— Думала, не удержусь в случае с тобой? — уголок губ приподнимается в улыбке. — Мне не интересно, что на ней было. Если это твоя тайна, то она только твоя. Знаю, что ты хочешь сказать, — опережает меня, — и я не идиот, чтобы поверить Дену на слово. А он не такой идиот, чтобы не уметь делать копию файлов, но… Если он это сделал, значит у них на уме что-то другое, что-то еще более безумное, чем игра по обычным правилам. А если нет… значит, они решили тебя отпустить.

— Может и так, — не очень правдоподобно прозвучало. Кому, как не мне, знать, что на уме у Оскара и остальных?

Если Ден и вправду не делал копий, то только по одной причине: компромат для управления им больше не нужен. Вот он — стоит передо мной, — новый рычаг управления мною. Макса просто отстранили, чтобы не вмешивался. И Макс понятия не имеет, в какой роли выступает теперь.

— То, что Ден отдал мне флэшку, вызывает еще больше подозрений, — говорит спустя паузу, сбрасывает с ног ботинки и шагает к лестнице. — Но я узнаю, в чем дело. И, даю слово, тебя, Лиза, они и пальцем не тронут.

"Меня, может, и нет. А вот тебя… тебя они тронут, Макс, если я не выполню четвертое задание и если… если ты вообще узнаешь о четвертом задании."

Исходя из этого, возникает новый вопрос: почему Макс не должен знать? Точно просто потому, что он может помешать?..

И вот теперь еще более страшно становится. Макс, скорее всего, прав — Оскар и остальные задумали нечто иное, нечто грандиозное.

— Каким было пятое задание? — спрашиваю упрямо. — Скажи мне.

— Зачем? — разворачивается ко мне на первой ступени лестницы. — Тебе больше не нужно это знать.

О, ошибаешься.

— Да почему вы все от меня это скрываете? Ты. Полина. Что такого было в этом пятом задании?

— Я не могу тебе сказать. Не сейчас.

— Да почему?

Упирает руки в бока и тяжело вздыхает:

— Ради тебя же, — разворачивается и шагает вверх по лестнице.

— Полина сказала, что ты знаешь, почему она звонила тебе.

Вижу, как лицо вновь напрягается, будто ему не просто тяжело говорить об этом, будто даже думать об этом тяжело.

— В чем дело, Макс?

— Я не знаю, зачем она звонит мне, — отвечает не сразу. — И знать не хочу.

— Ты… ты обещал не врать мне.

— Я не вру.

— Значит, врет моя сестра?

— Для нее это в новинку, что ли?

Нет… Полина хорошо врать умеет. Но в этот раз что-то не так. Чувствую это. Зачем ей вообще звонить Яроцкому? Ради чего?

— Ты точно не знаешь, что ей от тебя могло понадобиться?

— Я не знаю, чем могу ей помочь.

— Это не ответ.

— Это ответ, Лиза. Я переоденусь и отвезу тебя домой.

— Эм-м… ладно, — соглашаюсь спустя паузу, топчась на месте.

— Так и будешь там стоять?

— Да. То есть… то есть ты просто говорил, что наверху…

— Я шутил, — далеко не весело усмехается. — Разве ты не хочешь увидеть мою комнату?

"Не уверена, что я даже в доме твоем должна находиться".

Пожалуй, комната Макса представляет из себя совершенно не то, что я ожидала увидеть. Это… эта комната словно и не принадлежит дому Яроцких. Будто я совершенно в другой дом попала. И здесь даже не холодно.

Коричневый цвет преобладает во всем интерьере, меняются лишь оттенки. Широкая деревянная кровать аккуратно застелена гладким одеялом цвета горького шоколада. Тяжелые шторы на окне отливают бронзой и плотно задернуты. На темном потолке ярко горят несколько встроенных светильников. Стены кажутся намеренно состаренными и выкрашены в ореховый, а напротив широкого стола на толстых ножках — ничем не прикрытая кирпичная кладка на которой развернута карта мира.

Ровно по центру светлым пятном лежит круглый коврик с коротким ворсом; на нем раскидано несколько учебников, будто никому не нужный мусор. В остальном же… такую чистоту и порядок даже в нашей с Полиной спальной не всегда увидишь. Ни одной вещи на кровати. И даже спинка стула не служит вешалкой ни для одной из рубашек; двери встроенного в стену шкафа закрыты, но почему-то даже не сомневаюсь, что вещи в нем находятся в идеальном порядке… ровные стопочки, вешалки…

Оборачиваюсь и обнаруживаю справа от двери ряды открытых полок заставленных различными "мальчишескими штучками", вроде фигурок из конструктора Lеgо, роботов, чего-то похожего на внутренности различных бытовых предметов: моторчики, шестеренки, платы… На верхней полке — книги, стопки тетрадей. А на самой нижней несколько фоторамок опущенных изображением вниз, так что не понятно, есть ли в них вообще фотографии.

Слышу звук отъезжающей двери и круто разворачиваюсь обратно.

Я же говорила — идеальные стопки одежды в идеальном шкафу идеальной спальной Яроцкого.

— Что? — спрашивает, стоя ко мне спиной.

— Ничего, — смотрю, как вытаскивает из стопки черную футболку и бросает на кровать.

— Не это ожидала увидеть?

— Возможно.

Бросает многозначительный взгляд на меня и слабо улыбается:

— Банки из-под пива, бутылки, окурки, мусор?

— Нет, — вновь смутиться вынуждает. — Просто… просто в твоей спальной все так… правильно.

— Правильно?

Быстро добавляю:

— Но гораздо лучше, чем внизу.

— А, спасибо, — вижу, как плечи дергаются от беззвучного смешка, возвращается к одежде в шкафу, достает джинсы и также бросает на кровать.

Пора бы мне уже и выйти.

— Я здесь только сплю, — говорит вдруг, и я замираю на пороге. — И то не всегда.

— Понятно.

— В основном внизу. Спал внизу. Диван Ярослав тоже скоро заберет.

— А отец против не будет?

То ли фыркает, то ли усмехается:

— Не будет. — Сбрасывает на пол мокрую рубашку и стягивает через голову футболку, когда я понимаю, что все еще не вышла из комнаты, все еще стою на пороге и провожаю каждое движение Макса завороженным взглядом. Боже, я смотрю, как он раздевается. Смотрю на обнаженную спину, на гладкие мышцы, перекатывающиеся под влажной кожей от его движений…

Вдруг оборачивается, а я отворачиваюсь — как по лучшему сценарию самых неловких ситуаций в мире.

— Я… я… — не могу договорить и просто вылетаю из спальной в коридор.

— Я не стесняюсь, — приглушенный смех в ответ.

А я — да.

Делаю глубокий вдох и для чего-то щипаю себя за руку.

— Зачем ты привез меня к себе? — считаю, что перевести тему — лучшее, что могу.

Слышу, как гремит пряжка ремня, а я зажмуриваюсь до белых пятен перед глазами, потому что фантазия уже вовсю рисует в голове Яроцкого в одних боксерах.

— Не знаю. Просто мне нравится, когда ты здесь, — отвечает.

— Я здесь всего второй раз.

— Знаю. И мне нравится это. — Показывается из двери, упирается рукой в косяк, кусает нижнюю губу и пристально смотрит мне в лицо, пока я лопатками вжимаюсь в стену и слушаю, как с каждой секундой учащается мое сердцебиение.

— Я переоделся, — бровями дергает.

— Хорошо. Отвезешь меня домой? Или…

— Лиза, — приближается на шаг и будто с виной смотрит, — ты все еще меня боишься?

— Я никогда тебя не боялась, — почему-то лишь шептать в ответ получается. Будто стены подслушивать могут.

— Тогда что?.. Что мне сделать, чтобы ты верила мне?

— Я верю тебе.

— Неправда.

Может быть. Я не могу верить ему до конца. Только не сейчас — когда все настолько запутано.

Я даже самой себе не верю.

— Что случилось с твоей мамой? — шепчу еще тише. — Почему они о ней так говорят?

— Тебя это пугает?

— Возможно…

Вздыхает, опуская плечи.

— …то, что они говорят так о твоей маме.

И будто другими глазами на меня смотрит. Искрится в них что-то такое теплое, родное… опять обнять хочется, уткнуться носом в грудь и не отпускать его долго-долго.

Нежно касается ладонью моей щеки, и большим пальцем плавно поглаживает скулу.

— Я говорил тебе, что иногда от любви люди сходят с ума?

Дрожать начинаю. Просто от его голоса.

— С моей мамой так и произошло. Через несколько месяцев после похорон Костика, отец запер маму в психушке. Лучшего решения не нашел.

А я не нахожу слов, чтобы ответить. Не просто говорить сложно — дышать сложно.

— Она любила его до безрассудства. Отец — единственный, кого она любила, о ком думала, о ком переживала… — Макс горько усмехается. — А он изменял ей. Долго изменял. А она все больше подсаживалась на алкоголь, угрожала ему. Несколько раз пыталась покончить с собой…

— Я… мне… мне так жаль, — осторожно кладу ладонь ему на грудь и чувствую как быстро бьется его сердце.

— Все нормально, — болезненно улыбается, накрывая мою ладонь своей.

— Как она сейчас?

Фыркает:

— Недавно сбежать пыталась, вот слухи и поползи. Видимо отец забыл кому-то приплатить в этом месяце. Лиза… не смотри так, будто это ты в этом виновата.

А дальше… что-то во мне щелкает, что-то делает смелее, что-то будто в спину толкает, и вот я уже обнимаю Яроцкого. Обвиваюсь руками вокруг его шеи, прижимаюсь к груди и вдыхаю запах дождя, которым он пахнет.

Не сразу, будто с трудом понимая, что я только что сделала, Макс обнимает меня в ответ и еще крепче прижимает к себе.

— Ты ведь не жалеешь меня? — надломлено шепчет.

— Нет. — Возможно, это не совсем правда. Но то, что я испытываю к Максу не просто жалость, это нечто большее, нечто заставляющее понять его, сопереживать ему.

— Тогда почему вдруг обняла? — чувствую, как вздрагивает от тихого смешка, и я еще крепче обнимаю его в ответ.

Разве слова здесь нужны?..