Ох, и, разумеется, Луиза.

* * *

Лакей встряхивает белую скатерть, и она, словно снег, опускается на огромный игровой стол. На улице земля укрыта настоящим снежным покрывалом: мы переживаем самую суровую зиму на памяти живущих. Как очаровательно шутит Шаролэ, такую же ледяную, как и член мертвеца.

За пределами дворца поговаривают о голоде и даже смертельных случаях, но внутри, в личных покоях короля, тепло и уютно, потрескивает огонь и настолько жарко, что запотевают окна. Лакей ставит на стол огромную доску для игры в каваньоль,[11] вокруг расставляет канделябры, покрытые золотыми и зелеными листьями аканта. Вокруг стола собираются гости.

Присутствуют те, кто вхож в королевские покои и относится к привилегированным, а также те, кому король разрешил присоединиться к нам в этот вечер и поиграть в его личных покоях. Многие были возмущены моим сегодняшним присутствием, поскольку меня официально не представили ко двору и в их глазах я – никто. Многие отказываются обращаться ко мне, даже смотреть на меня. Дураки.

Я решаю, что будет лучше, если я понаблюдаю, потому что денег, чтобы играть, у меня нет. К тому же мне не нравятся игры наудачу. Глупые игры вроде каваньоля, где полностью приходится полагаться на везение и умение жульничать, вызывают во мне нестерпимую скуку.

– Совершенно нормально, что ты не желаешь играть, сестра. Можешь сидеть у камина и наслаждаться теплом. – Луиза надела тяжелое кремовое платье, отороченное голубым мехом, как она уверяет, лисьим, но мне кажется, что это белка. Шаролэ ранее только фыркнула, увидев на ней это платье, а мне сказала, что оно ужасно старомодно.

– Нет, Бижу, что ты задумала? Мадемуазель де Нель – наша гостья и должна принимать участие во всех развлечениях, которые мы предлагаем.

Что ж, если сам король настаивает…

Я занимаю место между ним и Луизой, ткнув в сестру закрытым веером, чтобы она подвинулась.

– Но, Полина, у тебя же нет денег, чтобы делать ставки, – произносит Луиза, опускаясь по другую руку короля, подвинув пожилую принцессу де Шале, которая недовольно фыркает, но отодвигается подальше, забирая с собой тарелочку с сырными пирожными.

– Вероятно, вы могли бы поставить свои 7500 ливров? – любезно предлагает сидящая напротив Шаролэ.

– Нет, я поставлю вот это, – отвечаю я, расстегивая жемчужную сережку.

– Ой, нет, Полина, не делай этого! Это же мамины серьги.

– Вот как! Мы заинтригованы, мадемуазель, заинтригованы. – Король восхищенно смотрит на меня. – Вы очень храбрая. Если выиграете, я закажу банкиру еще шестьдесят четыре жемчужины – этого будет достаточно для прекрасного ожерелья. Ничто мне не доставит большего удовольствия, чем подарить вам жемчужное ожерелье.

По взгляду короля я понимаю, что он хочет быть рядом со мной, прикоснуться ко мне. Впервые я ощущаю эту особенную женскую власть над мужчинами, и от этого у меня, что редко бывает, кружится голова.

– Бижу, сегодня вы будете сидеть с мешочком, всем известно, что вы честны и на вас можно положиться, к тому же у вас нет денег, чтобы играть самой. Кроме того, я не люблю то мрачное настроение, которое охватывает вас, когда вы проигрываете.

Луиза делает реверанс, берет бархатный мешочек, мягкий, похожий на зверька, и сияет от неуместной гордости. Она рассказывала мне, что в прошлом месяце проиграла тридцать тысяч ливров, огромную сумму, долг, который король постоянно обещает заплатить за нее, но до сих пор не сподобился это сделать.

Король вновь поворачивается ко мне:

– Что ж, какой номер, мадемуазель, будет сегодня у вас счастливым?

– Ну… – Я вглядываюсь в его лицо в поисках вдохновения. Мы сидим очень близко, сантиметрах в двадцати друг от друга, и я ощущаю, как внутри него разгорается вожделение.

– Пятнадцать, – решаю я и ставлю свою жемчужную сережку на доску.

– Подождите, позвольте мне благословить ее на удачу, поскольку эта жемчужина несет на себе мое число в истории. – Он берет у меня из пальцев сережку, подносит к своим губам, не сводя с меня взгляда. Я едва заметно приоткрываю рот. Пока он меня не целовал, но я вижу, что очень хочет это сделать. И я этого хочу.

– Ах, Ваше Величество, но это была моя ставка. Я тоже хотел таким образом выказать вам свое уважение, – заявляет своим раздражающе высоким голосом Мёз с торца стола. – Тогда позвольте уважить вас выбором числа хряков, которых Ваше Величество убило на этой неделе. – Он ставит свои фишки на число сорок восемь.

– Действительно! – Король вновь обращается ко мне.

Я уже успела заметить, что король холоден и даже сторонится тех, с кем мало знаком, но, как только оказывается в волшебном кругу избранных, он расслабляется, шутит и излучает дружелюбие. Луиза постоянно повторяет, что он скромен, но мне кажется, что в действительности это не так.

– А теперь, мадемуазель, окажите мне честь и выберите число для меня!

Я поднимаю веер, чтобы скрыть нас от остальных и чтобы никто не услышал моих слов и неподобающего обращения к королю. Я понижаю голос, вынуждая его наклониться еще ближе, и шепчу:

– Сир, вам скоро исполнится двадцать девять.

– Верно, – шепчет он в ответ. – А вам, мадемуазель, двадцать шесть?

– Верно.

– Мне кажется, что пятьдесят пять на сегодня будет моим счастливым числом, – отвечает король, в мгновение ока поняв мой намек. – Мне нравится ход ваших мыслей, мадемуазель. Вместе мы составляем идеальное число.

Луиза трясет его за руку, разрушая наше уединение.

– Пятьдесят пять? Ой, нет, дорогой, вы должны ставить на свое особое число семь.

– Но весь прошлый месяц это число ни разу не принесло мне удачи. Я меняю число. Иногда перемены – это как раз то тонизирующее средство, которое необходимо.

Остальные придворные делают свои ставки, маркиз де Мезьер, нарочито поставивший высокую башенку из монет на три и тридцать шесть, заявил, ни к кому конкретно не обращаясь, что вчера ночью ему во сне явились именно эти числа. Принцесса де Шале оторвалась от сырных пирожных ровно настолько, чтобы поставить на номер двадцать.

– Двадцать – именно столько пирожных вы уже съели? Или столько вы намерены еще съесть? – медовым голоском вопрошает Шаролэ.

Принцесса одаривает ее холодным непонимающим взглядом, а потом, не отводя глаз, неспешно тянется за очередным пирожным. Мадам д’Эстре и шевалье де Кок двусмысленно шутят о том, сколько раз они посетили «Фонтан Венеры» в прошлом месяце, и решают, что шестнадцать, хотя она уверяет, что была еще дважды, но уже без него. Вскоре на доске с семьюдесятью числами возвышается пейзаж из неодинаковых стопок монет и фарфоровых шишек, больших и маленьких.

– Время пришло! – напыщенно заявляет банкир, бьет по рукам замешкавшихся тростью с золотым наконечником и собирает ставки. Он подает знак Луизе, и та грациозно встряхивает мешочек. Все не сводят с нее глаз, когда она достает из черного бархатного мешочка бочонок.

– Сорок восемь!

Юная принцесса де Гемане взвизгивает, как поросенок, и так подскакивает, что у нее с волос выпадает украшенная жемчугом бегония.

– Теперь я куплю себе рубиновый перстень! Мне так долго не везло, но я знала, что сегодня фортуна улыбнется мне.

Маркиз де Мезьер важно кланяется и, ссылаясь на какие-то забытые дела, нетвердой походкой покидает комнату. Принцесса де Шаролэ с презрением швыряет на пол недоеденное сырное пирожное.

– Ах, простите, мадемуазель, ваши номера не выпали.

Я пожимаю плечами:

– Ничем не рисковала, ничего и не выиграла. Кроме того, это всего лишь игра, где правит случай. Такие игры скучны.

– Значит, в случай и удачу вы не верите? – Король изумленно поднимает бровь.

– Почему же? Верю! Как же еще можно объяснить успех тех, кто обделен талантами? – Я смотрю прямо на Мёза, который, задрав нос, бездумно роется в вазе с сухим инжиром.

Король смеется:

– Ха-ха! Вы так суровы, мадемуазель. Так суровы! Если эта игра нагоняет на вас скуку, то что же вы предлагаете?

– Шахматы, – тут же отвечаю я. Мадам де Дрей – искусный стратег, и мы множество томительных вечеров провели в монастыре за игрой в шахматы.

– Но это не игра для вечера в кругу друзей! – возражает мадам д’Эстре, вытягивая губки утиным клювом, как она обычно делает, когда пытается флиртовать.

– Шахматы – игра королей. Меня научил Флёри много лет назад, но должен признаться, что за последние годы я утратил сноровку. Может быть, не было достойного соперника?

– В комнате париков, сир, есть набор шахмат, – предлагает Мёз, поспешно глотая инжир. – Подарок от испанцев?

– Вы, как всегда, правы, Мёз. Господи, столько воды утекло. Но должен согласиться с мадам д’Эстре: шахматы – это не игра для группы, которая собралась сегодня вечером.

Я ничего не отвечаю, только продолжаю улыбаться. Он секунду колеблется, потом на что-то решается:

– Но, возможно, завтра вечером… Этот концерт в покоях королевы мне не интересен. Тогда мы сыграем в шахматы, да, с мадемуазель де Нель!

– Отлично! Я отточу свое мастерство, и к концу вечера, без сомнений, вы получите шах и мат.

Король облизывает губы и не сводит с меня глаз, потом качает головой, как будто забыв, что вокруг нас находятся люди.

– Эта шахматная доска такая красивая. Такие изысканные резные фигурки, по-моему, из слоновой кости, – замечает Луиза несколько взволнованным голосом.

Король поворачивается к ней и на долю секунды смотрит на нее как на незнакомого человека. Потом он хлопает в ладоши:

– А сейчас еще один раунд каваньоля.

Я снимаю с уха вторую сережку и ставлю ее на номер один. Почему нет? Луиза еще раз встряхивает мешочек, воздух накален от нетерпения и жадности, когда те, кто и так имеет уже все, молятся о том, чтобы иметь еще больше.

– Номер один!

Ха! Я хлопаю в ладоши и спонтанно хватаю Людовика за руку, он в ответ обнимает меня. Меня впервые обнимает мужчина; мне кажется, что отец никогда меня не обнимал, что уж говорить о чужом мужчине.