Машина свернула в мой двор, затормозила у подъезда. Я положила ему руку на колено и улыбнулась:

— Зайдешь на кофе?


Икея

— Ну ты и шлюха! — заявил мой бывший благоверный, затаскивая чемодан в квартиру. — Расплачиваешься натурой?

— Конечно! — кивнула я, доставая из сумки и вручая ему килограммовый пакет доминиканского кофе. — А теперь, милый, шлюхой будешь чувствовать себя ты.

Я полоснула кухонным ножом по укутывающей чемодан пленке, расстегнула его и вынула бутылку темного рома и деревянную коробку с сигарами. Повертела у него перед лицом то протягивая, то отдергивая обратно. И даже что-то такое изобразила бедрами, немного карибско-танцевальное, но сильно позориться не осмелилась.

Сашка переводил взгляд с рома на сигары и обратно на ром и на лице у него была написана мука:

— Я должен выбрать? Я сразу за оба подарка расплатиться не сумею, я уже старенький. Разве что подождешь недельку между подходами.

А вот кое-кто мог сразу… Но я запихнула эту мысль как можно глубже, чтобы даже краешка не торчало.

Квартира после феерического отпуска была слишком привычной. Слишком домашней, разношенной как старые тапочки. Невыносимо обыденной. Я изменилась, а мой мир остался прежним и дико жал мне в бедрах. Затаскивал обратно в болото, куда мне уже не хотелось. Надо было что-то менять, поэтому я и взялась шантажировать бывшего мужа.

— Можешь один раз, зато долго… — помахала я у него перед носом бутылкой с ромом, он попытался ее поймать, но я отдернула быстрее.

— Говори уже, жестокая, — вздохнул он.

— Свозишь меня в Икею? Прямо завтра с утра?

— Шопинг-терапия барахлом? — закатил Сашка глаза. — Десять тысяч свечек, пятьдесят рамочек для фотографий, новые занавески и вон та шкура овцы?

— И плюшевая акула, — кивнула я.

— Это поможет? — вдруг очень серьезно спросил он.

— Не знаю, — ответила честно. — Но хуже не сделает.

— Ладно. Но плата вперед!

— Да пожалуйста! — я вручила ему заслуженные призы. — Только прямо с утра, хорошо? Пораньше.

— Икея в воскресенье! После этого даже адское пекло покажется мне филиалом рая, — вздохнул мой ангельский бывший муж.

В Икее я честно набрала кучу хлама: сначала хотела остановиться на постельном белье и свечках, но неожиданно оказалось, что мне очень нужен плед, сковородка, бокалы для шампанского — у меня почему-то нет бокалов для шампанского, как так? — баночки для специй, тарелки, вазочка, два цветка и набор уцененных елочных шаров! И шкура овцы. И плюшевая акула, конечно!

Именно она сидит с нами третьей за столом, пока мы едим фрикадельки с брусничным вареньем и ржем. Все, кто проходит мимо, тоже ржут. Только акула ужасно серьезна — ведь мы воруем из ее тарелки картошку-фри!

— Когда на работу? — спросил Сашка, уже лениво допивая кофе. Шопинговый азарт прошел, мы насмеялись на год вперед, и теперь было просто лень куда-то идти. Сидели, собирались с силами.

— В понедельник… — я спрятала лицо в ладонях. — Опять впрягаться в тележку. Корпоративы, тренинги, разборки «бухгалтерия против айтишников: никто не уйдет живым».

— Бедная лошадка… — ржет этот недоумок. — Как в том анекдоте про пожарных: хорошая зарплата, соцпакет, с ребятами в шашки играем, в домино, но как пожар, так хоть увольняйся!

— Угу-угу. Скоро, кстати, новый пожар. Интенсив в Питере. Повышение квалификации и общего уровня. Угадай, кому достался счастливый билетик в виде трех февральских дней в северной столице? Обрати внимание на слова «февраль» и «северная».

— Девки мстят за Доминикану? — понимающе кивнул Сашка.

— А я этим стервам еще ром привезла, представляешь!

— То есть вместо понедельника у вас сразу пятница?

— Типа того, — я смеюсь, и в этот момент кажется, что меня отпустило.

Пока мы доехали через московские пробки до моего дома, Сашка так сроднился с акулой, что отказался ее отдавать, зараза такая. Сказал, что он настрадал больше, чем на ром и сигары, и вообще уже чувствует с ней душевное родство. И увез, пристегнув на переднем сиденье.

Дома я разбираю пакеты и сразу вешаю новые шторы, меняю белье, разбрасываю подушки, ставлю тарелки… и вдруг понимаю, что практически все: и тарелки, и шторы, и каждая сраная свечка — все глубокого синего цвета.

Моя квартира становится сапфировой.

В этот момент начинает вибрировать телефон в кармане джинсов, я нащупываю его вслепую, и, не глядя на экран, потому что не могу оторвать глаз от синего безумия вокруг меня, провожу пальцем по экрану:

— Да?

Хриплый голос говорит с упреком:

— И снова сбежала? У тебя талант.


Дом

И самое паршивое, что Альберт не дает мне подготовиться и хотя бы убрать все это сапфировое палево. Он, оказывается, уже стоит у моей квартиры и звонит в дверь.

Я не могу не открыть!

Слава богу, он никак не комментирует то, что видит. Снимает ботинки, проходит в комнату, садится в компьютерное кресло, я устраиваюсь с ногами на кровати. Другой подходящей мебели у меня в комнате нет. Надо было идти на кухню и заняться приготовлением чая, хоть отвлеклась бы от мыслей о том, чего сейчас хочу больше всего на свете.

Я держусь. В основном потому, что не смотрю на безупречно уложенные седые волосы, не смотрю в синие глаза, вообще стараюсь в его сторону не поворачиваться, хотя выглядит это донельзя странно. И заодно я пропускаю момент, когда он вытаскивает лаконичную белую коробку и протягивает мне. Я машинально беру ее в руки и только тогда понимаю, что это макбук.

— Что?.. — спрашиваю глупо, не в силах сформулировать вопрос нормально.

— Ты же говорила, что у тебя ноутбук тормозит. Извини, я без цветов. Вот, вместо них.

Наконец смотрю на Альберта. Спокойный, зараза. Положил ногу на ногу, сидит, смотрит на меня наглыми глазами. Он опять в сером костюме, и, вопреки всему то, что он при этом босой, в одних носках, не делает его менее пафосным или серьезным. Или сексуальным.

Я разумная взрослая женщина. Не какая-нибудь там неадекватная истеричка. Уравновешенная. У меня хорошие рекомендации на работе, я умею справляться даже с высочайшим уровнем стресса. Но сейчас я смотрю на этот чертов макбук и…

Кидаю его в стену со всей дури и ору:

— Да ты охренел, что ли, чертов олигарх!

— А что такое? — спокойно интересуется он, а синие глаза за очками искрятся смехом. И это бесит еще сильнее.

— Я что — просила?! Я что — хотела?! Что за выпендреж?! Ты мне еще бриллианты в жопу запихай для полноты картины!

— Во-первых, сапфиры, и мы это уже обсуждали, — он вертится на кресле и даже не смотрит в ту сторону, куда улетела коробка. — Во-вторых, знаешь, я маркетологам сказал про эту идею, они как-то без энтузиазма отнеслись. Так что я сделаю под свою ответственность лимитированную коллекцию ограниченным тиражом.

— Ах, да, точно, сапфиры! — я задыхаюсь от ярости. Его спокойствие бесит меня все сильнее. И напряжение прошедших суток выплескивается неостановимой волной. — Ну раз ты решил поиграть в настоящего миллионера, то где, черт возьми, мои ванны из дорогого шампанского?!

— Знаешь, ванны из шампанского это очень вредно. Алкоголь впитывается через слизистые и быстро наступает алкогольное отравление. Иногда со смертельным исходом, — голос у него насмешливый и немного скучающий. Будто не я стою тут на коленях на кровати и ору на него в полный голос, так что соседям слышно.

— Ах, какая неприятность! Ну как же быть?! Нет уж, взялся играть роль любовника-олигарха — соответствуй!

— Хорошо, — пожимает Альберт плечами. — Собирайся.

— Куда? Зачем? — опешив, я сажусь на пятки.

— На ужин, — он вскидывает руку и смотрит на свои понтовые часы. — В семь у министра промышленности. У меня приглашение на две персоны, еще успеем. Извини, к премьеру пока не могу, там состав гостей согласуется за месяц, но непременно возьму тебя в следующий раз.

— Ты сбрендил? — очень-очень тихо интересуюсь я.

— Почему это? Ты же хочешь быть настоящей любовницей олигарха. Если у тебя нет подходящего платья, поехали прямо сейчас купим, не проблема.

— Тебе нужна какая-нибудь юная представительская моделька с ногами от ушей.

— Не нужна, — спокойно говорит он, впрочем, не двигаясь с места на поиски вечернего платья. — Иначе уже была бы. Ну что, едем?

— Не хочу, — совсем тихо говорю я.

— Тогда ЧЕГО ты хочешь?! — взревывает он, встает, отталкивая от себя кресло и нависает надо мной. Вот теперь нас услышали даже в соседнем доме.

— Тебя, — я смотрю на него снизу вверх, и от ужаса отвечаю чистую правду. Но потом наглею: — И только тебя. А от тебя только секс.

Я опускаю глаза, но Альберт пальцами поднимает мой подбородок, заставляя смотреть на него и теряться в яростной синеве.

— Почему? — вновь почти спокойно спрашивает он.

— В постели у нас богически просто все, — объясняю я. — Я уже сейчас мокрая и ко всему готовая. Да я стала мокрая, едва услышала твой голос! Давай так и оставим? Не будем дергаться и двигаться к чему-то большему.

— Секс-онли? — как-то угрожающе спрашивает он.

— И больше ничего.

— И как ты себе это представляешь? — он вздергивает одну бровь.

— Ты мне звонишь, или я тебе звоню, просто приезжаешь и мы трахаемся до потери пульса! — озвучиваю я отличную программу, от которой у меня сейчас стоит все, что может стоять, увлажняется все, чему положено увлажняться и набухает все остальное. — Тем более, что ты никогда не остаешься на ночь. А тут даже водителя не понадобится отпускать.

Он смотрит мне в глаза так долго, что я начинаю ерзать по покрывалу. Проводит кончиками пальцев по щеке, гладит волосы, касается большим пальцем губ. И спрашивает: