— Хорошо, что у тебя есть друг, Бриджет. Я не понимал, как ты, должно быть, временами была одинока при бабушке.

Бриджет покачала головой.

— Я не это имела в виду. Просто я рада, что не нужно забывать о дружбе из-за того, что я так сильно люблю тебя.

— Я никогда не попросил бы тебя об этом. Мне известно, как трудно расставаться с тем, во что веришь, или с тем, кем дорожишь. А сейчас, — повторил он, — мне пора идти.

— Ну, еще один поцелуй, — взмолилась она с очаровательной улыбкой.

— Конечно, дорогая.

Он стремительно наклонился к ней, припав на одно благословенное мгновение губами к ее губам, и вышел из комнаты. Через несколько минут Бриджет услышала, как закрылась входная дверь. Теперь перед ней стоял выбор. Она могла снова зарыться в постель и надеяться на то, что проснется вовремя, или она могла встать, принять душ и начать день. Наконец, она решила поступить так, как никогда в жизни раньше не делала — Бриджет снова легла спать, совершенно не заботясь о том, когда она проснется.


Ричард Хадсон, напротив, совершенно проснулся и торопился покончить с тем, что ему предстояло. Во время короткой поездки к морскому берегу перед его глазами стоял образ Бриджет, лежавшей в постели и смотревшей на него с любовью. Возможно, она сейчас выглядела более приземленною, но любовь ее была искренней, и это было чувство, которого он хотел и которое было ему нужно только от нее. Оставить ее было для него все равно что отсечь себе руку, тем более сейчас, когда Мора Килберн возвысила ее до членства в клане Хадсонов силой своего завещания.

Он умело припарковал «порше», закрыл машину и пошел к кафе, где последний месяц каждую субботу его ждала мать. Никакие уговоры не могли заставить ее переступить порог дома, где сейчас жили они с Бриджет. Никакие разумные доводы не могли унять ее гнев. Кэти Хадсон ясно дала понять Ричарду, что он не должен упоминать имени Бриджет Девлин. Он и не упоминал. Но все было готово измениться.

Толкнув стеклянную дверь, Ричард услышал звон колокольчика, возвещавший его приход. Два других завсегдатая не удосужились даже посмотреть в его сторону. Марша, субботняя официантка, улыбнулась и подняла голову.

— Доброе утро, мистер Хадсон. Как обычно?

— Спасибо, только кофе, — сказал, благодарно улыбнувшись, Ричард и направился прямо к столику своей матери.

— Я уже начала думать, что ты не придешь, — сказала Кэти, подставляя для поцелуя щеку. Ричард поцеловал ее, затем сел в кресло в чехле из английского ситца, слева от нее.

— Я поздно встал.

— Придется купить тебе будильник получше, — съязвила Кэти.

— Этот будильник прекрасно работает, мама, — сказал Ричард, надеясь, что это может послужить началом разговора. Может, хоть сейчас она вспомнит о Бриджет. Но его надежды в следующее же мгновение развеялись.

— Тебе пора вернуться к работе, если ты так спишь, что не слышишь будильника, — заговорила Кэти. Она широко и радостно, хотя и слегка натянуто, улыбалась.

Вскоре появилась Марша и поставила перед ними две чашечки дымящегося кофе.

— Мне так нравится этот ритуал. А тебе, Ричард? Кофе каждым субботним утром. Только мы вдвоем. От этого у меня какое-то особенное ощущение…

— А мне грустно, мама, — ответил Ричард, отодвигая в сторону чашку в цветочках. Он скрестил руки на столе и наклонился к матери. — Мама, я хочу, чтобы ты выслушала меня. Меня очень огорчает то, что мы сами поставили себя в это положение.

— Не понимаю, о чем ты, — ответила Кэти, встряхивая пакетик заменителя сахара и осторожно открывая его. Ричард протянул руку и остановил ее. Он хотел, чтобы она смотрела на него.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, и мне кажется, что ты устала от этой игры не меньше меня. Я говорю о наших тайных встречах, потому что ты не желаешь признать женщину, которую я люблю и с которой живу. Мама, это ненормально. Это по-детски. Ты должна вести себя так, как было при жизни бабушки. Ты должна забегать к нам повидаться, когда захочешь. Звонить нам и говорить, что ждешь нас к ужину. И я должен чувствовать, что в любой момент могу позвонить тебе, пригласить в свой дом. Мы не можем больше так жить. Мы ходим по лезвию бритвы, и все потому, что ты совершенно безосновательно держишь зуб на Бриджет.

Кэти, которая внимательно смотрела на руку Ричарда, пока он говорил, повернула к нему большие, искусно подкрашенные глаза. У Ричарда упало сердце. То, что он сказал, не произвело на нее никакого впечатления. Взгляд ее был тверд как кремень.

— Прекрасно, Ричард. Ты прав. Это абсурдно. Я никогда не думала, что мне будут ставить ограничения, когда я захочу повидать своего сына. Мне не нравится, что мы видимся лишь час-другой в субботу утром, словно у меня есть право только на официальный визит. Но не я создала эти препятствия, если ты помнишь.

— Очень хорошо помню. Но и не Бриджет. Бабушка. Бриджет предложила вернуть тебе все деньги, но ты не захотела даже выслушать ее. Тогда я защищал тебя. Я попытался объяснить Бриджет, почему у тебя есть все основания чувствовать себя уязвленной. Я спрятался за твою боль и слишком долго не обращал внимания на свою. Если бы я стал ждать другого момента, чтобы сказать Бриджет о том, что я тоже чувствовал себя во многом обманутым, я потерял бы ее.

— Разве это было бы так ужасно? — протянула Кэти, высвобождая свою руку. Внезапно рука Ричарда сделалась тяжелой и горячей.

— Хватит, — гневно прошептал он, откинувшись в кресле. — Я действительно уже по горло сыт твоей вендеттой Бриджет.

— Это не вендетта. Это честное чувство, Ричард. Но меня вовсе не удивляет то, что ты не можешь смириться с ним, — холодно ответила Кэти.

— И что же это должно означать? — прищурился он, искренне удивленный таким поворотом.

— Это значит, что ты не честен даже с самим собой, потому прости меня, если я не слишком серьезно восприняла твою маленькую проповедь.

— Мама, — ровным голосом сказал Ричард, — ты ведь понимаешь, что это абсурдно. Я не выкину Бриджет из своей жизни. Я живу с этой женщиной. Я люблю ее. Она честный и преданный человек. Она добра. И, кроме того, она не ведет себя, как Дура.

— Но она терпит дураков. Если она такая умная и замечательная, как ты говоришь, неужели она не видит тебя насквозь? — На этот раз Кэти потянулась к сыну. Она ласково коснулась пальцами его руки, взгляд ее смягчился, голос звучал умоляюще. — Я не хочу делать тебе больно. И не хочу еще больше разрушать твои иллюзии. Я знаю, что ты чувствуешь. Как если бы бабушка помнила о дне рождения подкидыша и забыла о твоем. Я же не глупа, Ричард. Я знаю, что ты страдаешь, и по другой, чем я, причине. Мама силой ввела Бриджет в нашу семью, в наш мир, даже не спросив нас. Но, Ричард, не создавай проблемы сам. Ты живешь с женщиной, которую не можешь по-настоящему любить. Будь честен и с ней, и с собой.

— Я всегда был честен, мама, и мне неприятны твои домыслы о том, будто я не подумал как следует о моих отношениях с Бриджет.

— Это не домыслы, Ричард. Это правда. Поверь мне, если ты не способен осознать свои настоящие чувства сейчас, то вся твоя остальная жизнь под угрозой.

— Не говори глупостей… — фыркнул Ричард.

Но Кэти остановила его.

— Это не глупости. Выслушай меня. Если хочешь, можешь отрицать, что твое сожительство с Бриджет означает то, что состояние мамы останется в нашей семье и под твоим контролем. Разве не могло случиться, что твое чувство к Бриджет окрепло именно после того, как ты понял, что она наследница твоей бабушки? Имел бы ты столь же серьезные намерения в отношении нее, решился бы на это так же быстро, если бы эта молодая женщина по-прежнему оставалась сиделкой?

Ричард резко вскочил с места. Прелестное маленькое кресло, на котором он сидел, с глухим стуком упало на пол. Он возвышался над своей матерью, смотревшей ему прямо в лицо. Он любил ее. В ней так многое восхищало его — энергия, деятельность, решительность. Но того, что он обожал в ней, он больше не видел. Чувство юмора и умение играть честно — все это ушло без следа. Она свела свою рассудительность к простому уравнению и решила его не в пользу Ричарда.

— Да, мама. Я поступил бы точно так же. Я любил бы ее, если бы она оставалась прислугой. Дело не в этом.

— Я не говорила, что ты воспылал к ней потому, что она стала богатой, — насмешливо сказала Кэти.

— Я знаю. Ты только сказала, что появился дополнительный стимул любить Бриджет: если я женюсь на ней, я смогу держать под контролем бабушкины деньги, и они останутся в семье. Хорошо. Но знаешь ли, у Бриджет свои собственные планы насчет этих денег. И я сомневаюсь, что смог бы контролировать капитал даже если бы захотел. Да, я даю ей советы. Но контролировать ее — никогда.

— Грань между советом и контролем весьма зыбка, Ричард, — заметила Кэти.

— И я не переступил ее. Я люблю Бриджет и намерен жениться на ней. Я сегодня пришел сюда с надеждой, что ты поймешь: я нашел в Бриджет то, что вы с отцом нашли друг в друге много лет назад.

— Я никогда этого не пойму, — прошептала Кэти, глядя в окно и не желая признавать правоты слов Ричарда.

— Неправда. Ты можешь это понять, просто не хочешь. И знаешь что? Это ужасная потеря. Я никогда не думал, что ты можешь быть несправедливой, ограниченной или недоброжелательной. Я так гордился твоей открытостью. Когда матери других детей сплетничали, ты просто не обращала на них ни малейшего внимания. Когда, взрослея, я совершал ошибки, когда я, будучи молодым юристом, разрывался между тем или иным нравственным решением, ты никогда не говорила мне, как мне поступать, отвечать или чувствовать. Я никогда не слышал из твоих уст пренебрежительных слов. А сейчас ты проклинаешь женщину, которая не сделала тебе ничего. Ты ведь не ее ранишь, мама. Даже не нас двоих. Моя любовь защищает Бриджет, а ее любовь — меня. Ты делаешь больно самой себе. Ты отталкиваешь тех, кто нежно любит тебя. И из-за чего? Из-за денег? Из-за своих расстроенных чувств? Это такие мелочи по сравнению с тем, что бабушка на самом деле оставила тебе. Бесценные вазы, картины, люстры из французских замков. Если продать это, тебе хватит денег на три жизни. Но посмотри на все вещи в этом доме, прикоснись к ним и ты поймешь, что бабушка оставила тебе бесценное богатство воспоминаний. Она сделала тебя хранительницей всего, что было ей дорого… Но горше всего то, мама, что ты сама обманываешь себя.