Кричите. Смейтесь. Презирайте.

Не молчите.

Слишком тихо… в голове. На душе. Везде… слишком тихо. Не чувствую тела, не чувствую себя во вселенной, словно призраком стала, которого все видят, но не знают, как правильно реагировать на его присутствие. А призрак… и сам не знает: что он, кто он, зачем и для чего вообще существует.

Костя…

Костя…

"Костя", — все, что звучит в голове. Так ясно, так громко, будто кто-то губами прижимается к уху и с надрывом кричит его имя.

Костя… ты жил во мне. Твое сердце… твое однажды полюбившее меня сердце билось во мне. А я не знала. Я… я ничего не знала.

— Я не знала… Не знала… — не осознаю, что бормочу себе под нос. Даже слов собственных не разбираю. — Не знала, — растерянно кружусь на месте, глазами полными горьких слез скольжу по лицам, чувствую, как их взгляды до костей прожигают. Хочу уйти. Хочу сбежать. Хочу исчезнуть.

Грохот. Чей-то крик. Удивленные вздохи. И экран гаснет, успев продемонстрировать застывшую мигающую картинку и длинную трещину пересекающую его по диагонали. На полу валяется стальной стул.

Гостиная вновь погружается в темноту, но я успеваю разглядеть высокий силуэт, проворно пробивающий себя дорогу сквозь возмущенную толпу гостей Светлаковой. Макс.

А вот и виновница торжества, так и светится белым пятном на общем фоне серой массы. На меня смотрит. Идет ко мне. Так медленно, будто время на ее стороне — жестокий спецэффект подаренный на день рождения для того, чтобы я почувствовала себя еще меньше, еще несчастней, еще униженней рядом с королевой, лицо которой светится так же ярко, как зеркальный шар над нашими головами.

— Я же говорила: сегодня будет много сюрпризов, — победно улыбается, замерев в полушаге от тела, которое я практически не чувствую. — Я не хотела этого делать, честно, но… ты вынудила меня, Багрянова. Никто не имеет права забирать то, что принадлежит мне.

У меня нет слов. Что такое слова? Что такое говорить? Я не помню. Не умею.

Касается пальцами моей щеки, скользит к уху и якобы на сожалеющем вздохе заправляет локон мне за ухо, а я даже не могу отстраниться. Я ничего не могу.

— Ты проиграла, Багрянова. Снова. Не знаю, что значила вся эта ваша гнилая интрижка с Оскаром, но я тебя предупреждала, просила остановиться. И если бы ты меня послушалась, мне бы не пришлось копировать у Дена флэшку и поступать так жестоко. А это очень жестоко, — слабо пожимает плечами, будто с досадой, — но я не могла отдать тебе Макса. Просто не могла проиграть такой, как ты.

Смотрит. Ответа ждет. А у меня нет его. Голова идет кругом, ноги ватные — почти не чувствую их, перед глазами плывет, хоровод лиц превращается в черные точки, как сквозь вату в ушах слышу их голоса…

— Чего молчишь? — Вероника пытается до меня достучаться. — Сказать нечего? — Терпение начинает терять. — Эй. Я с тобой разговариваю. Отвечай, — Хватает меня за плечи и встряхивает. — Багрянова. Ты проиграла. ПРОИГРАЛА. Макс никогда не будет с тобой. Он просто не сможет видеть тебя изо дня в день. Не сможет жить с мыслью о том, что в твоей груди бьется сердце его лучшего друга. Это ты понимаешь? Ответь мне, — Встряхивает. — Ответь, сука.

— ДРАКА-А-А, — чей-то вопль со стороны вынуждает Веронику оставить меня в покое и уже спустя несколько секунд скрыться в толпе, спешащей на улицу.

В дверях образуется пробка, крики становятся громче, включается свет.

Кто-то подхватывает меня под руку и тянет вслед за остальными. Зоя. Не слышу ее… а она что-то кричит. Взглядом умоляет, сжимает мою руку в своих, практически плачет. Лишь по губам читаю — мое имя произносит.

Мне плохо. Мне физически плохо. То, что происходит с моим организмом в данный момент, лишь отчасти имеет отношение к тому, что я сегодня услышала, увидела… Что-то не так с моей головой, со зрением. Меня трясет, бросает то в жар, то в холод. Сердце стучит на износ, как ошалелое. Грудь тисками сжимает. И одновременно такая слабость по телу разливается… практически умиротворяющая, прекрасная слабость. Она мне нравится.

— Лиза… — будто из-под воды прорывается в сознание голос Зои. — Мы… уедем… сейчас… Держись… Все… хорошо… Лиза? Тебе плохо?.. Ты ведь не пила?.. Не принимала ничего?.. Боже, скажи, что нет, девочка.

Воду.

Я пила воду из пластиковой бутылки, которую вручил мне Оскар.

Которую вручил мне Оскар.

Боже…

Это конец. Финишная черта, которую я вот-вот переступлю. Вот-вот… еще шаг, еще немного…

Оказываемся на улице. Дождь идет. Не сильный… наверное. Холодный… наверное. Не чувствую капель, ударяющих по коже; чувствую лишь острую боль в груди, и как сознание медленно, как колыбель, раскачивается. Так заманчиво раскачивается, убаюкивает.

— Макс… — опять слышу далекий голос Зои отрывками. — Разбил… экран… идиот… убьют… убьют… убьют… — А потом в голову врывается ясный отчаянный крик моей подруги: — ОНИ УБЬЮТ ЕГО.

Толпа собралась плотным кругом — коршуны. Лица размазанные, не разглядеть ни одного, кроме лица в самом центре: разбитого, перекошенного от гнева, закипающего от свирепой ярости.

Макс.

Кто-то держит его, не пускает к Ромычу, которого Ден едва ли удерживает на месте. Макс что-то кричит — не могу расслышать ни слова, а раскаты грома будто намеренно заглушают его. Вспышки молний на секунды озаряют Максу лицо… никогда его таким не видела. Монстр, чудовище, обозленное, сорвавшееся с цепи, ненавидящее весь мир. Себя ненавидящее.

Вероника с раскиданными в стороны руками появляется в центре и что-то кричит. Кто-то из тусовки Оскара подхватывает ее под живот и уносит в сторону.

— Один на один, — кричит еще какой-то парень. — Все по-честному.

— Лиза… — Зоя обхватывает ладонями мое лицо и разворачивает к себе. — Мы уходим. Ты не будешь на это смотреть. Ты не просила его драться за тебя, в конце концов. Это его больное решение.

Не знаю, откуда во мне берутся силы, чтобы сбросить с себя ее руки и сделать несколько шагов вперед, к нему — к Максу. Приходится задействовать все резервы организма, приходится бороться с самой собой.

Толпа не подпускает ближе, чьи-то сцепленные руки врезаются в живот, чьи-то пытаются затолкать меня обратно.

"Не делай этого", — молюсь про себя. Сглатываю, крепко зажмуриваюсь, наивно веря, что мир перед глазами прекратит вращаться, тошнота пройдет, тело вновь обретет чувствительность, а боль в груди ослабнет. Но так не бывает, ни в этой истории, ни в моей жизни. Ни в его жизни.

Вспышка молнии вновь ослепляет, гром, как пушечный выстрел дает команду к атаке, и два вцепившихся друг в друга тела уже катаются по асфальту. Кулаки возносятся к небу и ударяют по лицам. Не слышу звуков ударов, но чувствую их нутром — каждый удар мощного кулака Ромыча, который врезается в Макса. Я чувствую его. Не хочу, не должна, но не могу по-другому.

— Убери на хрен биту, — кричит Ден парню из своей тусовки. — И не лезь. Пусть на кулаках разбираются.

Стальная бита ударяет по асфальту. Вспышка молнии. Макс с подачи Ромыча отлетает в сторону и таранит спиной толпу.

Слышу женский визг — Вероника пытается прорваться в круг, но ее не пускают.

— Эй. ЭЙ. ХАРЭ. КАКОГО ЧЕРТА? — Долговязая фигура Оскара появляется рядом с Деном, и тот что-то кричит ему в ответ.

— Да он убьет его, — Оскар взмахивает рукой в сторону Макса, которого в эту секунду Ромыч притягивает к себе за грудки и отправляет кулак ему в лицо. Хруст. Почти уверена, что слышала его.

— Это уже слишком, — продолжает кричать Оскар, но стоит на месте. — Слышь? Остановить это надо. Он прибьет его к чертовой матери.

— Тебе-то что?

И Оскар замолкает. Огромными, растерянными глазами смотрит, как избивают его бывшего друга и ничего не может сделать. Потому что Оскар — никто. Все мы здесь — никто для Ромыча и его компании.

— Лиза. Лиза.

Игнорирую голос Зои. Подаюсь вперед. Толпа не пускает.

Приседаю, упираюсь ладонями в мокрый асфальт. Ползу. Задыхаюсь. Кашляю. Из последних сил терплю жгучую боль, агонией разливающуюся в груди… по всему телу.

Слышу победный рык Ромыча, который оставляет Макса валяться на асфальте харкаться кровью, а сам стягивает с себя через голову футболку, раскидывает руки в стороны и демонстрирует себя толпе, просит подбодрить его.

— Все, братан, ты победил, — рвется к нему Оскар с фальшивой улыбкой на лице. — Погнали, нажремся в твою честь.

— Еще не все, — орет на него Ромыч и круто разворачивается обратно. В тот момент, когда Макс уже успел подняться на ноги и броситься на него в атаку. Наваливается всем телом и ударяет Ромыча лопатками об асфальт.

Толпа свистит, кричит, наслаждается представлением.

Ден оттаскивает Оскара в сторону и вручает кому-то в руки, чтобы тот не мешался.

Вероника больше не вопит, будто застыла, просто смотрит, как кулаки Ромыча раз за разом сокрушаются о тело Макса, превращая его в кровавое месиво.

Зои больше не слышно.

Никого не слышно в момент, когда я выбираюсь из толпы и, шатаясь, поднимаюсь на ватные ноги. Рвусь вперед, будто в бреду, не отдаю себе отчета в том, что происходит вокруг, но ясно понимаю, что делаю.

Не плачу, не произношу ни звука — у меня не осталось на это сил. Все, что могу — это ухватиться крепко за те несколько секунд, когда Ромыч дает себе отдышаться прежде чем нанести противнику новый удар, и всем телом навалиться на лежащего на асфальте Макса.

Крепко обхватываю его шею руками, утыкаюсь лицом в грудь, закрываю его своей спиной. Жду удара.

Секунда. Две.

Ничего не происходит. И тихо вдруг стало: то ли толпа замолчала, то ли я просто перестала слышать.

Чувствую, как чьи-то руки касаются спины. Обхватываю Макса крепче — не позволю им забрать его у меня. Не позволю. Потом понимаю — это его руки… его слабые руки едва ощутимо пытаются меня обнять.