— Зачем тебе это надо?

— Я хочу, чтобы ты была со мной.

— То есть, просто удобство доступа к любовнице? Пока не надоест. Ты понимаешь, что именно этого я и не хочу?!

— Не надоест.

— Откуда тебе знать?!

Он закрывает глаза. Да, я могу быть невыносимой, Альберт. Этого ты тоже обо мне не знаешь. И всех моих тараканов ты тоже не видел. Именно поэтому люди не женятся после месяца знакомства.

Мне вообще все это не нужно. Несмотря на все его совершенство.

Не нужна новая боль.

Второй раз я не переживу.

— Второй раз я не переживу, — говорю я почему-то вслух. И понимаю, что именно это мой ответ. Мой главный страх. И, судя по его лицу, с прошлого раза он так и не придумал никакого аргумента против этого. Он ничего не может мне гарантировать. А я не хочу снова рассыпаться на части. Лучше быть одной, зато в своем уме и живой.

— Нельзя столько отказывать, — он говорит очень спокойно. — Нельзя столько раз сбегать.

— Можно.

— На этот раз уйду я. И не буду больше за тобой гоняться.

— Тем лучше, — упрямо шепчу я, едва выговаривая слова.

— Уверена?

— Да, — твердо говорю, силой заставляя себя посмотреть Альберту в глаза.

— Ты выбрала, — синева за стеклами очков выцветает, становится пыльной.

Неужели он уйдет из собственного дома? И куда теперь идти мне? Посреди ночи в глубоком лесу.

Он встает и действительно уходит из гостиной.

Ну вот. И почти не больно.

Я расстегиваю на себе бесконечные замочки ожерелий и браслетов, встаю и кладу их в бархатную коробку. Иду по дому в спальню, где осталась моя сумка с вещами, попутно собирая разбросанную то тут, то там одежду. Альберта нигде нет.

Ну и хорошо. И правильно. Настоящий мужчина должен держать слово. И не должен гоняться за истеричными дурами по всему миру. Иначе какой он серьезный человек? Мужики засмеют.

Если выйти на трассу, можно поймать попутку. Я немножко жду, что он передумает и придет обратно, и когда раздаются шаги, поворачиваюсь к двери в надежде и страхе одновременно.

Потому что я-то не передумаю.

Но все-таки глупые детские надежды еще теплятся, когда я вижу входящего водителя.

— Вы уже готовы? — спрашивает он.

— К ч-чему? — пугаюсь я.

— Альберт Янович сказал, что вам нужно срочно вернуться в город, — вежливо, но немного удивленно говорит водитель.

— А. Да.

Я иду за ним к машине, с каждым шагом отмеряя десятки последних шансов. Сажусь на заднее сиденье, ставлю сумку рядом, и не удержавшись, оглядываюсь, когда машина в темноте отъезжает от дома.

Только в пустой уже гостиной видны отблески камина. Остальной дом тих и темен. Никто не выходит из дверей. Никто не смотрит в окно.

Вскоре дорога виляет, и дом больше не видно.

Все время пока мы едем, где-то в голове у меня играют все грустные песни подряд.

Но я забыла захватить наушники, а включать динамик телефона как-то неловко. Так что саундтреком моей глупости и горю остается безмолвие зимнего леса.

А потом шум шоссе.

А потом мы подъезжаем к моему дому, и я выхожу, и поднимаюсь к себе в квартиру, уже не думая о том, что могла бы попросить водителя вернуться.

Мышцы сводит от холода, хотя в салоне было тепло.

Войдя домой, я сразу же, не раздеваясь, блокирую Альберта во всех соцсетях и вношу его телефон в черный список.


Пустота

Всю первую неделю я, кажется, на что-то еще надеялась.

Я говорила себе, что сама дура, он твердо сказал, что не будет за мной гоняться, что если я хочу, могу сама ему позвонить. В конце концов, это я ему отказала, а не он мне.

Но все равно — когда я слышала звонок телефона, сердце начинало биться как сумасшедшее.

Даже гудки машин на улицах заставляли меня замереть на секунду или две и потом долго пытаться отдышаться.

Я поставила себе программу, блокирующую сайты по выбору и каждый день вносила в нее новые адреса. Потому что моя нелогичная часть каждый же день находила очередной новостной портал, где были новости о «Корунде» и его главе.

Нет, я не жалела о том, что отказалась. Но от этого не становилось менее больно. Я помнила, что время стирает любую боль, учит с ней жить, и в конце концов прячет под наслоениями повседневных дел. Надо просто подождать. И я ждала.

Весь первый месяц я просыпалась в слезах. Я никогда не плакала днем. Улыбалась, работала за троих, задерживаясь практически каждый день, потому что Алиска была сумасшедше влюблена и витала в облаках, забывая о деле. Я молча брала ее задания себе.

У меня не пропал аппетит и мне не хотелось ни напиться, ни броситься во все тяжкие. Просто просыпалась в слезах.

Ничего.

Весна не приходила слишком долго. Весь март руки леденели даже в перчатках, и сыпался с неба противный мокрый снег, залеплявший ресницы по дороге домой. Я смотрела на светофоры сквозь мутную влагу растаявших снежинок. И надеялась только на то, что к маю смогу согреться.

Макбук я убрала в коробку и закинула на верхнюю полку шкафа. Отнесла старый ноутбук нашим айтишникам, они что-то там нашаманили, и он перестал виснуть. За это я сходила на свидание с одним из ребят.

Кажется, его звали Егор.

Кажется, он был милым парнем.

Но, кажется, я довольно фигово поддерживала разговор.

В кофейне недалеко от дома сидеть было почему-то неуютно, и я нашла кафешку чуть подальше, где и пила кофе до самого закрытия почти каждый вечер.

В начале апреля Алиса объявила, что выходит замуж за того парня из Тиндера. Они летали друг к другу каждые выходные, и мы всем отделом покрывали ее, когда временами она забывала вернуться на работу в понедельник. Свадьбы намечались целых две — на Кипре и потом отмечание в Москве. На московскую она позвала меня подружкой невесты. Наверное, надо было отказаться, не в моем состоянии ходить по свадьбам, но я почему-то согласилась.

Сашка все это время приезжал ко мне пару раз в неделю, привозил вина и сыра, ставил дурацкие комедии и иногда оставался ночевать. Я потихоньку рассказала ему все, чем закончилась наша история с Альбертом. Он ничего не сказал, только обнял меня и больше к этой теме не возвращался.

Поэтому разговор, который он начал одним весенним вечером после того, как мы досмотрели «Реальных упырей», доели суши и допили весь контрабандный шведский сидр, застал меня врасплох.

— Карин, а давай я к тебе перееду? — вдруг спросил он.


Дом

— Тебя из квартиры выселяют? — обеспокоилась я. — Когда? Должны же предупредить за две недели. Хочешь, в рабочем чате спрошу, не сдает ли кто?

— Да нет… — он поморщился и потянулся за моим бокалом. Я ревниво отвела его в сторону. Последние глотки клубнично-лаймового сидра я не собиралась отдавать без боя!

Но, кажется, он хотел совсем не того боя.

— Нет, слушай. Никто меня не выселяет. Просто…

Он вскочил с кровати, на которой мы под ворохом одеял пялились в ноутбук и нервно заходил по моей комнате. Ходить там было недалеко — пять метров туда, пять обратно, так что я с недоумением смотрела на это шоу.

— Что такое? — я правда не понимала.

— Мы в последнее время с тобой проводим много времени, мне кажется, я помог тебе пережить твое расставание с тем… — он покрутил пальцами в воздухе. — …доминиканским мачо.

— Он не мачо, — поправила я. — Ты так говоришь, как будто я там подцепила двухметрового мулата и привезла сюда.

— Да неважно! — отмахнулся Сашка.

Он был в одной футболке и спортивных штанах, и я в очередной раз залюбовалась тем, во что он превратил свое тело. Я всегда любила тщедушных мальчиков ростом повыше, поэтому он только после развода позволил себе раскачаться так, как нравилось ему самому. На удивление это ему пошло даже больше, так что я не отказывала себе в эстетическом наслаждении. Вот там на животе даже кубики видны и грудные мышцы выступают как у Капитана Америка.

— Саш, скажи нормально, ты чего психуешь?

Он вдруг остановился, посмотрел на меня безумным каким-то взглядом и резко нагнулся, упираясь в кровать кулаками:

— Карин, я был дураком, что тогда от тебя ушел.

— Вообще не спорю, — я тихонько отодвинулась подальше. — Но как-то поздновато каяться.

— Нет! Слушай! Я искал тогда, сам не зная чего! У нас все было просто замечательно, отлично, весело, спокойно, уютно. Даже секс, хотя он, говорят, уходит первым. Но я почувствовал, что у меня в жизни не было, знаешь, бури, безумия! Мы так здорово с тобой совпали, так все классно решали без скандалов и драм, что казалось, я упустил настоящую страсть.

— Саш, ты пьяный? — я сама была пьяная, но вот эти внезапные признания были как-то совсем за гранью адеквата.

— Карин! Прости меня!

— Давно простила, успокойся. Я знаешь сколько на психотерапию потратила? Я бы тебя даже раньше простила, если б знала, что столько денег угрохаю.

— Все будет иначе, Карин. Я теперь буду знать, какое ты сокровище и больше никогда тебя не оставлю. Я долго думал.

— Саш, — я отползла подальше и аккуратно поставила бокал на стол. На всякий случай допивать не стала. Он, вон, допил, и с дуба рухнул. Вдруг это накопительный эффект? — Мы вроде давно все выяснили, а?

— Я хочу снова быть с тобой. Возвращаться к тебе, обнимать по ночам. Мы же самые близкие люди, Карин, разве ты не чувствуешь? К кому ты прибегаешь, когда наделаешь глупостей или тебя кто-то обидит? К кому ты пришла, когда тебе опять разбили сердце?

— Саш, ты ведь меня разлюбил? — аккуратно напомнила я.

— Мне казалось, что любовь — это когда искры во все стороны, такое безумное фламенко, когда ты уходишь, я догоняю, я ухожу, ты догоняешь, фейерверки, страсть! А на самом деле любовь — это никогда не предавать и быть рядом, когда ты нужен. Вот это я понял за три с лишним года без тебя… но с тобой. Ты всегда мне напоминала об этом своим присутствием, своей поддержкой.