Филипп вышел из дома вслед за Бенедиктом. Он очень надеялся, что предложенное им лекарство не подведет. Сейчас от этого зависел авторитет Филиппа в глазах Бенедикта, а значит, и всех Бриджертонов.


***

Трудно сказать, что именно помогло больному - ивовая настойка, горячие молитвы Элоизы или то была просто удача, но, как бы то ни было, к утру маленькому Чарли стало лучше. Он был все еще слабым и вялым, но явно шел на поправку - лихорадка, во всяком случае, прошла. К полудню уже стало ясно, что помощь Элоизы и Филиппа больше не нужна, и они, уставшие и изможденные, сели в свой экипаж. Оба думали лишь об одном: поскорее, наконец, добраться до кровати и спать - ничего больше, только спать!

Первые десять минут они ехали в полной тишине. Элоиза слишком устала, чтобы говорить. Однако, несмотря на бессонную ночь, она чувствовала себя слишком возбужденной, чтобы заснуть, - сказывалось, должно быть, нервное напряжение. Элоиза бесцельно смотрела в окно на мокрый после дождя пейзаж. Почему-то дождь прекратился именно в тот момент, когда Чарли стало лучше, что поневоле заставляло Элоизу поверить в мистическое вмешательство самого Бога, услышавшего ее молитвы. Но стоило ей перевести взгляд на Филиппа, сидевшего в карете с закрытыми глазами - хотя Элоиза была уверена в том, что он не спал, - как она снова подумала, что мистика здесь ни при чем, а улучшение наступило благодаря ивовой настойке. Элоиза не могла бы этого доказать, но почему-то была убеждена в этом.

Впрочем, чудо здесь, пожалуй, тоже сыграло свою роль - чудо стечения обстоятельств. Если бы Элоиза не решила вдруг заглянуть к близнецам во время урока, она не пошла бы к Филиппу в оранжерею, чтобы сказать ему, что мисс Эдвардс надо уволить. Если бы она не пришла к нему в оранжерею, они бы не поссорились. А если бы не поссорились… Черт побери, можно смело сказать, что Чарльзу Бриджертону крупно повезло!

– Спасибо тебе, Филипп, - произнесла Элоиза, не уверенная, впрочем, говорит ли она это вслух или про себя. Но очевидно, все-таки вслух, так как Филипп откликнулся, правда, не открывая глаз:

– За что, Элоиза? - Голос его был сонным.

– За Чарльза, - кратко пояснила Элоиза.

Теперь Филипп, наконец, открыл глаза и повернулся к ней:

– Не уверен, что за это следует благодарить меня. Может быть, настойка здесь и ни причем…

– Очень даже причем, - уверенно кивнула Элоиза. - Я лучше знаю!

– Что ж, спорить не буду! - усмехнулся Филипп. - Ты у меня всегда все знаешь…

Элоиза вдруг почувствовала, что именно этого она хотела и ждала всю свою жизнь. Не горячих клятв в любви и жгучих поцелуев, не нежных объятий и буйства постельных страстей, как ни замечательно все это. Ей необходимо просто сидеть рядом с человеком под мерное покачивание кареты и знать, что ты нужна ему так же, как он нужен тебе. Элоиза дотронулась до руки Филиппа.

– Это было так ужасно… - проговорила она. На глазах ее - Элоиза сама не ожидала этого - выступили слезы. - Ты знаешь, Филипп, никогда в жизни мне не было так страшно! Не могу представить, что стало бы с Бенедиктом и Софи, если…

– Я тоже не могу, - тихо произнес он.

– Если бы это случилось с кем-нибудь из наших детей… - начала Элоиза и вдруг запнулась. “Наших детей” - впервые, сама не сразу это осознав, она сказала это об Оливере и Аманде.

Филипп долго молчал. Потом заговорил, глядя не на жену, а в окно:

– Честно говоря, я все время думал: “Слава Богу, что это случилось не с Оливером и не с Амандой!”. - Он виновато вздохнул. - Разумеется, это грех - ведь чей бы ребенок ни был…

Элоиза сильнее сжала его руку.

– Конечно, так думать нехорошо, Филипп. Но не казни себя слишком сильно - все мы не святые, и ты тоже. Ты всего лишь отец - и, надо сказать, отличный отец!

Филипп внимательно посмотрел на нее, покачав головой:

– Ты преувеличиваешь. Отец я далеко не идеальный. Но надеюсь, со временем все-таки сумею стать лучше…

– Что ты имеешь в виду? - поинтересовалась она. Губы Филиппа скривила ухмылка:

– В первую очередь гувернантку. Да, ты права - эту стерву надо было уволить немедленно! Я предпочитал не вмешиваться, пусть, думал, сама их воспитывает, ей видней… А она била их - ты представляешь, била! Книгой.

– Что?! - Глаза Элоизы округлились.

– Эта Эдвардс била их книгой. - Голос Филиппа был спокоен - все свои эмоции по поводу этого инцидента он растратил еще тогда. - Я вошел, а она держит книгу и бьет ею Аманду… А Оливер уже был побит…

– Ничего себе! - Элоиза была вне себя от ярости. - Я тоже не любила ее, знала, что она бьет детей указкой по пальцам. Но это, в конце концов, не так уж и страшно - меня тоже в детстве сто раз били указкой по пальцам, да, думаю, всякого хотя бы раз били… - Элоиза нервно поерзала на сиденье. Она чувствовала дискомфорт, ощущая и собственную вину в том, что дети столько времени терпели это чудовище. - Я должна была бы обратить на это больше внимания…

– Твоей вины здесь нет - ты в моем доме всего лишь третью неделю. Если я жил столько времени рядом с этим монстром и ничего не замечал, то почему, спрашивается, ты должна была что-то предпринять?

Элоиза промолчала: все, что бы она сейчас ни сказала, лишь заставило бы Филиппа острее чувствовать свою вину.

– Надеюсь, ты уволил ее? - спросила она после долгой паузы.

Филипп кивнул:

– Я сказал детям, что ты поможешь мне подыскать им новую воспитательницу.

– Разумеется, помогу!

Филипп снова виновато вздохнул.

– Видишь ли, я… - Он вдруг закашлялся и начал глядеть в окно. - Я…

– Что, Филипп? - осторожно спросила Элоиза.

– Видишь ли, - заговорил он, не оборачиваясь к ней, - я избегал своих детей, потому что боялся, что, общаясь с ними больше, я не выдержу и сам начну их бить, как мой отец когда-то меня…

– Филипп, прекрати! Не выдумывай! Я тебя знаю - ты никогда не станешь таким, как твой отец, никогда!

– Я и сам всегда так считал. Но однажды я чуть было не дошел до этого. Однажды я пошел на конюшню и взял кнут, представляешь! Я был очень зол тогда, чертовски зол…

– Но ты же ведь не побил их! - Несмотря на то что Элоиза еще не дослушала историю Филиппа, она знала, что конец у нее может быть только такой.

– Но хотел.

– Но, в конце концов, не побил же! - с горячностью повторила она.

– Я тогда был чертовски зол… - Погруженный в свои воспоминания, Филипп разговаривал словно с самим собой. - Я тогда сам испугался своей злости… - Он повернулся к жене: - Ты знаешь, что это такое - испугаться своей собственной злости?

Элоиза помотала головой.

– А я ведь сильный мужчина, Элоиза… Я могу и покалечить!

– Для этого не нужно быть сильным. Покалечить ребенка могу и я.

– Но ты ведь этого никогда не сделаешь! - Филипп снова посмотрел в окно.

– Ты тоже.

Филипп молчал.

– На кого ты был тогда зол? - спросила Элоиза. Филипп непонимающе взглянул на нее.

– Они приклеили волосы гувернантки - той, прежней, - к подушке… - начал он.

– Я знаю, - нетерпеливо перебила его Элоиза. - Я спросила не об этом, Филипп.

Филипп молчал, по-прежнему не понимая ее вопроса.

– Ты злился на детей, - уточнила Элоиза, - или на себя за то, что не можешь их заставить вести себя как следует?

Филипп по-прежнему не отвечал. Но Элоиза знала ответ.

– Филипп, - Элоиза снова дотронулась до его руки, - я знаю, что ты никогда не станешь таким извергом, как твой отец!

– Не поручусь. Честно говоря, когда я увидел, как эта Эдвардс бьет моих детей книгой, мне захотелось ее четвертовать!

– Могу себе представить! - фыркнула Элоиза.

Филипп рассмеялся - в тоне его жены было что-то забавное и, во всяком случае, успокаивающее. Хорошо, что Элоиза умеет найти забавную сторону даже там, где, кажется, ее вовсе и быть не может!

– Она этого заслуживает, - передернула плечами Элоиза и вдруг озабоченно посмотрела на Филиппа. - Но ведь ты ее не тронул, я надеюсь?

– Нет. Более того, я даже разговаривал с ней относительно спокойно - сумел все-таки держать себя в руках! Значит, могу и с детьми…

– Это значит, - подытожила Элоиза, - что ты больше никогда не сорвешься на детей! - Она погладила его по руке и, словно желая показать, что эта тема закрыта, стала смотреть в окно.

Филипп облегченно вздохнул. Вера жены в его природную доброту внушала Филиппу веру в себя, чего ему не хватало все эти годы.

В этот момент гармонии и взаимопонимания Филиппу хотелось поделиться с женой еще большим, и, даже не зная, стоит ли это говорить, он произнес:

– Я боялся, что ты убежала от меня…

– Вчера вечером? - Элоиза резко повернулась к нему. - Господи, Филипп, с чего ты это взял?

Он смущенно пожал плечами:

– Не знаю. Ты так неожиданно ухала к брату и все не возвращалась…

– Ну что ж, теперь ты знаешь, почему я задержалась у Бенедикта. Филипп, я никогда не покину тебя, никогда! Как ты мог подумать…

– Ну, мало ли…

– Филипп, я ведь стояла с тобой под венцом, давала клятву… - заговорила Элоиза уже сердито. - А клятва для меня все-таки что-то значит. Кроме того, я поклялась заменить мать Оливеру и Аманде… Их я тоже никогда не брошу!

С минуту Филипп пристально смотрел на нее.

– Я знаю, - проговорил он, наконец, - что ты никогда не бросишь ни меня, ни детей. Глупо было с моей стороны даже подумать об этом!

Элоиза откинулась на спинку сиденья, скрестив руки на груди.

– Впрочем, Филипп, ты имел право так подумать, зная меня, - добавила она, немного остыв. - Ты прав: я порой бываю довольно взбалмошной… Но детей я бросить не могла. Они уже потеряли мать, потерять теперь и мачеху… Разве я могла сбежать от них?

Филипп и сам уже недоумевал, как он мог сомневаться в Элоизе. Неужели они встретились так недавно? Филиппу казалось, что он знает Элоизу уже целую вечность, знает о ней все и даже больше. Разумеется, у нее, как и у каждого человека, есть свои секреты, которые он, может быть, так никогда и не узнает. И, тем не менее, Филипп мог твердо сказать, что знает Элоизу. Во всяком случае, знает настолько, чтобы быть уверенным: эта женщина никогда не покинет его.