Яна Золотова - Шаман

— Надевай, — поторопил Никита, и она послушалась.

Затянула сзади узелок и невольно приподняла подбородок. Дышать тоже почему-то стало труднее. Но зато Никита вёл себя так тихо, что Ксюша могла представить, будто в комнате действительно никого нет.

Глубоко вздохнув, она начала расстегивать пуговицы, и тут же получила недовольный окрик, холодом хлестнувший по спине:

— Помедленнее! Я не в раздевалке за тобой подглядываю!

Ксюша незаметно сжала зубы. Ладно, помедленнее так помедленнее. Будь её воля, она бы делала это так неторопливо, что Никита бы успел состариться и ослепнуть до того, как будет расстегнута вторая пуговица.

Но мечты оставались мечтами, а пуговицы имели свойство рано или поздно заканчиваться. Кофта свалилась куда-то на пол, в темноту.

— Джинсы, — отрывисто скомандовал Никита.

Внутренне содрогаясь, Ксюша сняла и их. Распрямилась, вновь обхватив себя руками, хотя холодно не было. Её начинало мелко трясти совсем по другой причине.

— Дальше.

Никакой эмоции в этом голосе, никакого упомянутого любопытства. Цепкий взгляд скользил по её телу, словно ледяные пальцы: не так мужчина смотрит на женщину, так покупатель оценивает товар. В горле отдало горечью, а голой лодыжки внезапно коснулось что-то липкое.

— Дальше! — прикрикнул Никита, заставив вздрогнуть.

Пальцы Ксюши легли на застежку бюстгальтера, но не смогли её открыть. Почему она должна подчиняться прихоти этого парня? Только из-за его угроз и обещаний? Но разве то, что происходит сейчас — не хуже этого в несколько раз? Руки задрожали сильнее, Ксюша спешно прикусила губу, боясь разрыдаться прямо сейчас. Что бы сказал Артур, узнав о подобном шаге? Пусть он и предал её, он учил уважать себя, а не смешивать с грязью. А то, что она делает…

В груди с едва заметным хлопком что-то лопнуло, словно тонкая оболочка мыльного пузыря — и по телу разлился обжигающий жар. Тут же покраснели уши и щеки, запекли кончики пальцев, в желудок будто ухнул глоток кипятка. Мгновенно прекратив дрожать, Ксюша сорвала с глаз повязку и выпалила:

— Я не буду этого делать!

И отшатнулась к стене, увидев комнату. Она ещё удивлялась, почему в этой квартире так «чисто», почему нигде ни одной даже мелкой призрачной зверюшки… А всё потому, что в маминой спальне жил отнюдь не Мойдодыр. мамина спальня сама была чем-то. Десятки лишенных каких-либо черт пустых лиц пробивались сквозь стены; в два раза больше длинных, влажных и липких рук беспрестанно колошматили воздух, ища добычу; сотни цепких пальцев хватали всё, до чего могли дотянуться, и некоторые уже сжимали в смертельной хватке остатки полупрозрачных существ, чьи-то локоны, ноги Никиты…

Он застыл, объятый алым сиянием, будто не ощущая этих прикосновений, широко раскрыв глаза, в которых поблёскивало что-то знакомое. И Ксюша вдруг поняла, увидела полную картину, сложившуюся из двух половинок: Никита и Люба навсегда останутся вместе. До того самого дня, пока он её не убьет.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Большая двуспальная кровать дрогнула. Как подошедшее дрожжевое тесто из-под крышки кастрюли, из-под неё полезли новые руки; скребя ногтями по полу, потянулись к Ксюше — и та, зажмурившись, истошно заорала от ужаса. Жар нахлынул на неё с новой силой.

И внезапно стало неестественно тихо, словно в доме Артура. Ни скрипа ногтей и кровати, ни свиста машущих рук, ни странного шепота… Ксюша боязливо открыла глаза и увидела лишь кружащие в воздухе хлопья пепла, да темные следы на стенах. Монстра не было. Никита, приходя в себя, медленно глупо моргал, в комнату заглядывала испуганная Люба… а её собственные руки, всё тело, продолжали ярко светиться. Шаман же говорил, что это живительная энергия, разве не так?

Торопливо подобрав с пола одежду, Ксюша начала натягивать джинсы, не собираясь больше ни минуты оставаться в этом ужасном доме. Подумать страшно, сколько людей в этой комнате… бррр… Она чуть не стала одной из них.

Застегнув последнюю пуговицу и смахнув с лица выбившиеся из косы пряди, Ксюша шагнула вперед и столкнулась с вставшим на пути Никитой. Он еще двигался немного заторможено, но отпускать её явно не собирался. Внутри Ксюши всколыхнулось нечто совершенно непривычное — праведный гнев.

— Уйди с дороги! — выпалила она грозно. — И не смей никогда больше появляться в моей жизни, ты… бесчестный и безнравственный человек!

Никита вздрогнул. Поток силы на миг перекрыл его собственную волю, приказ чётко отпечатался в сознании, хотя позже Никита, как ни старался, не мог вспомнить, отчего даже разговор о Ксюше ему неприятен.

— А ты, — продолжила Ксюша, столкнувшись в дверях с Любой, — беги от него, пока не прирезал!

Спустя пару минут Ксюша, схватив свой рюкзак, выскочила в подъезд, а Никита и Люба остались стоять в полном молчании.

— Что произошло? — наконец опомнившись, пробормотала Люба.

— Не знаю, — тряхнул головой Никита. — Я тебе говорил, этот её мужик странный какой-то! И эта вот теперь… странная!

— А может, это ты странный… — тихо пробормотала Люба и пошла проверять камеру.

Модель поддерживала вай-фай, но была предусмотрительно переведена на запись изображения на носитель, который Люба время от времени проверяла и подчищала. И дело не в том, что мама ей не доверяла — личная жизнь подросшей и самостоятельной дочери мало её беспокоила. Нет, просто эта эффектная и популярная женщина, менявшая влиятельных и часто женатых кавалеров как перчатки, успела на собственном опыте убедиться — всегда нужно думать на шаг вперед и держать козырь в рукаве. А Люба успешно усваивала на родительском примере жизненную науку.

Ловко подцепив край ногтем, она достала из камеры карту памяти и принюхалась — как-то странно она пахла, нагретой пластмассой. Но внешних повреждений заметно не было, и потому карта отправилась в Любин телефон.

— Что там? — хмурясь, спросил Никита, заглядывая в экран через плечо. — Обрежешь этот кусок кровати?

— Конечно, — Люба кивнула и потерла пальцем экран. — Черт, что за блик…

Прямо там, где стояла Ксюша, всё расплывалось, будто прямо в камеру попадал луч солнца. Вот только какое солнце, если почти весь день за окном льёт дождь?!

— Ты сказала поставить у той стены! — выходя из себя, воскликнул Никита. — Посмотри, не видно же ничего! Дурацкое пятно прямо по центру!

— Да не знаю я, откуда оно взялось! — взвилась Люба. — Не было его, ясно!

— Так надо было проверить заранее, а не на кухне трепаться! Теперь от записи никакого толку, ни лица, ни тела не видно! В таком качестве даже в сеть не слить!

Ксюша на видео беззвучно закричала, что-то ярко вспыхнуло — и по пустому экрану зарябили помехи.

— Ну и пусть! — окончательно сорвалась Люба. — Задрал уже со своей бабой! Проваливай!

Никита сжал зубы, смерил её злым взглядом и тоже отправился в коридор, тихо процедив что-то похожее на «тупая овца».

Резко хлопнула дверь, и Люба, не оборачиваясь, слабо вздрогнула. Всхлипнула, оттирая мокрые щёки, и вдруг вытянула руку перед собой, будто пытаясь поймать в ладонь что-то невидимое — сквозь слёзы ей показалось, что по комнате кружит серый пепел.

В южном городе, так похожем на этот — но в другой стране, где вместо винограда растут оливы, жил мальчик по имени Аргус. Семья его не была богатой, но и не страдала от бедности: отец ремесленник, мать швея, и на единственного ребенка денег хватало. Поэтому детство Аргуса было довольно беспечным: после обеда он нехотя помогал отцу в мастерской или выполнял мелкие поручения матери, а утром — посещал школу, где учились все окрестные детишки. Сидеть за партой в тёплые, погожие деньки было скучно, к тому же отец упрямо напоминал — пора сыну «взяться за ум» и перенять семейное дело. Пытаясь насладиться остатками свободы, четырнадцатилетний Аргус всё чаще стал сбегать с уроков.

Он еще понятия не имел, что ему по душе, но точно знал: ни горшки, ни платья его не прельщают. И наука — тоже. Хотелось повидать другие страны — но в матросы он не стремился. Узнать людей за стенами их маленького городка — но и торговля была не для него. В итоге Аргус бесцельно слонялся по улицам, купался в тёплом море, подслушивал байки подвыпивших рыбаков об ужасном чудовище, предвещавшем шторм.

Как-то раз, проголодавшись, он заметил за высоким забором монастыря потяжелевшие от налившихся плодов ветви яблони — и, недолго думая, с лёгкостью взобрался по старой каменной кладке. Никого не заметив в саду, кинулся к дереву — и вдруг наткнулся на рыжую девочку, собиравшую опавшие яблоки в подол длинного серого платья. Незнакомка испуганно отпрянула, отпустила подол, пряча бледные коленки — и яблоки вновь рассыпались по земле, укатились прямо к ногам Аргуса, который уже успел о них позабыть.

— Как тебя зовут? — произнёс он, делая осторожный шаг вперёд. — Ты тут живёшь?

Девочка, немного помолчав и убедившись, что обижать её не собираются, нерешительно кивнула.

— Мия, — пробормотала она.

— А я Аргус, — весело представился тот. — Идём гулять? Хочешь, я помогу тебе перелезть через забор?

Глаза Мии вспыхнули. Больше всего на свете она мечтала покинуть это невыносимо тоскливое место и посмотреть на город, прогуляться по его ярким, солнечным улицам — да еще вместе со своим ровесником! Но что будет потом? Её строго накажут, опять посадят на хлеб и воду и заставят дни напролёт молиться, стоя коленями на холодном шершавом камне…

Над городом гулко прокатился удар колокола, возвещая о наступлении полудня.

— Не надо, — тихо отозвалась Мия, опуская взгляд. — Настоятельница рассердится.

— Тогда я приду завтра! — уверенно выпалил Аргус. — Прямо с утра. Жди.