А я его чуть не убила… снова.

Даже Зоя приезжала навестить меня, пока я была в коме. Она-то и рассказала моим близким обо всем, что случилось в доме Светлаковых. А больше нет смысла скрывать. Теперь — когда было возбуждено уголовное дело и главные виновники находятся под следствием. Представляю себе лицо Оскара, когда за ним полиция явилась и невольно улыбнуться хочется — я ведь слово свое выходит не сдержала. Зоя, после того, что они сделали со мной и с Максом первым делом залила запись нашего с Оскаром разговора во все возможные соцсети для того, чтобы этим ублюдкам и тем, кто покрывает их, было не улизнуть. Довериться полиции в первую очередь, было рискованно, поэтому Зоя доверилась народу. А там и полиция подключилась — не наша, не местная, а кто-то вышепоставленный, кто-то из следственного департамента. Так что теперь никто не закроет глаза на эту историю — дело приобрело большие масштабы. Подростки, наркотики, игра, шантаж, грязные видео… Чистыми из воды этим подонкам уже не выйти. Зоя молодец. Знаю, что она сомневалась, боялась того, как запись отразится на мне и на моей семье, ведь я и Полина в этом разговоре — ключевые фигуры, но в итоге… Моя подруга поступила верно. Кто-то должен был это сделать, и я рада, что этим человеком оказалась она.

По ряду причин Зое пришлось вернуться домой: бабушка, учеба, да и полиция разрешение на выезд не давала. Теперь Зоя проходит по делу одним из главных свидетелей, но как заверила тетя Алла, это даже воодушевляет мою подругу и нисколько не обременяет. Это ведь Зоя.

— Позвонишь ей, как только сможешь нормально говорить, хорошо?

Киваю тете Алле и взглядом даю понять, что готова слушать дальше.

Все до сих пор прибывают в полном шоке из-за того, какие жестокости творились за спинами взрослых. Никто и подумать не мог, что в обычной средней школе подростков шантажируют, заставляют выполнять задания и называют "птичками". Общественность разделилась: кто-то молча хватался за голову, кто-то даже митинги устраивал под окнами отделения, где находятся Ромыч и его компания, кто-то лишь пожимал плечами и говорил, что это норма — так всегда бывает.

Пресса взбунтовалась. Администрация города на ушах стоит. Школы пестрят людьми в форме. Хм, как же вовремя все спохватились.

А я… а я слушаю все это и хочу знать ответ лишь на один-единственный вопрос.

— Максим жив, — отвечает тетя Алла спустя паузу и отводит поникший взгляд в сторону. — Только с мамой не говори о нем пока что, ладно?

— Ладно, — хрипло.

Я понимаю маму. Все началось с Яроцкого… и вот ее дочь едва ли не умерла, связавшись с этим парнем.

Так что да… я очень понимаю своих родителей. Вряд ли они когда-либо смогут его простить.

Смогу ли я?

Лежа в больнице и слушая новости, была уверена, что смогу… но… тогда я еще не знала всего.

— Хочу, чтобы ты знала, — взгляд тети Аллы наполняется неуверенностью, — твоим родителям потребовалось разрешение, чтобы ты сейчас могла находиться здесь. Следствие пошло навстречу ввиду того, что это — ближайшая клиника, где ты можешь получить необходимое лечение и пройти курс реабилитации, но ты должна быть готова, Лиза, что через какое-то время, когда тебе станет лучше, полиция приедет сюда…

— Для допроса?

— Да. Ты проходишь по делу, как пострадавшая. И… Максим, он… с ним все более сложно, но зная связи его семьи, заключение под стражу маловероятно, к тому же он сам пострадал…

— Он не имеет к наркотикам никакого отношения.

— Да, но эти сволочи пытались повесить все на него.

Сглатываю и вновь морщусь от боли.

— Не говори, просто кивай.

— Все в порядке, — вру. Не знаю, когда со мной будет все в порядке. Вряд ли в этой жизни. — Пусть скажет правду… Все как было.

— Он… — тетя Алла прикусывает губу и отводит растерянный взгляд в сторону. — Мама запретила мне говорить с тобой об этом.

— О чем? — страх вихрем закручивается внутри. — Вы ведь сказали…

— Он жив. Жив. Просто… он в больнице, разрешение покинуть пределы города его отец не получил насколько я знаю. Он хотел вывезти Максима за границу — далеко за границу, а не в соседний город, так что…

— Говорите же.

— Лиза, он… Его… травма его головы очень серьезная. Максим… все еще не пришел в себя.

— Он умрет?

— Я не знаю.

— Он умрет, да? Просто скажите.

— Лиза… — головой качает. — Я думаю, его отец получит разрешение на перевоз сына за границу — для такого как он нет ничего невозможно, а следствие может и подождать, тем более что Максим Яроцкий… говорящий и соображающий Максим им просто необходим. Ты главное не переживай, все будет хорошо.

Все будет хорошо — бессмысленная фраза. Обманка для девчонки прикованной к больничной койке.

Ничего не будет хорошо. Если что-то хорошее и было в этой истории, то оно давно закончилось.

— Оскара и его дружков накажут по всем законам, — тетя Алла пытается говорить с воодушевлением. — К тому же благодаря брату Максима было поднято старое дело о… о Косте. Роман Емельянов отрицает, что он был за рулем своей машины в ту ночь, но там есть один парень… Денис…

— Ден?

— Да, кажется, в своем кругу они так его называют. Он решил сотрудничать со следствием, так что думаю, мы скоро узнаем правду.

— Почему вы мне не сказали? — смотрю на тетю Аллу, и глаза слезами наполняются. — Почему просто не сказали?

— Ты была в коме, Лиза. Да и… столько всего произошло.

— Я не об этом, — слезы продолжают жечь глаза, пульс учащается, слышу, как приборы начинают пищать быстрее. — Костя.

Тетя Алла не сдерживает слез. Пытается скрыть их, отворачивается, стряхивает ладонью. Глубоко вздыхает и вновь смотрит на меня.

— Я… — голос дрожит и звучит тихо. — Лиза, вы с Костей учились в одной школе, знали друг друга. Возможно так и не смогли подружиться, но твои родители и я не могли сказать тебе вот так — сразу. Мы боялись. Осознание, что в твоей груди теперь бьется сердце моего сына могло усложнить тебе и без того тяжелую жизнь. Нужно было время. Ты бы повзрослела, восстановилась после операции и тогда…

— Вы бы сказали мне, что Костя отдал мне свое сердце?

— Да, — кивает и улыбается с горечью, а в глазах будто искорки гордости за сына сверкают. Так ярко… — Мой мальчик знал о твоих проблемах, Лиза. Так случилось, что он услышал, как я утешала твою маму, когда разговор об операции встал ребром. Тебе была необходима пересадка, прогнозы были не самыми хорошими, помнишь?

Киваю.

Тетя Алла слабо улыбается, а на щеках продолжают блестеть дорожки от слез:

— Костя спросил тогда у меня, можем ли мы чем-нибудь тебе помочь? Средствами. Я ответила, что, к сожалению, деньги здесь мало что могут решить, а он… я никогда не видела его таким… вы ведь даже не дружили.

— Мы просто не успели это сделать.

Тетя Алла мягко опускает ладонь мне на грудь.

— Это… это было непростое решение. Мой муж не сразу согласился, но… поймешь ли ты меня правильно, Лиза?.. Я не только пыталась помочь сохранить жизнь тебе. Все, о чем я в тот момент могла думать, это о том, чтобы сохранить хотя бы частичку моего мальчика. Хотя бы частичку, которая сможет продолжить жить. Костя был бы счастлив узнать, что спас жизнь такой замечательной девочке, как ты. Он был бы счастлив, как и я, знать, что его сердце теперь живет в тебе.

На следующий день ко мне в палату, наконец, заглянул отец.

Клянусь, еще никогда в жизни я не видела его таким. Его сложно было узнать. Потерянный, бледный, с красными, водянистыми глазами, под которыми пролегли огромные тени, и практически полностью поседевший.

Выть захотелось от одного взгляда на него, но я сдержалась. Заставила себя изо всех сил выдавить неправдоподобную улыбку, уткнуться лицом в его теплую грудь и только тогда дать волю слезам… беззвучно.

Мы не говорили с папой о том, что произошло. Мы просто смотрели друг на друга, молчали… А потом он почему-то заговорил про Пашу. Не просто так заговорил.

— Заходи, — отец открывает перед Пашей дверь и дружественно хлопает по плечу. — Ей нужна твоя поддержка.

Паша неуверенно кивает, глаза суетливо — даже испуганно, — бегают по палате, пока не останавливаются на моем застывшем в смешанных чувствах лице. Рада ли я ему? Не знаю. Сейчас я плохо ориентируюсь в собственных ощущениях. Понимаю лишь то, что больше не злюсь на него — а есть ли смысл? Каждый из нас совершил много ошибок. Каждый из нас за них поплатился.

— На чем ты приехал? — спрашиваю, наблюдая, как Паша спотыкается о ножку стула и ловит его в нескольких сантиметрах от пола.

— П-прости.

— Так на чем ты приехал?

— На поезде, — прочищает горло от неловкости, опускается на стул и переплетает пальцы в замок. Смотрит на меня украдкой, и будто все еще стыдится своих поступков, в глаза мне прямо взглянуть не может. Вижу, что белки у него покрасневшие.

Поднимаюсь повыше на подушке, облизываю пересохшие губы и все еще пытаюсь понять, что чувствую. Ничего. Абсолютно ничего.

— Как давно? — просто молчание сглаживаю.

— Неделю назад.

— Неделю? — Удивление — уже хорошо. — И где же ты…

— Твоя мама сказала, что лучше будет, если я навещу тебя попозже. Не хотела, чтобы ты… волновалась лишний раз. Ну, или, — пожимает плечами, — злилась.

— Я не злюсь, — вздыхаю.

— Вижу, — уголок губ поднимается в робкой улыбке. — Ничего, что я временно у твоей бабушки живу? Я хотел снять номер в гостинице, или снять квартиру, но твоя мама…

— Все в порядке, — перебиваю. — Меня ведь там нет.

— Да, — опускает глаза и слабо кивает. Кусает губу, с силой, будто ему не терпится что-то сказать, но Паша не дает себе волю.