у меня никого, – подтвердил он. – Дело в другом – я тебя недостоин. «В одну телегу впрячь не можно...»

Дуся не поняла.

– Ты отказываешься от меня? – с обидой произнесла она. – Вот так, просто?

– Не так и не просто. В конце концов, должен же я когда-нибудь поумнеть... Дуся, ты достойна большего!

– Ты меня замучил... – надув губы, сказала она капризно. – Чем ты вечно недоволен?

– Вот именно – я тебя мучаю. Что я такое? Я никто. Я точно про себя знаю: я родился только для того, чтобы любить тебя. А ты могла бы быть подругой героя, великого путешественника, первооткрывателя, талантливого политика... Да что я говорю. Ты сама по себе личность и будешь не хуже этой Сары Бернар или как там ее...

Глаза у Дуси заблестели от нахлынувших слез.

«Надо проявить твердость, – мелькнуло в голове у Андрея. – Если я сейчас заберу свои слова обратно, все пойдет по-старому... Но рано или поздно опять настанет день, когда мы будем говорить об этом! Лучше сейчас!»

– Словом, мы должны отказаться от своих обещаний. Будем как брат и сестра, будем друзьями, отбросим безумные надежды на совместное будущее...

– Ты ведь любишь меня? – шепотом спросила Дуся.

– Люблю. И именно поэтому... Дуся, ты же приносишь себя в жертву! В жертву мне.

– А что в том плохого? – вдруг нахмурилась она.

– Я не могу быть счастлив, если ты несчастлива рядом со мной. А ты не можешь быть со мной счастлива, потому что отношения, построенные на одной жалости...

Он говорил долго и бессвязно. Дуся отвечала ему – тоже бессвязно и многословно. В конце концов, они запутались в словах и обещаниях и замолчали.

– Андрюша, ты же умрешь без меня? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла после долгой паузы Дуся.

– Умру.

– Вот! А я умру, если ты умрешь без меня...

Андрей вдруг засмеялся. И засмеялась Дуся...

– Ладно, мы умрем вместе! – басом торжественно произнесла она, и эта фраза прозвучала примирением.

На лето они опять были вынуждены разлучиться и встретились только в октябре. Андрей по-прежнему писал ей письма. Все на той же непозволительно дорогой, роскошной бумаге красного цвета выводил слова любви и страсти.

– Вы у нас самый почетный покупатель, – уважительно говорил ему приказчик из магазина канцелярских принадлежностей. – Хозяин велел вам скидку сделать – пять процентов-с...

– Это меня не спасет! – мрачно пошутил Андрей. – Даже если половину скостите...

Дуся относилась к нему трепетно, словно к больному, боясь обидеть случайным словом. Андрей сказал Дусе, чтобы она не так пеклась о нем («что я, инвалид, что ли?»), но это произвело обратный эффект.

Со всеми прочими она вела себя ровно и спокойно, была весела и охотно смеялась, но стоило ей увидеть Андрея, как выражение лица у нее становилось тревожным и озабоченным. Совсем не этого ему хотелось, и про себя он теперь точно знал, что Дусе счастья не составит.