Андрей ничего не понимал из ее сбивчивой речи. Он напряженно о чем-то думал, нахмурив лоб. Все это было, было... но когда и с кем?

– Что ты так смотришь? – рассердилась Дуся. – Я не замерзну, не бойся, на самом деле мне жарко... Я очень красная, да?

Снежинки медленно падали на ее обнаженные плечи, прическа слегка сбилась, темно-синий бархат платья отсвечивал серебристым огнем.

– Дуська, немедленно иди в дом, замерзнешь! – крикнул с балкона Илья. – А, отец Евлампий, здравствуйте! Гоните эту ненормальную в дом... Дорогая, я посылаю Авдотью, чтобы она встретила твою подругу...

Он скрылся в доме.

– Что ты так смотришь? – прошептала Дуся. – Ну не молчи же, скажи что-нибудь... Мне неприятно. Или убирайся!

Она поднялась на несколько ступеней, и только тогда он смог разлепить губы.

– Дуся...

– Что? – обернулась она. Розовый румянец исчез с ее щек, она была бледна, глаза – огромные, темные, выразительные... «Вот бы еще раз увидеть ту картину, – неожиданно подумал Андрей. – Ту, которую рисовал Карасев... Она на фоне снега».

– Я вдруг понял...

– Что? – спросила она, стоя уже у самых дверей. – Что ты понял?

– Ничего не прошло, Дуся...

– О чем ты? Я не понимаю, – нервно бросила она и скрылась в доме.

Вскоре вышла Авдотья, верная Дуняша, которую он помнил еще по прежним временам, стала кланяться и говорить что-то. Но он не расслышал. Странно, но звуки бравурной музыки, доносившейся из дома, он слышал хорошо, мелодия крутилась в голове, точно карусель...

Ничего не прошло. Он понял: любовь к ней никуда не пропадала, а только затаилась на время. Теперь демоны прошлого вырвались из клетки.

Он вернулся домой, переоделся. Тани не было. Девочки играли в детской, с няней. Он позвонил Самойленко.

– Илья Лаврентьевич, приходите. Мне что-то нехорошо.

– Так доктора же надо, сейчас инфлюэнца по Москве гуляет! – воскликнул на том конце провода старик. – Немедленно вызовите доктора, я сейчас приеду...

Андрей не успел сказать, что у него вовсе не простуда, что простуда может быть у Дуси, а он физически совершенно здоров, лишь в голове кружится эта музыка, и отчаянно хочется плакать. Потому что ничего, ничего не прошло!

Через полчаса приехавший Самойленко нашел его лежащим на полу в гостиной, скорчившимся, точно креветка.

Он плакал и произносил имя той, которая никогда не могла принадлежать ему. Детей увели к соседу, чтобы не пугать, и вызвали медицинскую карету, которая прямиком увезла Андрея в тот дом, в котором он когда-то провел два года и куда надеялся никогда не возвращаться...

* * *

Рукопись была дочитана до конца.

За окнами медленно падал снег. Было так тихо, что казалось, будто я лишилась слуха или уши мои до самых барабанных перепонок забиты ватой. Это была мучительная, невыносимая тишина, от которой хотелось избавиться...

Я придвинулась к компьютеру и напечатала несколько строк, туманных и серьезных. «Явления материального мира выступали для представителей этого литературного течения лишь как символ идеи. Поэтому основным стилевым выражением становится двойственность... Образ всегда имел двойное значение, заключал в себе два плана, между которыми существовала сложная связь...»

Я жила уже неделю в этом доме. Денис отдал в мое полное распоряжение свой компьютер – ноутбук последнего поколения, серебристого цвета – его любимого.

Он привез кое-что из моих вещей, книги и бумаги, мою незаконченную работу, в которой я тщетно пыталась проанализировать образ ангела в литературе Серебряного века. Тщетно, потому что мыслями была далека от литературоведческих вопросов. Как жить дальше? Ах, если бы ответ на этот вопрос можно было найти в умных книгах, расшифровать символы декаданса и там обнаружить подсказку!

Я нашла бесконечное количество ангелов в литературе того времени. В литературе старших символистов ангелы были мрачными, карающими существами, обладающими несомненной силой... Бесконечность, ужас, тоска, безнадежность. Мраморные ангелы склонялись над могилами в вечной печали – готика. Мистика.

Позже ангелы потеряли свою карающую бесстрастность, перестали быть такими мрачными. Из огненных они становятся светлыми, бледнеют, приближаются к земным существам. «Ангел бледный, утомленный слишком ярким светом дня, ты стоишь в тени зеленой, ты не знаешь про меня...» Любовь – «три дня тебя не видел, ангел милый, – три вечности томленья впереди! Вселенная мне кажется могилой. И гаснет жизнь в измученной груди...»

– Вот ты где, – сказал Денис, заходя в комнату. – А я ищу тебя по всему дому.

– Что, боишься, что я сбежала? – усмехнулась я. «Художественный образ – широкое и многоаспектное понятие, которое связано не только с образами персонажей литературных произведений, но и с конкретными деталями повествования. Например...»

– Боже, как интересно! – заглянул через мое плечо Денис. – Ничего не понимаю. О чем ты пишешь?

– Об ангелах, – коротко ответила я.

– Разве о них можно так много писать? Ангел – это ангел, а у тебя тут книг и всяких бумаг целый центнер.

– В общем, ты прав, но в понятие «ангел» каждый писатель вкладывал все, что угодно. Ангел как символ смерти, любви, страдания, бескорыстной любви, ангел карающий, утешающий и прочая, и прочая...

– Милая моя. – Он встал на колени, уткнулся лбом мне в плечо. Я хотела оттолкнуть его, но передумала – кажется, он не собирался позволить себе большего. Он просто был рядом. – Ты такая умная...

– Это тебя раздражает?

– Нет. Даже наоборот. Женщина и должна заниматься чем-то таким возвышенным. Женщина-бухгалтер, бизнес-леди – это как-то не то. Я даже не знаю, на что это похоже... На цветок из картона. Только ты – настоящая.

– Флер де Лис?

– О-о... – вздох восхищения и благоговения.

– Ты старомоден.

– Возможно. Есть еще другой вариант – я просто тебя люблю, и все, что ты делаешь, кажется мне прекрасным.

– Денис...

Он протянул ко мне руки, как будто хотел обнять, но потом отвел их назад.

– Все-все, не буду, не смотри на меня так... Кстати, а как словарь расшифровывает это слово?

– Ангел, от греческого, – вестник, бесплотное существо, посредник между богом и людьми.

– Ну вот, как все просто! А люди столько книг на эту тему написали... – благодушно произнес он, перебирая книги на столе.

– У Брокгауза и Евфрона есть большая статья...

Я вставила диск, открыла электронный словарь.

– Вот, послушай, что они говорят – «...ангелы духовны и бестелесны или, может быть, имеют некое эфирное тело; если они принимают видимый образ – это только случайная форма, а не постоянное бытие. Для ангелов не существует никаких пространственных условий, но они вездесущи. Они более совершенны, чем первозданный человек, но в совершенстве ограничены; несмотря на быстроту и глубину разумения, не всеведущи, несмотря на чистоту и святость, могут подвергаться искушениям. Они сотворены свободными, а потому могли свободно устоять в добре, как святые ангелы, и пасть, как злые духи...»

– Ты когда-нибудь их видела? – вдруг спросил Денис. Он не шутил, не иронизировал – смотрел на меня с любопытством и уважением.

– Видела... один раз, – осторожно ответила я. Отель «Билив». Мы, пьяные и веселые, играли в снежки во дворе у старой избушки с таким претенциозным названием, и то ли Мишель, то ли Альберт закричал, что видит ангела, летящего по небу. Я ничего такого не видела – но сейчас, спустя время, искренне верила, что ангел тогда действительно пролетел неподалеку от нас. Потом мы с Сашей болтали о какой-то чепухе, наверху ворочался Альберт, укладываясь спать... Добротный коттедж Дениса и скромный «Билив». Я, конечно, не за рай в шалаше, но... здесь ангелы почему-то не летают.

– О чем ты думаешь? Ты опять о нем думаешь? – с отчаянием произнес Денис.

– С чего ты взял? – холодно спросила я.

– У тебя на лице написано. Это жалостливое выражение, этот тоскливый взгляд... – Он уже откровенно злился.

– Послушай... Ты и так уже отнял у меня все. Теперь ты даже мысли мои хочешь контролировать?

Он тут же опомнился:

– Прости... Прости! Это я по старой привычке... Но ты же видишь, что я стараюсь исправиться. Я пытаюсь изменить себя в лучшую сторону – хочу нравиться тебе, Лис.

– Не сломайся, подстраиваясь под меня.

– Вот! Ты сама ерничаешь, сама пытаешься меня подколоть... Лис, в общем, я не за этим сейчас к тебе пришел.

– А зачем? – безразлично спросила я.

Денис встал и, сложив ладони у груди, прошелся несколько раз по комнате, от стены к стене. Он напоминал полководца, который обдумывает сражение, которое ему предстоит в ближайшее время.

– Давай поженимся, Лис!

– Опять ты об этом...

– Нет, правда. Хочешь, составим брачный контракт – я перепишу на тебя все, чем владею, ты будешь пользоваться неограниченными правами, и все такое... Я, конечно, не арабский шейх, но по нынешним временам вполне даже обеспеченный человек.

– Купить хочешь? – засмеялась я. – Ах, брось, ты же знаешь – мне мало надо...

– Знаю-знаю – немного одежды и апельсины. Или мандарины... Я очень хочу, чтобы ты была моей, Лис. Носила мою фамилию, жила в моем доме... Нет, хочу тебя не как вещь – ведь я говорил тысячу раз, что просто пытаюсь как-то выразить свои чувства к тебе, придать им материальную форму, что ли.

– Я поняла, зачем ты хочешь на мне жениться, но не поняла, какая мне от этого выгода. Я свободна, зарабатываю достаточно для того, чтобы ни в ком не нуждаться, – пусть не бог весть сколько, но прожить можно. И на мандарины хватает, и на модную одежду, если ее во время сейлов... то есть распродаж, приобретать. Зачем мне ты, Денис?

– Вот оно! Я ждал этого вопроса... – Он перестал бегать и уселся в кресло передо мной, достал из кармана электронную записную книжку, нажал кнопочку. – Вот... я тут даже записал. Первое – финансовая поддержка. Хотя мы это обсудили... Второе – возможность реализовать свои желания. Лис, все, что ты хочешь, я готов предоставить тебе.