— Что? — наконец выдыхает. А я продолжаю упрямо молчать и закипать от десятков бушующих во мне эмоций, пытаюсь не давать им волю.

— Лиза… То есть как… ты не больна?

— У каждого свои секреты, разве не так, Макс?

— Не понимаю… — неуверенно посмеивается, заведя обе руки за голову. — Ты сейчас прикалываешься надо мной? Ты… это что, все ложь была?

— Нет. Я просто не говорила тебе всю правду. — Голова идет кругом. Эта ночь определенно выйдет для меня боком. Ни на что больше сил не осталось. Ум за разум заходит.

— Черт… Я сейчас двинусь, — говорит сбитым с толку голосом. — Мне надо покурить. — Но с места не двигается, глаз с меня не сводит.

— Помнишь, когда на вечеринке в доме Светлаковой ты толкнул меня на стол к Оскару?

Молчит.

— Я знаю, что это был ты.

— И что? — хрипло.

— Тогда все подумали… что я — психичка какая-то, раз грудь не могу показать. — Усмехаюсь и встаю на ноги. — Нет — все до сих пор так думают. Какие только не ставят мне диагнозы. Говорят: то я развлекалась за границей, то лечиться ездила…

— Мне плевать, что они говорят.

— Да, но в чем-то они правы. Я теперь… не совсем нормальная. У меня есть кое-что, что никогда не позволит мне стать… обычной, понимаешь?

Расстегиваю мастерку, снимаю и бросаю на пол. Макс провожает мои действия без какого-либо выражения, лицо будто застыло, только глаза… как всегда выдают его. Сейчас он явно не понимает, что происходит. А я даже не уверена, готов ли он к тому, что я хочу ему показать.

Сжимаю в кулаках край футболки, собираясь снять и ее, но замираю на несколько секунд в ожидании, что остановит, что-нибудь скажет… но Макс молчит. Просто смотрит мне в лицо, без единой эмоции, будто провалился куда-то во времени.

— Пятнадцать месяцев назад… — выдавливаю из себя по слову, дрожу так сильно, как никогда раньше, кажется, даже ног не чувствую. Снимаю через голову футболку и отправляю вслед за мастеркой, оставаясь в простом хлопковом лифчике. — Пятнадцать месяцев назад мне сделали… это. Можешь, — тяжело сглатываю, — можешь опустить глаза.

Еще некоторое время Макс упрямо продолжает смотреть мне в лицо, и наконец, медленно опускает взгляд ниже, скользит им по шее, а затем по груди — по толстому, еще не успевшему побелеть шраму, который останется со мной до конца жизни после операции по пересадке сердца.

Глава 17

— Гипертрофическая кардиомиопатия, или ГКМ. У меня обнаружили ее еще в детстве. Коротко говоря — сердечная мышца утолщалась, что могло привести к закупорке. Люди, больные ГКМ находятся в группе повышенного риска внезапной смерти.

Но многие могут жить вполне нормальной жизнью, не испытывая неприятных симптомов. Кому как повезет, — горько усмехаюсь. — Мне… мне не очень повезло, требовалась трансплантация, я стояла на очереди на донорское сердце… И… и еще… еще я не знаю, что теперь думать, потому что ты… Просто скажи хоть что-нибудь, пожалуйста, не молчи. Я чувствую себя… Так и знала. Боже. О чем я только думала?

Подхватываю с пола футболку, спеша поскорее прикрыть уродство, как Макс ловит меня за руку, выхватывает майку и бросает ее обратно на пол. А я даже в глаза ему взглянуть не могу. Опускаю голову, позволяя рваным прядям прикрывать лицо и прятать слезы позора.

Я десятки раз проигрывала в голове эту сцену. И примерно так оно все и было: мне неловко, а он… а Макс не знает, что сказать. Растерян, шокирован?.. Теперь это не имеет значения. Ничего уже не имеет значения.

Шрам на моей груди останется со мной до самой смерти. Толстый, длинный, еще даже не побелевший. И теперь Макс знает все. Мне больше нечего от него скрывать. Вопрос теперь в том — нужна ли ему девушка с такими проблемами?

— Так ты поэтому пьешь лекарства? — наконец говорит: спокойно, тихо.

— Мне до конца жизни их пить, — не могу поднять голову. — Плюс… Да не важно.

— Что? Говори. Говори, Лиза.

— Плюс… после пересадки частота сердечных сокращений никак не хочет нормализоваться, вот что.

— И что это значит?

Слабо пожимаю плечами, прожигая взглядом футболку на полу, которую непреодолимо хочется надеть.

— Это значит, что еще не все в норме.

— Но все же нормализуется? — Не могу понять тон его голоса, будто издалека слышу.

— Не знаю, — отвечаю честно.

Тишина в комнате становится давящей, как вдруг Макс отпускает мою руку и дотрагивается холодными кончиками пальцев до шрама. Дергаюсь от неожиданности, отступаю назад и смотрю на Макса растерянным, лихорадочным взглядом. Просто… это слишком… неожиданно… я до ужаса смущена, чувствую себя абсолютно голой и уродливой.

— Какой же я мудак… — шепчет дрожащим голосом, и глаз со шрама не сводит. — Кретин, — запускает руку себе в волосы и отступает на шаг назад.

Собирается сесть на кровать, но передумывает, поворачивается ко мне спиной и молча стоит какое-то время, пока я пытаюсь взять себя в руки, одеться, вызвать такси и уехать домой, или к Зое, или на другую часть света, лишь бы не чувствовать себя так паршиво, лишь бы не слышать разочарование в его голосе.

Подхватываю с пола футболку, но Макс вновь успевает остановить меня.

— Мне надо идти, — шепчу надломлено.

— Да, — в глаза смотрит пристально. — Тебе надо идти. Надо бежать от такого кретина, как я… как можно дальше.

— Я…

— Но я не хочу, — перебивает, сцепляя наши пальцы в замок и крепко сжимая. — Я, сука, эгоист хренов. Я не могу… не хочу тебя отпускать, понимаешь?

Нет. Ничего не понимаю, но чувствую, как тугой узел в груди дал слабину, дышать легче стало.

— Сколько дерьма я тебе сделал… — Осторожно, будто я вновь от него отпрыгну, притягивает меня ближе и припадает лбом к моему лбу.

* * *

Бл**ь, Костик, помоги мне. Костик, помоги, кажется, будто подыхаю. Хочу сдохнуть, мать твою. Хочу испытать всю боль, которую причинил Лизе, на собственной шкуре. Хочу мучиться, страдать, так же как страдала она. Собственных страданий мне мало. Я хочу больше. Хочу сделать хоть что-нибудь, хоть что-нибудь на хрен, чтобы заслужить право касаться ее, быть с ней, просто смотреть на нее. Но нет у меня такого права, потому что я конченый мудак.

Костян… я задыхаюсь. Взглянуть на нее не могу, орать хочется, рыдать, как бабе, хочется, головой об стену биться.

Не могу… Костик, не могу… Я такая тварь. Я не знал… не знал, почему ей пришлось уехать, не знал о ее проблемах с сердцем, о пересадке не знал. Никто не знал. Но это все — ни черта не оправдание. Просто я — тварь. Для меня нет оправданий. Я был ослеплен местью, жаждой чужих страданий, все — ради тебя, Костик… хотел заставить их мучиться, бояться… ради тебя. И Лиза… черт, какое право я имел поступать так с ней? Что я наделал? Куда загнал нас обоих?

ЧТО Я НАДЕЛАЛ, КОСТЯН?

И самое поганое, самое болезненное, раздирающее пополам, то, что я не могу ее оставить. Я просто не могу ее отпустить, Костик. Не знаю почему… Не знаю, что это за чувства такие сраные, я не хотел их, не просил сука. Но я не могу, теперь не могу отказаться от них. От Лизы. Должен, обязан, но я просто не знаю, как это сделать.

Прости, Костик. Прости, братишка, но кажется… теперь я болен, как был болен ты. Ею. Твоей Лизой.

Стыдится меня… Вижу, как прячет глаза, как хочет прикрыться, спрятаться от меня. Думает, что мне невыносимо смотреть на ее шрам? И это правда. Невыносимо потому, что ее шрам — еще одного доказательство тому, какой я урод. Да плевать, что я не знал. Она знала… она все знала, и все равно выбрала такого, как я. За что? Почему?..

Завожу руку ей за шею, мягко, осторожно, а она вздрагивает от каждого моего движения. Хочу обнять ее, прижать к себе, хоть и не имею на это права, я не заслужил этого.

Сбежать хочет. Отпустить? Посадить в такси, отвезти домой? И что будет потом? Вот так вот все закончится? Как я могу оставить ее наедине с собственными мыслями, после того, как она мне свою душу показала?.. А я… а я не могу показать ей свою. Пока что не могу. Только не сейчас.

Что мне делать? Бл**ь. Что мне делать?

Поднимает на меня распухшие от слез и красные от усталости глаза. И все равно, даже сейчас, в таком измученном виде, с остриженными волосами… она такая красивая. Самая красивая. Как мог я раньше этого не замечать? Я был слепым идиотом.

— Я должна уйти, — повторяет слабым, неуверенным голоском.

— Посмотри на меня.

Поднимает глаза, медленно и будто стыдливо. Стыдливо? Серьезно? Глупая… Это мне должно быть стыдно, это я глаза прятать должен.

— Останься, — прошу, медленно притягивая ее к себе. Не сопротивляется. Упирается ладонями мне в грудь, но не отталкивает, и дышать как-то сразу легче становится.

Заправляю волосы ей за ухо, чтобы лучше видеть лицо. Смотрю в глаза и никуда больше. "Ну же, не отводи взгляд, пожалуйста, посмотри на меня, Лиза."

Скольжу ладонью вниз по ее обнаженной спине, чувствую, как вспыхивают мурашки на коже. Напрягается в моих руках и наконец, в глаза смотрит.

— Мне неловко. Дай мне одеться, — и вновь голову отворачивает.

Касаюсь пальцами ее подбородка и мягко разворачиваю обратно.

— Неловко?

— Немного.

— Думаешь, меня твой шрам пугает?

Не отвечает. Глаза блестят и влагой наполняются. Большие такие, красивые.

— А разве нет? — Губы дрожат.

— Меня пугает сомнение в твоих глазах. Но точно не шрам, — пытаюсь выдавить из себя улыбку, но хрен выходит. — Просто останься. Утром я отвезу тебя к Зое. Можешь… — неуверенно киваю на свою кровать, — спать здесь, а я пойду в…

— Нет, — неожиданно твердо перебивает. — Не уходи.