— Я не буду жалеть, — задыхаясь.

— Я могу ждать сколько угодно, если ты просто будешь со мной.

Не нравится мне, как это звучит. Тревожные звоночки в голове тут же срабатывают.

— Если есть причина, по которой я могу пожалеть, скажи сейчас, — смотрю на него умоляюще. — Ты ведь… больше не играешь со мной?

— Что? — отвечает не сразу, усмехаясь. — Нет. Конечно, нет, — тянется к моим губам и вновь целует. — А ты? — шепчет в рот, не отрываясь от поцелуя. — Не сбежишь от меня?

— Нет, — на шумном выдохе.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Теперь он знает обо мне все. Теперь он видит меня всю. Обнаженную, на его кровати, при тусклом свете прикроватного торшера. Я попросила его не выключать. Хочу видеть его глаза, его тело, его лицо, его искренность, его нежность, в каждой черточке, в каждом вдохе, в каждом движении.

Музыка в голове звучит все громче, пока Макс снимает штаны, гремя пряжкой ремня, шелестит оберткой презерватива и возвращается ко мне.

Музыка… такая чистая, такая красивая.

Покрывая мое лицо и шею поцелуями, плавно разводит мои ноги коленом и устраивается между ними.

— Расслабься, — шепчет на ухо, когда мои пальцы с силой впиваются ему в плечи. Кружит языком за мочкой, ладонью скользит вниз по животу, к тому самому — сокровенному. Плавными движениями, касается пальцем горячей плоти, задевая маленький комок нервов, и я судорожно выдыхаю ему в рот. Даже испуганно… Ощущения настолько яркие, настолько приятные и одновременно шокирующие, что я вновь сжимаюсь в тугую пружину, пытаюсь расслабиться — не выходит.

— Лиза, — ласковым шепотом на ухо, — расслабься, это приятно.

Откровенность больше не смущает. Ей больше в этой комнате не место. Сила ощущений, вот что пугает, будоражит, рассудка лишает… Я не знала, даже представить себе не могла, что можно чувствовать нечто подобное. До пересадки сердца даже не думала об этом, а после нее было совершенно не до этого. Так что, да, я была не готова. Я знала этот процесс лишь по книгам, и этого оказалось очень мало.

Расслабляю ладони, сжимающие плечи Макса и скольжу ими вниз по спине.

— Все хорошо? — с такой нежностью шепчет, что все страхи на второй план уходят.

— Да, — отрывисто.

Чувствую, как касается меня твердой плотью, медленно, аккуратно, продолжая меня поглаживать пальцем, и шепча на ухо такие приятные слова, каких я в жизни в свой адрес не слышала. И даже когда вспышка боли ослепляет на мгновение, а ногти с силой впиваются Максу в кожу, он продолжает меня целовать, продолжает шептать на ухо, просит расслабиться, ведь все хорошо…

Этой ночью у нас действительно все хорошо.

Осторожно, медленно, плавно двигается во мне, замирает на несколько секунд, чтобы заглушить мою боль поцелуями, ласкает мое тело, помогая ему расслабиться, и смотрит таким взглядом, когда слова уже не нужны. Когда нежность и трепет практически материально ощущаются в воздухе, заряжают его невидимыми частицами, которые способны проникнуть в самую глубь, в самое сердце. Оно трепещет, бьется быстро и часто. И это прекрасно. Впервые мое новое сердце бьется так прекрасно.

Притягиваю Макса к себе и целую с долей отчаяния, будто чувствую в этом необходимость. Хочу, чтобы время остановилось. Хочу, чтобы этот маленький мир, созданный нами сегодня, никогда не был разрушен.

Шумно и отрывисто дышу. Впитываю в себя вкус его губ. Каждое его движение запоминаю. Скольжу ладонями по покрытой испариной спине, чувствую каждый его вдох, ловлю каждый его выдох… Выгибаю спину от ощущений… в моей жизни было много боли, но эта боль — она удивительная. Эта боль связывает нас прочной нитью, делает ближе, делает одним целым. Мир вижу в его глазах… Так глубоко, но так ясно; огромный мир, в который Макс впустил меня. Чувствую его переживание, теплоту… любовь? Любовь ли это, или нечто мимолетное, то, что через несколько лет мы оба назовем "простой первой влюбленностью"?.. Может и так. Но я никогда не забуду, что чувствовала в эту ночь. Я никогда не забуду, каким нежным и ласковым он был. Никогда не забуду, как в эту ночь он на меня смотрел.

* * *

Глаза в глаза, неотрывно, пока веки свинцом не нальются. Не позволяя сознанию уплывать. Выспаться еще успеем, а вот насладиться спокойствием, умиротворением, друг другом… когда еще будет такая возможность?

За окном темно, или уже рассвет наступает — кого это волнует?

Под одним одеялом, рядышком, так близко друг к другу, что делим один воздух на двоих. Обнимает меня, прижимая к себе, нежно целует, то в лоб, то в макушку, то в кончик носа, то в губы, выводит подушечкой пальца узоры на моем обнаженном плече и время от времени устало, но так сладко улыбается, словно я сумела сделать его капельку счастливее. Словно можно выбросить все маски и стать, наконец, самим собой, ради меня, ради нас обоих. Этого бы я хотела — всегда видеть Макса таким. Без тяжелой грусти в глазах, без боли впечатавшейся в каждую черточку его лица. Вот таким — просто… моим Максом.

— Я уеду, — шепчет едва слышно.

— Знаю.

— Поедешь со мной? — вдруг спрашивает, когда сон уже практически выиграл сражение с моим измученным разумом. Сперва подумала — брежу, но Макс повторил:

— Поедешь со мной, Лиза?

— Куда? — задираю голову и смотрю на него из-под тяжелых век, которые едва удерживаю открытыми.

Подушечкой пальца рисует дорожку от моего лба к виску, вниз по щеке и нежно касается губ, не отрывая от них взгляда.

— Куда-нибудь, — хрипло шепчет. — Подальше от всех. Поедешь со мной?

И вновь в глаза смотрит, с надеждой, ответа ждет.

— Ты не знаешь, о чем просишь, — с сожалением, почти беззвучно усмехаюсь.

— О том, что это не одобрят твои родители?

— Дело не в родителях, — обнимаю его крепче, упираюсь подбородком в твердую грудь и смотрю, как черная птица на шее оживает от размеренного дыхания Макса.

— Тогда в чем? Просто поехали со мной. Я хочу… просто хочу засыпать вот так — рядом с тобой. Просыпаться рядом с тобой. Видеть, как ты улыбаешься. Разве это плохо? Плохо, что мы просто хотим быть вместе? Разве мы кому-то что-то должны?

— Нет. Конечно, нет.

— Тогда поехали? Просто сбежим от всего. Я хочу… просто жить своей жизнью. С тобой.

— Мне нужно закончить школу. Нам нужно закончить школу.

— Закончишь, в чем проблема? А потом уедем.

— Макс…

— Ну хочешь, я даже курить брошу? — низко усмехается, и я не сдерживаю слабой улыбки. — Просто давай свалим? Вместе.

Хочу ответить, хочу объяснить, что не все так просто. Что мне нужны регулярные осмотры, тесты, посещение реабилитационного центра, наблюдения, прием лекарств… Хочу сказать, что буду для него обузой. Хочу сказать, что даже не знаю до скольки лет смогу дожить…

— Хорошо, — отвечаю совершенно другое и прижимаюсь щекой к его груди, закрывая глаза.

— Обещаешь? — шепчет, поглаживая меня по спине.

Но ответа Макс так и не услышал. Я уснула.

Глава 18

Мотоцикл Макса вовремя скрывается за углом дома. Примерно в ту же секунду, когда с другой его стороны выруливает автомобиль отца.

Нервно кусаю губы, на которых все еще тлеет прощальный поцелуй Яроцкого, мнусь на месте, завожу руки за спину и до боли в суставах сцепливаю их в замок.

Зоя дозвонилась до нас около двадцати минут назад с криками о том, что мой отец едет меня забирать. Клянусь, никогда в жизни я так быстро не собиралась. Запрыгнула в спортивный костюм и домашние тапочки Зои и уже спустя минуту сидела в шлеме на мотоцикле Макса. Именно — на мотоцикле. Иного способа довезти меня до дома Зои за такое короткое время попросту не существовало но адреналин и без того уже так сильно бушевал в крови, что поездка "с ветерком" по улицам города, показалась детской шалостью в сравнении с тем, что меня ждет теперь. Встреча с отцом. Чувствует мое сердце — ничем хорошим это не закончится.

— При… привет, пап, — неестественно широко улыбаюсь, стоя у подъезда Зои в спортивном костюме и домашних тапочках. Еще минута, всего минута, и отец собственными глазами увидел бы, кто меня сюда привез.

Времени — восемь утра. И это тревожно. В выходной день родители не стали бы будить меня рано просто так, без причины, даже несмотря на то, что я ночевала у подруги. Значит, что-то случилось, что-то действительно серьезное, раз папа лично приехал за мной на нашем стареньком "Фиате"; да и выглядит отец неважно. Даже больше — на нем и вовсе лица нет: бледный, как поганка, под глазами длинные тени пролегли. Возможно из-за ночной смены, но интуиция подсказывает мне, что это вовсе не так. Что-то действительно случилось. И я должна вести себя соответственно. А еще я должна искусно лгать, глядя в уставшие глаза моего отца. Даже если он каким-то образом узнал правду о том, где я была, и как много произошло этой ночью, я должна врать… по-другому наши отношения с Максом сохранить не удастся.

Папа захлопывает дверь авто и оглядывает меня беглым взглядом. Смотрит на волосы, и глаза его расширяются.

— Я попросила Зою постричь меня, — опережаю его. — Она все еще учится, пап. Знаю, получилось не очень, но мама может сделать все гораздо лучше. Мы… просто развлекались. Девчачьи штучки.

Папа молчит и в лице не меняется, в глазах лишь появляется замешательство, будто в мыслях взвешивает все "За" и "Против", но судя по тому, как скоро он отворачивается, автоматически заканчивая разговор о смене прически, мои волосы — не главная тема сегодняшнего утра.

Прочищает горло, достает из кармана сигарету и закуривает.

Мой. Отец. Закуривает.

Что происходит? Конец света?

— Почему ты в таком виде? — спрашивает сухо и практически без интонации, кивая на домашние тапочки. Присаживается на капот, затягивается и густо кашляет. Мой отец не курит. Он вообще не курит. Сигареты мамины — уверена. У нее всегда припрятана парочка, и я понятия не имею, что такого ужасного должно было случиться, если папа решил закурить.