Наталья Потёмина - Сеть Сирано

Самой вскрыть или девок позвать? А причем тут девки? Мой личный профайл, мое личное, принадлежащее только мне сообщение. Почему я, собственно, должна?

После недолгого колебания тетка дважды кликнула на мышь и раскрыла Сашкину корреспонденцию. Каково же было ее удивление, когда она поняла, что первое сообщение пришло не от него, а напротив, ему. Епифанов просто отреагировал на крик души, вырывающийся из раскрытого конвертика с именем Джоанна. Коротко и призывно: согласна. Два часа пятнадцать минут, не далее как вчера. Как раз в то бесшабашное время, когда они с девчонками рассказывали и показывали Олюшке Епифанова…

Как же это получилось? Неужели она такая пьяная была, что не закрыла почту, и кто-то из девчонок воспользовался? Только кто? Витуся или Надька?

Согласна, мол, мой родной на все, чем бы ты меня ни порадовал после стольких лет разлуки. А он, подлец, каков? Как ты мог, Епифанов? Если б ты только знал, если б только догадывался, кому ты назначаешь встречу «в любое, удобное тебе время, дорогая!» Да где ж тебе? Да как же так? Купился, гад, на красивую картиночку, на девочку невинную, ангела легкокрылого. Свежанинки ему подавай, упырю новоявленному, сластолюбцу пожилому, климактерическому. Куда ты лезешь, паршивец мохнатый, на нашу красу несказанную? Тоже мне, Дед Мороз, исполнитель желаний! А посох твой не обломится? Обмылок не обмылится часом? Не скукожится? Отстоит в неравном бою свои основные позиции? Позу свою фирменную, облюбованную? Заход с разбегу сзади и до самого упора. А ты подумал, звереныш, кому это может понравиться?

Хотя… А почему бы и нет? Кому-нибудь – возможно. Но не нам брошенным и обойденным, обделенным женским глупым счастьем, обездоленным. Неужели я так и уйду, не вкусив?

Тетка громко втянула носом воздух и приложила ладонь к левой груди. Бьется, бедное, как же оно бьется! Как же ему хочется хоть раз попробовать себя в настоящем деле. Проверить себя и в душевной смуте, и в бессонных томлениях, и в беспочвенных фантазиях, и в несбыточных, все еще девичьих мечтах. Что будет с ним невинным, неопытным, невостребованным, если это вдруг случится, не дай бог, произойдет?

Да разве такое возможно? Если раньше было не дано, то теперь и подавно. Не Сашка же, в самом деле? Не Епифан же очумелец на все ручки раскроет ее, теткину, дремавшую столько лет чувственность? Нет, не греет он меня, не тлеет у меня ничего, внутри совсем не горит. Так себе, любопытствуем, скуки ради, как вы там? Где? Что?

Если не Сашка, то кто же? Чувствую, блин, до дрожи пальцев, чувствую, что вот оно, где-то рядом, бродит призрак реваншизма, бродит с растопыренными руками, не может меня найти. Что ж, реваншистка, жизнь, как белый танец, не он, а ты его за жабры тянешь. Как-то так, кажется, сказал поэт. Проник классик лиричный в нашу женскую душу, разобрался, вынул все, что нарыл на-гора… Самой Восьмого покупать мимозы – можно? В одном капроне по морозу – можно? Намучишься, пока расшевелишь … эту ленивую лживую тварь.

Тетка, так и не прочитав остальные сообщения, выключила компьютер. Это дело нужно перекурить.

Сигареты тетка хранила на кухне, в одном из верхних, труднодоступных шкафов, чтоб соблазну лишнего не было. Больше для гостей держала, чем для себя. Но в минуту

тяжких раздумий она и сама не ленилась на табуреточку встать. Встала и задумалась. Зависла как аист над гнездом. А что, собственно, я должна? Пусть тот, кто написал «согласна», тот и расхлебывает. Точно помню, что это была не я. Тогда, кто же? Ответ был слишком очевиден. Не могли дождаться, не вытерпели, срубили сплеча. Обещала же я им как-нибудь аккуратно достать Епифанова собственноручно. Нельзя же так сразу, без подготовки! Нет, они сами с усами. Сами влезли и все спортили.

Так и не нашарив сигарет, тетка спустилась с табуретки и тут же схватила телефонную трубку. Кому первой шею намылить Надьке или Витусе? Витусе или, все-таки, Надьке? Когда они только сговориться-то успели? Теткины пальцы сами машинально набрали более привычный Чигавонинский номер, и вскоре в трубке послышался ее сонный голос:

– Тань, ну что так рано-то?

– Ничего, – отозвалась тетка, – в самый раз.

– Случилось что? – забеспокоилась Чигавонина.

– Как будто ты не знаешь?

– Честное слово, Тань, ни в одном глазу!

– Хочешь сказать, что это не ты обрадовала вчера Епифанова своим согласием?

– Да ты что Тань? – окончательно проснулась Надька, – мы ж договорились, что ты сама все аккуратно сделаешь.

– Значит, это Витуся, дорогая наша подруга, – догадалась тетка, – просто больше некому.

– Ну ты погляди на нее! – разозлилась Надька, – тихушница, белый одуванчик! Вот от кого действительно не ожидала. У нее же муж есть.

– Причем здесь муж, – усмехнулась тетка, – когда такая интрига наклевывается. Как ни крути, Надь, мы тут практически все право имеем.

– Какое еще право? – заорала Чигавонина, – Какое еще такое право, когда у меня Ирка есть!

– Да успокойся ты! – тоже разозлилась тетка, – совсем шуток не понимаешь. Это же я так. Гипотетически. Давай лучше пораскинь мозгами, что дальше-то делать будем?

– А чего тут раскидывать? – вдруг совершенно спокойно сказала Чигавонина, – назначай, Тань, ему свидание. Мне уже самой не терпится на этого гада взглянуть.

От неожиданности тетка даже не нашлась, что возразить, и Надька снова перехватила инициативу:

– Что резину-то тянуть? Сказала – сделала. Да-да, нет-нет!

– А, будь, что будет! – согласилась тетка, – завтра, часов в семь у памятника Пушкина тебя устроит?

– Вполне!

– Считай, что он у тебя в кармане. Бигуди кипяти.

Вот такие, блин, дела. Жизнь, подумала тетка, оказывается, куда мудрее нас. Вроде бы, случай, ошибка, чья-то глупая затея, а вон оно как обернулось. Одна подруга подготовила почву, другая ею воспользовалась. Ну и правильно, чего размусоливать-то? Пусть встретятся, поговорят, пробудят воспоминанья. Представляю Сашкину припухшую от неожиданности физиономию. Ждал неуловимую Джоанну, а пришла Надька, ведьма вездесущая. Это, я вам скажу, картиночка, достойная пера. Хоть бы одним глазком взглянуть!

Тетка похихикала злорадно, попила чайку, докурила оставшийся от вчерашнего окурок и поспешила к компьютеру. Обрадуем Сашеньку, любимца нашего общего, приготовим ему такой миленький, такой симпатичненький, такой подленький «сюрпрайз»!

Не буду его сегодня ждать. Проскочу как все нормальные люди, один мимолетный взгляд в зеркало и все. Никаких томлений, волнений, ожиданий. Деловая и собранная спортсменка-комсомолка. Аспирантка-отличница. Нимфоманка-любовница. Фу, как грубо!

Ладно, сказано – сделано. Бегу вся такая легкая, цокаю зазывно каблучками, шарфик тонкий за спиной, аромат весны. Лестница, зеркало, окно… Снова лестница, окно, длинный коридор… Шум, гам, толкотня… И тут из-за поворота два резких глаза набегающих. Наша радость на всех парах и нам навстречу. Картина – «Не ждали». Или «Приплыли». Или «Атас»! Пыхтит, зубами скрепит, сердится. А мне-то что? Только нежней румянец, круче локон…

– Зайдите ко мне, Ольга Алексеевна, – через плечо, на бегу…

– Надолго, Илья Петрович? – за ним, за ним одним…

– Не задержу, – коротко, делово…

– Что-то случилось? – ничего не понимаю, соскучилась, не могу…

– Сейчас все узнаете, – гневный затылок, широкий шаг…

Звонок к первой паре, глухонемая секретарша, дверь в его кабинет.

– Я же тебя просил! – он вынул из портфеля папку и так грохнул по столу, что портрет Блока за его спиной вздрогнул.

– Что стряслось Илюшенька?

– Я же тебя как нормальную просил!

– Что случилась, объясни мне толком!

– Я же тебя умолял!

– О чем ты? – я тоже стала заводиться, – в чем я опять провинилась?

– Что б такое и со мной! – Илюшенька как-то по-бабьи всплеснул руками и забормотал: – Тоже мне, Цветаева доморощенная! Мой милый, что тебе я сделала! Вся такая бедненькая, несчастненькая, брошенная! Весь университет знает… Весь университет гудит… Только ленивый не поинтересовался, как декан свою аспиранточку уделывает… Весь университет… На каждом шагу… Пальцем на меня… Декан-сорняк! Профессор-чертополох!

– Слава богу, – выдохнула я, – а я думала, что-то серьезное…

– Ты что, притворяешься или в самом деле ничего не понимаешь? – Илюшенька приблизил ко мне свое лицо и зашипел: – Как назло, как назло, именно сейчас! Именно сегодня! Когда у меня чуть ли ни судьба решается! А она – муси-пуси, сладенький мой, как ты мог, подлец, так со мной поступить?

Он выбежал из-за стола и стал метаться по кабинету:

– Ты же у меня место проректора буквально из-под ног выбила! Угробила! Живым закопала!

Пластиковая бутылка, мутный стакан, теплая вода.

– А знаешь, чего мне все это стоило? Мне! Моей семье! Жене! Друзьям?

Портфель, сигареты, пепельница.

– Я же всех, кого можно облизал, сил немерено угробил, денег, здоровья! И тут она, здрасти-приехали, в самый поддых!

Жалюзи, форточка, сквозняк.

– Ты что, только сегодня на свет родилась? Не знаешь, как ректор ко мне относится? Что у него свой, свой собственный кандидат на эту должность есть! Ему только зацепку дай, только намек на аморалку! Он же коммуняка недобитый! Он же только случая ждал, чтобы меня за шкирку ухватить и вытолкнуть! А тут эта кретинка выплыла со своими гребаными откровениями! Я же тебя просил!

– Это все? – я резко встала и увидела, как перед глазами закружились резвые светящиеся мошки.

– А тебе мало? – Илюшенька уже орал, не опасаясь, что его услышат снаружи, – мало тебе? Надо мною же теперь весь университет потешается!

– Это все? – я держалась руками за край стола, боясь потерять равновесие.

– А если до жены дойдет? – он уже разговаривал сам с собой, – Конечно дойдет! Кто бы сомневался! Доложат! Обязательно доложат! Догонят и еще до кучи доложат! – Илья ослабил узел галстука и прошептал: – Все пропало…